Перевал Волкова

– Стоимость электроэнергии в России по итогам прошлого года выросла до максимальных значений за последние пять лет. Подорожание произошло, несмотря на сильнейшее за десять лет падение спроса. Цены выросли выше инфляции из-за нерыночных надбавок, объем которых составил пятьсот пятьдесят восемь миллиардов рублей. Не исключается также манипуляция ценами, за что предусмотрены оборотные штрафы, – рассказывала с экрана миловидная ведущая.

– Чтоб вас всех подняло да разорвало, когда уж и наворуетесь! – заворчал Анатолий.

Новости часто огорчали его. Вот и сегодня федеральный выпуск ничем не порадовал, а после него вещала местная телекомпания: сначала о том, сколько человек заболело ковидом, потом в криминальной сводке рассказали, как о диковине, о казусной краже: в магазине «Сад-огород» пенсионерка воровала семена. Она проделывала крошечные дырки в бумажных пакетиках, осторожно ссыпала их содержимое к себе в карман, а потом незаметно пустые бумажки возвращала на место. На экране появилась пожилая женщина в засаленном пуховике, она отворачивалась от камер, насколько могла, но настырный объектив так и норовил показать крупно её лицо. «Пенсии не хватает, вот и пришлось», – нехотя буркнула преступница в протянутый корреспондентом микрофон.

Когда пошли спорт да культура, жена позвала пить чай с блинами. Анатолий сел за стол, выглянул в окно и увидел, что Муська кукует на ветру в заулке. Почему-то Марья, вернувшись из магазина, не впустила её в дом: в этакий-то холод свою ненаглядную Мусю? Может, Марья в гости к кому зашла и не вернулась ещё? Анатолий не спеша напился чаю: блины поел и со сметаной, и с вареньем клубничным – ох и вкусные Танька печёт! Ох и тонкие! Но сердце было не на месте. Муська всё ещё топталась в заулке.

– Пойду, что ли, Марье снесу, пока горячие, – сообщил он жене. – Чего-то вон кошка у нее всё сидит на улице.

– Может, тихо мявчит под дверью, так Марья и не слышит? Уши у неё, как у тебя, худые, – Танька выглянула в окно и тоже заметно всполошилась, как и муж: Муська предвестием беды маячила в заулке. – Иди, Толя.

Она завернула пяток блинов в пакет из-под хлеба, и Анатолий отправился к Марье. На мосту он и обнаружил хозяйку дома, лежащую под баллоном…

* * *

Очнулась Марья в своей избе на диване от запаха нашатыря. Танюха пихала ей ватку под нос. За столом напротив сидел Анатолий, а перед ним лежал злосчастный магнит!

– Ох ты господи, соседушки! – зарыдала она. – Спасибо!

– Марья, мы скорую-то вызвали, врач скоро приедет, – сообщила Танюха. – Ты не плачь! Чего плакать-то? Давление ещё скакнёт. Толя тебя сюда принёс, а потом за мной сбегал. Ты недолго, видать, пролежала-то. Не успела настынуть. Тёплая была, как я фуфайку с тебя стащила. Ты как чувствуешь-то себя?

Никитична пошевелила руками и ногами. Чувствовала она себя в целом неплохо, только голова болела, и на лбу Марья нащупала большую шишку.

– Спасибо, милые! Спасибо, соседушки! Нашли меня, дуру. Нехудо всё, нехудо! Помоги мне, Таня, подняться!

Она уцепилась за руку соседки и села на диване. Голова чуть-чуть кружилась, но Марья уже понимала, что это временно, что приедет доктор, посмотрит её, что какое-то время она поболеет, но обязательно снова встанет на ноги. Никитична рассказала соседям, как снимала магнит, поскользнулась, упала, ударилась и потеряла сознание.

– Вот Бог как за воровство-то меня наказал! – подвела она итог своему рассказу.

И тут Анатолий, только что натерпевшийся из-за Марьи и её магнита смертного страха, неожиданно со всей мочи ударил кулаком об стол и закричал:

– Какой Бог, Манька! Ты что, сдурела? Не Бог, а нечистая сила! Будет старуху-колхозницу Бог за магнит наказывать, когда политики всю страну разворовали!

Марья вытаращилась на Анатолия во все глаза, а Танюха замахала на мужа руками:

– Толя, ты что, ошалел?! Ты чего орёшь-то? Нашёл время для политинформаций! Прости его, Маня. Он как насмотрится телика, так давай орать-проповедовать, будто одичает, аж сам не свой сделается. Чего-то уж опять в новостях высмотрел…

В заулке послышался шум машины – это приехала неотложка. Анатолий и Таня деликатно ушли на кухню, пока женщина-врач осматривала Никитичну. Ехать в больницу бабуля наотрез отказалась: дорого там лежать, на анализы да лекарства денег надо. Ей смерили давление, сделали укол, после которого бабуля, закутанная стареньким одеялом, крепко уснула. Анатолий проводил доктора до машины и ушёл домой, а Танюха ещё осталась домовничать: спрятала магнит в комод, приготовила Марье на ужин молочный суп из макарон, насыпала «Китикету» в миску для Муси, проверила, есть ли у кошки вода, и только убедившись, что всё в избе в порядке, ушла в свой дом.

