Тайна Крепости Бомарсунд

– Аландские острова – особенное место. Это не Финляндия, и не Швеция. В Италии есть Ватикан, государство в государстве. У нас есть Аландские острова. Как вы уже, думаю, знаете, официальный язык островов – шведский, но история наша связана тесно не только со Швецией, но и с Россией. Как шутят местные – в каждом аландце течет кровь русских моряков.

Как свидетельствуют археологические раскопки, острова уже были частично заселены уже в четвертом веке до нашей эры. Через Аландские острова позже пролегал также знаментый путь из варяг в греки.

Мария слушала гида, смотря в окно. В голове проносились семейные легенды, которые Маше мама рассказывала, как сказки на ночь. О далеких предках, воевавших за Родину в разных уголках земли. Маше всегда интересно было побывать там, где когда-то были и жили Скворцовы. Места, связанные с историей семьи, вызывали у нее некоторое сердечное томление. Мария знала, что Скворцовы никогда не боялись войны, всегда были открыты сердцем и готовы защищать свое отечество до последней капли крови.

Больше всего из всех семейных историй Маше запомнился рассказ о ее пра-пра-пра-прадеде Анатолия Скворцова. Он служил прямо тут, на Аландах. Сердце сжималось, когда Маша думала, что, может, вот по этим дорогам ездил, ходил ее предок. Ну, конечно, это все сентиментальные предположения. Мариехамн основали много позже, чем погиб Анатолий.

Несколько лет назад на дачном чердаке Мария нашла коробку, полную старых, даже старинных писем. Витьеватый подчерк, незнакомые вензеля. Среди писем нашлась и фотография – молодой человек в военной форме с залихватскими усиками. Несмотря на них, он не походил на щеголя или повесу. Смелые глаза смотрели в камеру, рот упрямо сжат. На оборотной стороне подпись: «Анатолий. Март 1853 года». Маша знала из рассказов, что в тот месяц лейтенант Скворцов отправился служить на Аландские острова. Оттуда он уже не вернулся. В августе 1854 года его жене Анастасии пришло печальное известие – Анатолий погиб во время битвы за Бомарсунд.

Его жена, оставшись одна с ребенком на руках, не роптала на тяготы судьбы. Вырастила сына Федора. Несмотря на похоронку, она верила, что Анатолий жив, но не может вернуться. Спустя полгода после его смерти она получила по почте кулон. Этот кулон передавался в семье Скворцовых потом из поколения в поколение. Тот самый, который теперь носила Мария. Серебряный, из красного гранита. Вместе с кулоном Анастасии пришла записка, которая теперь также хранилась вместе с письмами.

Эта находка превратила сказку, которую Маша часто слышала перед сном, из семейной легенды – в настоящую историю. Вот письма, вот кулон, вот старые фотографии. Мария знала, что Анастасия никогда не теряла надежду на возвращение мужа. Ей сложно было поверить, что записка с кулоном, даже в условиях военного времени, не могла добираться почтой так долго. Нет, ее определенно отправил Анатолий. Он жив, он где-то недалеко, но что-то мешает ему вернуться к своей семье.

* * *

2 июля 1854 года

В штабе царило напряжение: пропали карты гарнизона, планы будущей застройки и письма из Петербурга. С утра Бодиско велел высечь дневального, который последним выходил из ставки. В обязанности его входило закрыть все двери после уборки. Бодиско подозревал, что служивый улизнул раньше положенного, а уборщицы не было ключей, чтобы закрыть замки.

Дневального высекли. Бумаги не нашлись. Яков Андреевич впал в отчаяние. Если карты и письма попали к врагу, значит, подмогу они не дождутся. Она должна прийти со стороны Кронштадта, а значит, подходы оттуда союзные войска могут заблокировать. По картам застройки можно легко вычислить, где в крепости брешь, слабое звено, туда и будут бить. Надо подготовиться.

Самое страшное же было другое. Если бумаги у врага, – их из штаба кто-то вынес. Значит, в его команде – враг, предатель.

– Толя, что делать? – жалостливо и по-стариковски произнес Бодиско и посмотрел на лейтенанта.

Из бравого коменданта за какой-то час он превратился в немощного, растеряного и немолодого уже человека. Скворцов молчал. Дело было плохо. Он понимал, что больше всего комендант опасается, что предатель, забравшийся в самое нутро, доложил союзникам все. Значит, у них больше нет преимущества. Они перед врагом как на ладони, никуда не спрятаться.

