Девочка

Девочка
Наталья Михайлова

Ночь с пятницы на субботу – время развлечения взрослых. Но для маленькой Кати эти ночи становятся особенными, страшными и спасительными одновременно. Как у многих детей, у Кати есть мама, есть бабушка, и они воспитывают ее вполне «обычными» приемами. Но, как далеко не всех детей, в ночные часы Катю запирают в ее комнате. Одиночество исчезает, когда у нее появляется необычная подруга. Однажды дверь комнаты оказывается не заперта.

Пятница, вечер. Ненавижу.

– Иди в свою комнату,– говорит мама.

Она такая красивая: стоит у зеркала в прихожей, закалывает пряди черных волос, красит губы помадой. Ярко красная линия съезжает за уголок рта. Мама хмурится, хватает платок, подтирает алую метку. Она сердится. Может, и на меня. Я закусываю губу и отвожу взгляд от маминого отражения в зеркале.

– Зубы почистила? Ложись в постель. Бабушка вот-вот придет, – проговаривает мама. Она уже достает из коробки праздничные туфли.

Я открываю рот, чтобы сказать ей очень важное. Но я боюсь, и рот закрываю. Как она рассердится, когда я признаюсь. Но я же должна. Может быть, если я расскажу все-все, она поймет…

– Мама! – вырывается у меня всхлип. – Мама, останься дома, пожалуйста.

– Что? – Она разворачивается и быстро подходит ко мне. – Это что за истерика?

– Мама, ночью тут… мне страшно. Она говорит, что я должна…

– Что ты такое бормочешь? Кать, ты что, опять снов да темноты боишься?

Мама присела передо мною на корточки. Но ей неудобно на высоких каблуках, и уже пора уходить.

– Сны это выдумка. И в темноте нет ничего страшного. Если хочешь, оставь лампу включенной. Я разрешаю. Только не хнычь из-за ерунды. Большая уже.

Я хочу сказать, что не темноты боюсь. Но мама уже не слушает, а я ведь большая.

И я остаюсь в своей комнате. Залезаю на кровать, натягиваю одеяло на колени. Голая ветка царапает по окну из темноты двора. Круг желтого света от ночника защищает меня от темных углов комнаты. Я одна. Но это ненадолго.

Так случается каждую пятницу. Вечером меня отправляют пораньше спать. Иногда мама, иногда бабушка, которая приходит на ночь присмотреть за мной. Когда мама, красивая, нарядная, уходит, бабушка смотрит в телевизор, а я в щелочку двери – на нее. Бабушка не ругала меня, когда заметила, что я подглядываю. Только заперла дверь в мою комнату. Когда-то давно, в прошлом году еще, у двери не было замка. Теперь есть, и дверь запирают, чтобы мне крепче спалось. Так объяснила мама. Утром в субботу я не могу выйти, пока она не откроет.

Видите, все стало плохо не сразу. Иногда бабушка разрешала мне посидеть с ней на диване, посмотреть телевизор. А мне нравилось смотреть, как она чистит яблоки. Мяско яблока бабушка любит, а кожуру нет. У нее есть тонкий острый нож, она медленно и аккуратно срезала кожуру, а та падала длинным завитком. Красиво, и мне потом эти завитки можно было съесть.

Теперь уже бабушка не зовет меня на диван. Но и не всегда запирает меня с вечера, если я веду себя хорошо. Это делает мама ранним утром, когда возвращается. Я слышу ее шаги и чьи-то еще. Бабушка шаркает в коридоре и что-то ворчит. И захлопывает за собой входную дверь, хотя мама и просила ее быть тише. Я сама слышала.

Раньше я просыпалась от этих звуков утром. Но теперь не просыпаюсь, потому что не сплю. Понимаете, у меня был «просто страшный сон» – так мама сказала. Только он все повторялся, снова и снова. Но я большая уже, я придумала, как его прогнать. Не буду спать, тогда сон не приснится.

Это же всего одна ночь, с пятницы на субботу.

И получилось! Не сразу. Первый раз, когда решила не спать, я совсем на немножечко прикрыла глаза. Плохой сон только успел начаться, а я уже проснулась. В следующую пятницу я днем лежала с закрытыми глазами на полу – тогда еще мама чуть не споткнулась об меня и накричала. Но зато ночью мне вовсе не нужно было закрывать глаза. У меня все получилось.

