ЯнеМОЛЬ

– Чё за наезды?! Иди и халтурь! Ты мужик и зарабатывать – твоя обязанность.

– Я же тебе сто раз объяснял: у нас правила в комплексе: все халтуры только по безналу. Ничего наличкой клиенты не дают. Директор забирает себе ровно половину, а другую половину от заработанного мы делим с Мишкой пополам.

– Так займи у Мишки? В чём проблема-то? У него всегда деньги есть, в отличие от тебя!

Санька ничего не успел ответить: в трубке раздались гудки.

Опять чёрная пелена, словно маска, закрыла его глаза от белого света. Он попытался на ощупь открыть дверь подвала, но связка ключей вывалилась из рук и упала на асфальт. Санька сел на корточки и беззвучно заплакал.

Последний раз он так плакал в школе, когда одноклассники дразнили его. За белёсые ресницы и волосы к Саньке на 8 школьных лет приклеилась обидная кличка: «моль». Правда, его слёз никто не видел. Ведь после оскорблений Санька впадал в ступор. Он замирал. Его одноклассники ожидали иной реакции, ну, как минимум, равносильной оскорблению. Однако наблюдая, как Санька завис, они отступали. И лишь когда он оставался один сам с собой, слёзы падали крупными градинами.

По мнению малолетних дебилов, цвет волос – это единственный недостаток, в котором Санька виноват. В остальном к нему, даже самые завистливые и тупые, не могли придраться: круглый отличник, всегда и всем приходил на помощь и каждый находил у него защиту. Если бы у его родителей была хоть капелюшка любви с собственному сыну, они не запрягли бы его работать по шабашкам сразу после школы, а дали бы поступить в институт.

А там, кто знает? С его золотыми руками, трудолюбием, светлой головой и гиперответственностью, он бы стал отличным инженером, спортсменом или фермером. Или как минимум добился, чтобы к нему обращались по имени и отчеству, а не «Санька» или «эй, мужик».

Но… Даже если бы старт был более удачен, не факт, что он жарил бы птицу счастья на гриле каждый день. У Саньки было разрушающее его самого, свойство: он всех и всегда прощал, всех понимал и никому не отказывал.

Нет, он не был терпилой. Тут иное. Будучи человеком цельным, умным, сильным, «со стержнем», он с пониманием относился к чужим слабостям и недостаткам. Так было с самого детства до настоящего времени. Казалось, на его душе наросла такая мозоль, что даже самый сильный удар не способен вывести его из равновесия.

Однако, почему ж сегодня, впервые за 20 лет, взрослый мужик распустил нюни? Ведь для людей его склада, внутри всё и всегда находило равновесие. Если кто-то поступал несправедливо, Санька тут же находил «гирьку», которая внутри всё балансировала. Это могла быть любая оправдашка, вроде: «всё ради детей», «человек имеет право на ошибку», «нужно прощать», «на то ты и сильней – чтобы терпеть». Бросил любую гирьку «терпи во имя чего-то там» на одну чашу весов… бздыньк: и найденное внутри себя оправдание даёт силы дальше улыбаться во все ямочки.

Но вдруг сегодня кидание «гирек» не помогло. А всё потому, что сломались его внутренние весы!

Его чаша терпения сегодня утром переполнилась и никакие гирьки не могли сдерживать хлынувший непонятно откуда, поток обиды. Может, похожее чувство испытывают люди, когда лопается терпение?

До сегодняшнего утра он полагал, что лечебная формула: «не зацикливаясь, прощать» – отличное лекарство от чужой алчности, нереализованных амбиций и равнодушия. Если раньше он мог натянуть белозубую улыбку и дальше сносить эти мелочи жизни, сегодня в нём что-то надломилось. Невозможно остановить вырвавшуюся изнутри, десятками лет копившуюся, обиду. Зацепиться «любви к ближнему» в этом потоке было не за что.

Работа? А как вот сейчас поднять ключи и открыть дверь подвала, чтобы банкиру-миллионеру починить сортир, за ремонт которого лично он получит всего 1/4 от заработка? И ладно, если б это была четверть с солидного гонорара. Директор их управляющей компании поставил на их работу чисто символические тарифы (не забывая всегда получать 50% «откат» от всех халтур, мотивируя это налогами и необходимостью работать «в белую»), чтобы солидные жильцы не роптали, оплачивая каждый месяц квитанцию с 4-мя нулями. Хоть с отмены крепостного права давно минуло 150 лет, Санька до сих пор, будто холоп, отдавал львиную долю дохода своему барину и работал на износ почти «за спасибо». Потому он так и надеялся, что в один из светлых «Юрьевых дней» он сменит помещика-беспредельщика на более справедливый вариант. Но уйти одному – значит лучшего друга оставить без работы. Ведь этот лоботряс даром никому не нужен.