Марья проснулась в сумерках. Кряхтя, с трудом встала, голова всё ещё кружилась. Старушка включила свет и, обойдя избу, обнаружила, что магнит спрятан, Муся накормлена и нежится на печке. Да и для хозяйки ужин приготовили, что те для царицы, – и суп молочный, и блины! Марья широко перекрестилась на икону в углу:

– Слава тебе, матушка Богородица! Верно-от мамка-то говорила: никто не поможет, а только Бог да добрые люди!

Вьюга улеглась, но взамен её крепчал февральский мороз. По трубам мимо деревни по-прежнему плыл-проплывал невидимый газ в сторону Европы. Где-то далеко-далеко от Марьиной избы работали во всю мощь электростанции громадной страны. Большие города захлёбывались светом: белым, синим, зелёным, красным – всех цветов радуги! Горели фонари, витрины, рекламы, работали заводы и фабрики в ночную смену, а в просторных кабинетах до полуночи морщили высокие лбы очень умные и расчётливые люди. Они подсчитывали до последней копейки убытки от Мани, от Муси, от магнита и хитро оттачивали формулировки для завтрашних новостей так, чтобы лишний раз не нервировать избирателей перед выборами.

Алиментщики

В октябре Витька привычно засобирался в тюрьму.

Вернее, в колонию-поселение. Он был из тех, кого в газетах и по телику называют «злостные алиментщики». И правда: задолжал на сына и дочь изрядно. «Картошку выкопал, клюкву продал, деньги у семьи есть, можно идти сдаваться на казенные харчи», – размышлял Витька, сидя утром на крыльце и покуривая самые дешёвые сигареты из сельмага, на другие у него денег не хватало.

Ярко светило солнышко, ветер пересчитывал золотые монеты листьев на берёзе, а на осенней траве бриллиантово сверкала холодная роса, не успевшая просохнуть с ночи. Витька полной грудью щедро забирал в себя свежий воздух вперемешку с табачным дымом. В этот момент, пусть и покуривая самую дешёвую сигаретку, он чувствовал себя богачом: сколько сокровищ вокруг рассыпано прямо на его родном огороде! Любуясь ими, лишаться свободы, пусть и на несколько месяцев, не хотелось.

Да и осень была не простая, а особенная! Время собирать плоды жизни. В этом году сыну Сане исполнилось девятнадцать лет. Он окончил сельскохозяйственный техникум и устроился к частнику-фермеру трактористом. Скоро парня должны были призвать в армию: в весенний призыв не попал, а осенний как раз начался. Дочь Нинка на высокие баллы сдала ЕГЭ и к радости родителей поступила на бюджетное место в вуз учиться на ветеринара. Этим летом она тоже трудилась у того же фермера скотницей. В ноябре Нинке как раз должно было стукнуть восемнадцать лет. Как такими детьми не гордиться? И Виктор мечтал погулять у Сани на отвальной, а у дочери – на совершеннолетии. Но давние долги висели на нём как кандалы. Когда-то Витька после развала колхоза, где он работал трактористом, крепко от безысходности запил, себя не помня, и столько «натекло» вместе с выпитой водкой алиментов, что и до сих пор не мог расплатиться.

Тут на соседний огород вышел Виталик, красивый молодой парень, на пять лет старше Витькиного сына. Высокий, ладный, крепкий, благодаря своей завидной внешности и отличным оценкам всё в том же сельскохозяйственном техникуме, Виталик попал служить в президентский полк, а вернувшись домой, легко устроился в райцентре в колонию-поселение охранником. По деревенским меркам Витальке повезло: и зарплата, и форма даровая, и ранняя пенсия.

– Здорово, Виталька! – окликнул парня Витька и пошёл к забору поздороваться с молодым соседом. С утра ходил Виктор едва переставляя ноги: тяжелый деревенский труд не прошёл для него даром. До пенсии ещё лет двадцать горбатиться, а уж замучила грыжа в пояснице.

– Здрасьте, дядь Вить!

Над штакетинами мужики крепко пожали друг другу руки. Разнообразные баррикады, стены, заборы и ограды постоянно присутствовали в жизни Виктора в том или ином виде. Он настолько к ним привык, что перестал замечать. Вот, к примеру, молодой сосед – тёзка почти: пусть имена разные, но в деревне-то равно обоих Витьками зовут. Однако старшему предстояло сидеть, а младшему – охранять.