Не думайте, что я весь вечер и ночь в потолок глядела. Я считала, сколько шагов могу сделать по комнате. Смотрела в окно, потом стала отвечать той ветке: она скрипит, и я царапаю по стеклу. А когда горел свет, то я отражалась в окне и могла играть, будто по ту сторону есть еще одна девочка.

Вот тогда и началось. Однажды эта девочка с той стороны пришла сюда, ко мне.

Я знаю, что мама бы не поверила: такого быть не может. Я тоже так и сказала в ту первую ночь. Но девочка и правда пришла. Она была доброй и выдумывала всякие игры. Это было весело. Я больше не боялась страшного сна и ночи.

Если вечером я сердила маму или расстраивала бабушку, то ночью девочка разговаривала со мной. Она говорила, что я не виновата, что я хорошая. Иногда мне хотелось плакать, и тогда девочка утешала меня, шептала слова и убаюкивала. Я слушала ее и понимала, что я и правда хорошая. А вот мама и бабушка меня обижают, и так нечестно. Когда они говорят, что я вру, – это же нечестно, они сами обманули меня насчет замка на двери. Девочка объяснила, для чего он. Чтобы я не мешала, когда с мамой приходит гость. Девочка говорила правду, а мама и бабушка – нет.

Вместе мы вспомнили, как меня наказали из-за яблока. Я не спросила разрешения, не дождалась, пока бабушка почистит его тем длинным тонким ножом. Я надкусила яблоко вместе с кожурой, бабушка рассердилась, ударила меня по руку, я расплакалась, и она заперла меня в комнате. Девочка уже была со мной. Она стала объяснять, что за нехорошие поступки следует наказывать. И она считала, что бить по руке и запирать в комнате – это нехорошие поступки.

Еще была ссора с мамой. Утром я начала стучать в дверь, чтобы меня выпустили. Я так почти никогда не делаю, только если мне нужно в туалет. Под кроватью есть горшок, но его не хватает иногда. Мама долго не отпирала замок, а когда все-таки распахнула дверь, я побежала в туалет. Мама видела, что мне правда было надо, но все равно сердилась. Я всю неделю думала, как расскажу об этом девочке следующей запертой ночью, с пятницы на субботу. За неделю, правда, много чего еще накопилось.

В ту следующую ночь девочка слушала мой рассказ и отвечала мне шепотом. Мама и бабушка очень плохо поступают со мной, считала она. Я ведь еще маленькая девочка, их девочка. Они должны обо мне заботиться. А они меня шлепают, кричат, запирают. Так часто и так плохо делают. Их надо наказать.

Так говорила девочка. Я мотала головой. Девочка ошибалась. Я большая уже, это мама часто повторяла. Но все равно ребенок. А ребенок не может наказывать взрослых.

Да и как бы это могло быть? Я представила, как ставлю маму в угол. Или запираю бабушку в ванной. Я даже прыснула от смеха. Такого не бывает.

Но в следующую запертую ночь мы с девочкой стали придумывать, как можно наказывать взрослых. Просто играли. Я просто выдумывала всякие способы, а у девочки получалось еще лучше. Было весело, мы хихикали. А потом девочка сказала, что мы должны попробовать что-то из этого.

Я знала, что это плохая игра. Я бы не стала. Но, когда бабушка в следующий раз потащила меня запирать в комнате, я вспомнила слова девочки. У меня получилось выдернуть руку, и я шлепнула бабушку по попе. Так быстро, что я даже не поняла, что сделала. Кончилось это плохо, конечно. Бабушка остановилась, посмотрела на меня и залепила мне пощечину. Той запертой ночью девочка держала ладонь у моей щеки, боль проходила медленно. Мы разговаривали о том, что у меня все-таки получилось. Несильно, но я же ударила бабушку. Значит, такое возможно. Мы договорились, что через неделю я попробую что-то еще.

Я сейчас скажу честно: мне всю неделю не хотелось продолжать эту игру в наказания. Но потом наступала ночь с пятницы на субботу, девочка приходила, а на следующий день я что-то делала маме. Маленькое и незаметное. Мы с девочкой решили, что взрослые не должны заметить, как я их наказываю, а то меня саму побьют. Поэтому я положила кнопку в мамины тапки. Она укололась, но на меня не подумала. Это девочка придумала, я только сделала, как она сказала.