Мишка? А что Мишка… Ещё со школы он, по факту, обкрадывал и подставлял лучшего друга зная, что Санька слова поперёк ни скажет и не проведёт расследования. Воровство стало чем-то вроде игры краплеными картами: мало того, что все козыри заранее у Мишки, так он ещё сам назначал ставку и по итогу срывал банк. Санька гнал от себя калькуляцию «платы за дружбу». Но в его характере – всё упорядочить. Потому мозг невольно выводил сумму в 10-15 тысяч рублей в месяц. Санька давно свыкся с Мишкиным шулерством. Однако эти непонятные долги жены… Санька несколько лет назад начал подозревать: когда Мишка подкидывает денег Лене, он будто нарочно подталкивает её к бутылке. Ведь только Ленкино пьяное забытьё не даёт ей шанса вспомнить точную сумму долга. Цена прогрессирующего женского алкоголизма и счастливая семейная жизнь лучшего друга оценивалась Мишкой в среднюю ежемесячную пенсию. Если так дальше пойдёт, то спивавшаяся Лена до пенсии точно не доживёт.

Лена?.. 15 лет они вместе и за это время супруга, ни дня не работая, взвалила на него «почётное» бремя содержания их семьи и бонусом – тёщи и тестя. Да ладно, если б только имел место финансовый паразитизм… Лене вообще всё пофиг по жизни! Она принадлежала к числу тех счастливых барышень, которые живут по принципу: «Мне все должны, а я – королева!» Такие королевны всегда находят услужливого раба, который исполняет все их прихоти. Места в сердце этих барышень для любви к другому человеку нет по определению. Как и все эталонные эгоистки, она считала, что её пороки – это невинные шалости. Потому «попить пивка» и не появляться дома пару дней в неделю стало в их семье нормой. Его мама и тёща хоть и брали на себя перманентную роль мамки да няньки, проблему лишь усугубляли. Лена зная, что её всегда подменят, стала прикладываться к бутылке всё чаще. Санька б давно ушёл от неё, но наличие 2 детей выметали поганой метлой из головы все мысли о разводе.

Санька почувствовал, что сам запутался в этих трёх, изначально гнилых, деревяхах. Сколько б он не он не прощал, не понимал, не терпел, не брал на себя чужой работы и грехов – этого никто и никогда не оценит. Вообще никто! Чем больше он старался – тем тяжелее становилось тащить всё на себе. Вдруг он чисто физически ощутил: как много он сам на себя взвалил и насколько это стало невыносимо.

Внезапно, его накрыла необъяснимая звериная ярость, прям как того кота-сервала, припёртого к стенке. Странно, что у нормального человека, обратная сторона смиренного, осознанного терпения – неуправляемая животная агрессия.

Тут раздался звонок мобильного:

– Ты чего застрял? – грубо заявил Мишка. – Банкир через 30 минут уезжает.

– Ты сам сварить трубу не можешь? Все инструменты на месте! – жёстко ответил Санька.

– Тык… Пык… 30 минут всего и банкир уезжает… – чувствовалось: Мишка оторопел.

– Пусть уезжает к чёртовой матери! – сквозь зубы проговорил он.

– Ё…

Санька не дослушал, какие согласные после «ё» последуют, и сам бросил телефон. Посыл хоть кого-то по-материнской линии окончательно вернул ему силы. Он нащупал ключи, поднял их, и, крепко встав на обе ноги, уверенно зашагал в офис управляющей компании. Вернуться в квартиру банкира и, с улыбочкой командовать Мишкой, чтобы хоть как-то сымитировать его работу в глазах клиента, Санька не мог, да и не хотел.

По дороге он снова набрал телефон жены.

– Лена, слушай меня внимательно! – отчётливо и чуть ли ни по слогам начал он.

– Ты чё? – испуганно ответил голос, с которым первый раз в жизни заговорили в таком тоне.

– Хватит «чёкать»! Тебе 35 лет, двое детей, а разговариваешь, как бичиха. Если ты, ещё хотя бы один раз, возьмёшь у Мишки деньги, сама свои долги будешь закрывать, поняла? И не только Мишке долг отдавать, но и за своего отца выплачивать кредит.

– Какого хрена ты взъерошился? – голос на том конце стал приходить в себя и в нём проявились привычные для Саньки, хозяйские нотки.

– Два раза не повторяю! – он отрезал все попытки прижать себя к ногтю. – Дальше: если хотя бы один раз пойдёшь за пивком на несколько дней или приведёшь своих пьянчух в наш дом, подаю на развод и детей ты не увидишь.

Санька первым закончил и этот разговор. Вдруг он ощутил радость оттого, что пусть и так коряво, так непривычно жестоко, он впервые начал по крупицам восстанавливать справедливость и определять другим те границы, за которые они не должны заходить.