Или вот – жена Тонька. Виктор по-прежнему её любил, а в сыне и дочери – души не чаял, но жил отделённый от своей семьи стеной двухквартирного барака. Такие построили в посёлке Цветково для колхозников ещё в советские годы. В одну квартиру, Тонькину, вход от дороги, во вторую, Витькину, от пруда. Тонькину половину они купили вместе еще в законном браке, а Витькина досталась ему уже после развода по наследству от умершего дядюшки-бобыля. Такая получилась несмешная шутка самой жизни: и развелись, да под одной крышей остались!

Развод у них был липовый: когда Витька пил, Тонька психанула и побежала ЗАГС, а потом подала на алименты. Виктор её не только не осуждал, но и по-житейски трезво обосновывал: пьянки не всякая баба терпеть будет, а уж его – характерная Тонька! – и подавно! Да и ребятишек кормить надо. Как только он закодировался и выходился, они снова стали жить как муж с женой, но решили обратно не расписываться, а то Витькину квартиру могли теперь за долги продать, а так – единственное жильё у него получается, так что приставы не заберут, пусть детям достанется.

Огород бывшие супруги никогда и не делили, потому что так удобнее. По весне Витька пахал его весь на мотоболоке: и для себя, и для Тоньки с детьми, обустраивал парники и теплицу. Вместе с сыном Саней летом помогал бывшей жене и дочери Нинке поливать: поносишь водички-то на капусту-водохлёбку, где уж тут бабам одним справиться! В свою очередь Тонька и Нина ухаживали за грядками, не разбирая, где чья. Нинка у входа в отцову квартиру даже клумбы разбила с космеей, виолами и ноготками. Из урожая выдавали Витьке часть овощами, а часть – «закрутками»: солёными огурцами, маринованными помидорами, консервированными салатами.

– Капусту-то заквасили, дядь Вить? – поинтересовался Виталька, окинув взглядом недавно опустевшие соседские капустные гряды.

«Ишь, заметил! Хозяйственный парень! Мне бы такого в зятья», – похвалил про себя Виктор, а вслух ответил:

– Позавчера ещё заквасили, весь день с бабами проколупался. Такая капуста в этом году ядрёная, у меня руки мять её устали. До того дожамкал! До сих пор болят. Да, кажись, лишку соли киданул.

– Солозобый ты, дядь Вить, – пошутил парень.

Виталька тоже дымил сигареткой, наслаждаясь солнечным осенним утром.

– Как там нынче у вас? Заказы-то на лесопилку есть? – деловито поинтересовался Виктор.

– Есть, дядь Вить. Видал, за Чернавой лес вырубают? К нам возят, так что работы на всю зиму будет полно, – успокоил Виталик. Вопрос соседа его нисколько не удивил. Деревенские алиментщики старались попасть в колонию в такое время, когда на лесопилку поступали большие заказы. Так быстрее отработаешь долг, ведь зарплата заключенных перечислялась в счет алиментов. – А ты чё, к нам, что ли собрался? А кто капусту-то без тебя есть будет? Саню в армию скоро заберут, Нинка в городе учится. Невесело тётке Тоне будет одной-то капустные щи хлебать.

– А что поделать-то, Виталька? Неохота к вам, конечно. Да долгов, как шелков, а всё одно заработать больше негде.

– К тёте Свете поедешь сдаваться? – Виталька и «осужденного Виктора Мохова» и «судебного пристава Светлану Петрову» называл так, как положено хорошо воспитанному деревенскому пацану – дядь Витя и тётя Света.

Светка когда-то была одноклассницей Виктора, но жизнь и между ними тоже поставила баррикады: она, отличница, выучилась и теперь помогала законникам судить и рядить, а он, троечник, сначала стал трактористом в развалившемся ныне колхозе, потом – алкоголиком, от которого ушла жена, затем – кодированным безработным и, наконец, «злостным алиментщиком».

– Авось поможет, хорошая она баба. На автобус вот собираюсь идти, в райцентр ехать.

– Так и я в город еду: краски на забор купить надо. Выходной у меня сегодня, да и погода сухая, так покрасить хочу. Хочешь, дядь Вить, так поехали со мной. Через полчаса заходи ко мне, я кофейку только выпью. Чего тебе до автобуса-то хромать? Домчу на «Приоре» в лучшем виде.

Виталик весело подмигнул и пошёл домой, ловко лавируя между грядками. «Черёдный был бы зять», – в очередной раз подумалось Виктору.

* * *

В здании судебных приставов у Светкиного кабинета собралась немалая очередь. В ней Виктор встретил односельчанина Серёгу, тоже безработного и «злостного алиментщика». Мужики зацепились языками – и пошли болтать! О клюкве, капусте, рыбалке, охоте – всё ждать веселей вдвоем-то! Время от времени мужики выходили покурить, опоздать к своей очереди они не боялись, потому что продвигалась вереница должников медленно.