Девочка выдумывала все больше наказаний, а у меня получалось их исполнять. Мне даже было жалко маму и бабушку, когда они вскрикивали от боли. Я сказала об этом девочке, но она ответила, это значит, что я слабая. Сильные, такие, как мама и бабушка, наказывают без жалости.

Взрослые не замечали, что мы с девочкой делали, но почему-то все чаще сердились на меня. «Не смей мне дерзить, малявка!» – на днях прошипела бабушка и велела час сидеть за столом и молчать. Ничего не делать, просто сидеть, сложив руки перед собой, и молчать. За тот час я даже придумала пару наказаний для нее, о которых собиралась рассказать девочке.

Но в ту запертую ночь мы с девочкой поссорились. Первый раз такое было. Потому что девочка сказала, что мне пора наказать взрослых сильно. Так, чтобы после наказания у них уже не прошло. Не перестало болеть, покалывать или жечься. Чтобы они не смогли забыть наказание.

Я испугалась. Так делать я не хотела. Даже после бабушкиного ремня у меня постепенно проходили синяки. Оно должно проходить. Нельзя же так, чтобы навсегда.

И тогда девочка стала появляться каждую ночь. Мы спорили, я плакала и твердила, что не хочу таких наказаний. Потом, на третью ночь, после спора с девочкой я заснула, и мне снова явился тот страшный сон. Будто я одна собираю клюкву на болоте, но не кладу ягоды в ведро, а давлю их пальцами. Я смотрю на клюквенный сок на руках, а болото затягивает меня. Раньше я просыпалась, когда погружалась с головой и не могла дышать. Но в этот раз девочка вытащила меня раньше. Она сказала, что кошмары закончатся, когда я сделаю то, что должна.

Мне теперь плохо и страшно все время. Сегодня снова пятница. Мама не послушала меня и ушла. Бабушка пришла, заглянула ко мне в комнату, и я попросилась посидеть с ней у телевизора. Но она не разрешила, велела спать. Да я уже и не верила, что она может разрешить. Я сидела на кровати и ждала девочку. Хоть бы она не приходила…

Но она пришла. Я сразу сообщила ей, что не буду этого делать. Наверное, у меня голос дрожал, как бывает, когда подступают слезы. Она сказала, что я плакса. Ее голос был похож на мамин. Странное дело. Мы с девочкой проговорили полночи. Она перечисляла, как и за что бабушка и мама меня наказывали. Она права, они заслужили серьезного ответа. Но я не хочу их наказывать. Я очень устала спорить. У меня болит голова и слипаются от слез глаза. Я боюсь этой девочки, но вспоминаю, как она вытащила меня из болота. Она со мной всегда добрая. Она и сейчас меня обнимает, говорит, что будет меня защищать, что все будет хорошо. Я верю ей и проваливаюсь в темноту.

Я приоткрываю глаза. Через занавески в комнату пробивается свет утра. Значит, ночь прошла и наступила суббота. Зеваю и думаю, отперла ли мама уже дверь. Я тру глаза. И тут вижу свои руки. Они красные. Они выпачканы в чем-то, похожем на сок клюквы.

Я замираю, сразу вспоминаю свой кошмар о болоте. Но я живая, я дышу, все хорошо. Только руки испачкались. Пытаюсь вытереть их о край простыни – но понимаю, что надо отмыть водой. Я вскакиваю и бегу к двери. Она не заперта! Я выбираюсь в коридор, крадусь, чтобы меня не услышали. Замечаю на полу пятна сока ягод. Вокруг тишина. Я забываю про ванну и иду по следам в большую комнату. Там спит бабушка, пока мама не вернулась. Капли сока становятся лужицами. Я подхожу ближе к дивану. Красный сок уже повсюду: на постельном белье, на бабушке, на обоях. Бабушкин рот и глаза открыты. Я трясу ее за руку, свисающую из под одеяла. Бабушка не отвечает.

В алой лужице на полу я вижу вымазанный в соке нож для яблок.

Не знаю, как я догадалась, что нож нужно поднять и спрятать. Ведь скоро должна вернуться мама.