Это новое ощущение в буквальном смысле окрылило его. Так чувствует себя человек, впервые нащупавший внутри себя своё «я». Теперь ему на хрен не нужны ни гирьки-оправдашки, ни весы.

На их смену пришли «красные флажки» и он никому не даст заходить на свою территорию. Теперь любое «мы» / «ты» / «они» будет бить током, словно от электроограды, как только «кто-то» попробует перешагнуть через Санькино «я».

Да! С сегодняшнего момента он будет силой восстанавливать справедливость. Одолжил кто-то у кого-то денег? Теперь ни одна сволочь не получит от него чужой долг! Кто-то спивается? Тогда этот кто-то идёт лечится, или, собрав весь скарб, сваливает в туман! Кто-то делает вид, что работает? Тогда он, Санька, делает вид, что это скрывает!

Гордый собой, он распахнул дверь офиса управляющей компании и увидел там разъярённого Мишку.

– Ты не охренел ли часом, а? – с порога заорал Мишка. – Банкир, сука, в бешенстве! Настучал директору, что у тебя драная спецодежда. Якобы ты своими вываливающимися отвёртками чуть антикварную мебель ему не поцарапал. Лично при мне позвонил и нажаловался, падла. Всё это потому, что мы с утра ничего не сделали и отняли у него драгоценный час времени. Директор через 10 минут приедет и будет тебя штрафовать за нетоварный вид и просранную заявку. А может вообще уволить нас обоих!

Санька ничего не смог ответить. Вся его недавняя эйфория пошла коту под хвост. Он будто бы неудачно прокатился на американских горках. За какие-то полчаса его то швыряло резко вниз, то взмывало выше облаков. Но нечаянно всё поломалась, и он с вершины, без страховки, рухнул на твёрдую землю.

Тут-то и сорвало со старых ран все пластыри, заклеенные на живульку, и обнажились во всей их неприглядности, давние проблемы. Попутно все его новоиспечённые теории о красных флажках и гирьках-оправдашках, начали смешиваться в сознании.

Вышла странная штука: Санька и по-старому не мог всё воспринимать, и новое ещё не прижилось. Вот и остался он наедине со всем ядовитым и гадким, в нём бурлившим. Его душу ещё сильнее стала грызть обида, обгладывая, словно гиена кости, остатки здравого смысла.

Если бы он, хотя бы пару часов, побыл один в своём новом состоянии… Ведь для закрепления переживаемого опыта нужно время. А нужных часов для спасительного одиночества ему никто не дал.

Мог бы он ещё потерпеть? Мог! Мог бы он взять себя в руки? Мог! Но только при условии нескольких часов полной тишины! Без этого он переставал быть хозяином своих эмоций, терпения и собственных рук.

Ему, как раненному зверьку, просто кровь из носа необходимо спрятаться в норке и зализать раны. Но раз в норке чужак, а отступать дальше стены – физически невозможно, Санька в буквальном смысле забился в угол комнаты и начал вытаскивать из многочисленных карманов своей порванной куртки рабочие инструменты и раскладывать их на столе. Причём делал это ни где-нибудь, а на том самом столе, за которым VIP-жители обычно попивали кофе в ожидании приёма директора.

В звенящей пустоте прошла минута, другая. Мишка, как заворожённый, следил за тем, как его товарищ аккуратно раскладывает небольшие ключи, отвёртки и прочие орудия труда по размеру и функционалу. Будто в каком-то забытьи от увиденного, Мишка присел на белоснежное кожаное кресло и, спустя пару минут, выдавил:

– Сань, эй… Ты чего?.. Очнись! Сейчас директор сюда войдёт. Приём начнётся. А ты убитые инструменты на клиентский стол выложил. Полировку ж поцарапаешь… Нас же стопудово двоих уволят на хрен, придурок…

Санька снова ничего не ответил. Мишка вдруг завопил в голосину:

– Слыш, моль!!! Мало того, что банкир жалобу накатал, мало того, что мы в 103-ю квартиру не успеваем, ты ещё приблуды на столе выложил! Очнись!!! Моль!!!

Почему Мишка вспомнил обидную детскую кличку? На что рассчитывал? Может на то, что видел Саньку в похожем ступоре в последний раз в школе, когда сам так обзывал и, оскорбив снова сейчас, надеялся таким корявым способом вывести своего друга из оцепенения? Ясно одно: Мишка думал, что обращается ко взрослому человеку, а слышал его затюканный вусмерть, ребёнок.

Санька прикрыл глаза. Всё, что имелось в его душе человечного, погибало в эти мгновения. По сути, уже мёртвый изнутри, он не мог осознавать разницу между живым и издохшим. Потому всё, до чего сможет дотянуться его крепкая рука – должно стать таким же, как и он.