Анатолий хмурился. В ставку на утреннюю встречу был вызван только он и Йохан. Приближенные лица Якова Андреевича. Им предстояло решить, что делать. Что делать с обороной, нужно срочно менять планы. Что делать с предателем? Только вот кто он?

В штаб, помимо Бодиско, Столя и Скворцова, доступ имели еще 10 человек. Всего 13. Чертова дюжина. Кто же из них? Не хотелось думать ни на одного. Каждый – товарищ, с которым пройдено немало. С некоторыми Бодиско служил уже не одно десятилетие. Кто помоложе – все проверенные, с рекомендациями.

Господи, как же так получилось?

Столь и Скворцов переглянулись.

– Так, Яков Андреевич. Пока утечку не афишируем. Начнем, как обычно, пусть все соберутся. Коли спросят, что мы тут секретничали, скажем, пришла депеша из Петербурга. Что на помощь высылается, помимо судов, дополнительно рота солдат. Скажем, что была бумага, – Скворцов, стараясь скрыть волнение, говорил излишне натянуто, отчеканивая каждое слово. В голове у него проносились мысли, одна чернее другой. Кто же? Кто же украл карты?

* * *

Мария слушала экскурсовода. Мысленно она похвалила Александра Анатольевича. Понял, что его старый товарищ расскажет больше, полнее и лучше, и ушел из-под света рампы на один день. Не постеснялся. И сам что-то новое услышит, и группа узнает все из первых уст.

Группа слушала Густафа, открыв рот. Несмотря на акцент, рассказывал он очень складно. Похоже, готовился не один день. Пару раз забывал слово, но Маша тут же его выручала – оказалось, совсем не в тягость. Густаф не злоупотреблял ее помощью, и ей это нравилось.

«Толковый человек, надо будет с ним контактами обменяться. Наверняка у него есть доступ в архив. Наконец сможем узнать, что случилось c нашим Анатолием».

– Как вы знаете, наш Марихамн – совсем молодой город, но развивается он быстро. У нас теперь даже университет есть, несколько крупных предприятий. Конечно, молодежь часто уезжает, особенно учиться – все едут в Швецию, – продолжил Густаф. – Грустно, конечно. По-фински здесь никто почти не говорит, поэтому ехать вот даже в Турку или Хельсинки молодежи нашей смысла нет.

– А почему финский-то плохо знаете? Все же Финляндия! – недовольно пробурчал один из историков.

– Финляндия-то Финляндия, – отозвался экскурсовод, – да не совсем. Аланды – особое место, и аландцы – особый народ. Когда революция в России произошла, тут подготовили бумагу, чтобы острова в состав Швеции вошли. Пока суд да дело, новая власть в России дала Финляндии независимость, в самой Финляндии началась гражданская война. Вопрос о принадлежности островов оставался открытым, пока в 1921 году Лига Наций не признала приоритет Суоми. Но права дали очень широкие. Чтобы было государство в государстве. А с 1940 Аланды полностью демилитаризированы. Жители островов не могут владеть оружием и не могу даже в армии служить. Говорю же – особое тут у нас место, – заключил Густаф.

Александр Анатольевич оживился на соседнем кресле:

– Голубчик, Густаф, группа, мы уже приближаемся к нашему первому пункту программы. Крепость Бомарсунд.

Машино сердце слегка замерло. Казалось, глупо ожидать, что в крепости стоит памятник, на котором выгравировано: «Здесь погиб Анатолий Скворцов». Это она понимала. Все же ожидание увидеть место, где жил и погиб человек, чья кровь в ней текла, столь велико, что она вышла из автобуса одной из первых.

Зрелище и впечатляло, и угнетало одновременно. Где раньше стояла крепость, теперь гулял ветер и редкие туристы. Кое-где уцелели остатки стен, угадывалась форма – полукруглая. Памятник все же был: «Русским воинам-защитникам крепости Бомарсунд. 1854». И ни слова об Анатолии Скворцове.

– Итак, крепость Бомарсунд, – начал Густаф, – задумка появилась в начале двадцатых годов восемнадцатого века. Необходимо было укрепить западные рубежи империи. В тридцатые начали строительство крепости, и к 1854 году оставалось достроить лишь несколько башен. Крепость была и до сих пор остается самым крупным сооружением, возведенным на островах. К началу 1854 года в крепости проживало около 2500 человек. Были свои портные, пекари, была даже кондитерская, где, по рассказам, пекли изумительно. Мой предок Йохан Столь служил тут. От него остались дневники. Он описывает Бомарсунд как крепость-рай.

– Скажите, Густаф, а есть ли какие-то документы о крепости? Например, кто в крепости и когда проживал? – робко спросила Маша.

– Конечно, есть. Есть и карты застройки, все хранится в нашем местном архиве! – воскликнул экскурсовод, затем продолжил: – Если бы все сложилось иначе, мы бы с вами сейчас гуляли по крепости, подобной крепости Свеаборг в Хельсинки. Но история не знает сослагательного наклонения. Произошло то, что произошло. Западный фронт оказался втянут в Крымскую войну. В начале июля 1854 года союзные войска осадили крепость, отрезав ее от помощи, которая шла со стороны Кронштадта. Целый месяц Бомарсунд был блокирован, помощи ждать было неоткуда.

Группа уставилась на пустырь. Сложно было представить, что на этом месте когда-то была крепость. Ходили люди, даже вот в булочную. Где она тут была?

– Воины сражались храбро. Помощь из Кронштадта пыталась пробиться через осаду, чтобы помочь. Но, к сожалению, все зря. 2 августа крепость взяли штурмом. За один день союзные войска захватили гарнизон, взяв в плен многих. В том числе и коменданта крепости, господина Бодиско. Союзные войска хотели проявить великодушие и оставить семью Бодиско вне плена, но его жена и дочери отказались. Всей семьей они смогли вернуться в Россию лишь в начале 1860-х годов.

– А есть ли гарнизонные списки? Кто погиб, а кто был взят в плен? – вновь подала голос Маша.

– Все есть, все есть, Мария! Это одна из самых трагичных историй островов нового времени. Мы постарались сохранить всю память. Наша семья, например, пожертвовала дневники нашего предка. Только вот незадача. Дневник от 1854 года пропал. Скорее всего при осаде крепости.

– А можно ли как-то эти документы увидеть? Я бы хотела узнать о дальнем родственнике, – Маша раззодорилась, ей казалось, что она близка к разгадке семейной тайны.

– Конечно, можно, архивы открыты. Вы, девушка, интересуетесь историей?

– Ой, Скворцова, ну ты даешь, какие тебе архивы в отпуске? Угомонись уже, – Галя шутливо толкнула подругу в бок.

Маша смутилась, улыбнувшись. «И правда, что я тут в мисс Марпл разыгралась». Взгляд упал на лицо экскурсовода. Он побледнел, глаза внимательно изучали Машу. Губы без звука что-то произносили. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, не произнеся ни слова.

«Как-то это странно», – подумала Мария.

Мимолетное подозрение не успело преобразоваться в мысль, за которую можно было бы ухватиться. Густаф собрался и продолжил эксурсию:

– Спустя несколько дней после захвата крепости решено было ее взорвать. То, что мы сейчас с вами видим – остатки именно после взрыва, а не битвы. Как только крепости не стало, местные жители начали растаскивать красный гранит на постройку своих домиков. Мы шутим, что крепость тем самым распространилась по всему острову. Интересно, что гранит от крепости использовался и в Хельсинки, при постройке главной православной церкви страны – Успенского собора.

Многие в группе оживились – если битва при Бомарсунде казалась чем-то далеким и даже почти что сказочным, Успенский собор вполне себе можно было было представить – стоит в Хельсинки на прежнем месте.

– Мы с вами собор посмотрим на обратном пути, – подал голос Александр Анатольевич. – Как интересно, Густаф, я сам этого не знал!

– Вот видишь, Саша, не зря ты меня пригласил!

Гиды уважительно посмотрели друг на друга, с улыбкой похлапав по плечу.

– Что же, поедем дальше? Посмотрим один из семи замков Финляндии, расписание у нас плотное! – Александр Анатольевич развернулся и устремился к автобусу.

Галя панибратски взяла Марию под ручку. Маша возвращалась мыслями к резкому изменению в поведении Густафа. Что-то тут было не так. Чутье подсказывало, что экскурсовод знает чуть больше, чем рассказал. Но что скрывать? Дела уже почти двухсотлетней давности? Скворцова оглянулась – гид, не отрываясь, смотрел на нее. Голубые глаза излучали холодок, от которого Маша даже чуть поежилась.