Премия Дарвина

– Головка от часов «Заря». Дрочишь там, что ли? – спросила старуха. – Дай руки помыть!

– Терпение, бабуля! – издевательски пропел Саныч, – Самому надо! – и включил воду. Не спеша, помыл руки, все еще привыкая к ощущению чужих ладоней (дурацкие длиннющие ногти, которыми Саныч в первый же час после прибытия едва не выколол себе глаза, он еще вчера отхватил ножницами). Погримасничал в зеркало, разглядывая свое отражение. И понял, что неплохо было бы перекусить!

Щелкнув задвижкой, Саныч распахнул дверь ванной.

– Бабуля! – сказал он.

– Ссыкуха! – вернул ему издевательство Питбуль.

Старуха и девчонка поменялись местами, и теперь уже старуха щелкнула задвижкой. О том, что именно видит Питбуль в своих штанах, Саныч предпочитал не думать. Так что он прямо двинул на кухню.

Квартира, которую им предоставил Куратор, была большой, темной и чрезвычайно захламленной. Вдоль длинного коридора, в который выходили кухня и две комнаты, тянулись бесконечные стеллажи, шкафы и разнокалиберные полки, забитые книгами. Собрания сочинений известных и неизвестных писателей, детские книги, книги по домоводству, самоучители испанского и английского, словари, иллюстрированные путеводители, знакомые Санычу с детства издания бесконечной серии «Классики и современники». Кажется, даже труды дедушки Ленина затесались в этом многообразии никому не нужной макулатуры.

Плотно набитые в полки книги покрывал толстый слой пыли и украшал строй безвкусных безделушек. Фаянсовые собачки, пионеры с отколотыми носами, вазочки, чашечки, треснутые сахарницы, чайные блюдца от разных сервизов. Чушь, которую Саныч давно вынес бы на помойку. Именно так он и поступил, получив пять лет назад в наследство бабкину дачу – без сожалений выволок несколько мешков книг, тетрадей и старой посуды на свалку, а пустующие полки и шкафы занял инструментами и снастями для рыбалки.

В комнатах огромной квартиры так же было не продохнуть от старой обшарпанной мебели. Пузатые платяные шкафы и уродливые комоды наползали друг на друга, словно корявые тролли, задремавшие вдоль стен. Одну из комнат – ту, что поменьше – занимала громоздкая двуспальная кровать с железной спинкой. Рядом ютилось продранное котами до поролона раскладное кресло. В соседней комнате умудрились уместиться диван, узкая продавленная тахта и еще одно кресло.

В дальнем конце длинного коридора обнаружилась небольшая кладовка, забитая пыльной древней консервацией. Рядом располагались тесный туалет с нетвердо держащимся в полу унитазом и подвесным сливным бачком, и небольшая, пропахшая прелыми тряпками ванная комната, с гвоздей и крючков в которой угрожающе свисали тазы и корыта. Треснувшее по краю зеркало. Засохший кусок мыла в пластиковой дешевой мыльнице. В такой квартире хотелось умереть еще раз – намылить этим самым мылом веревку и вздернуться прямо тут, на крючке из-под старого ведра.

– Это всё сон. Просто дурной сон! – простонала Кира, озираясь по сторонам. – Или галлюцинация.

Возможно, так оно на самом деле и было.

На вопрос Лиды, чья это квартира, Куратор не ответил и лишь сообщил, что беспокоиться не о чем, и хозяева уехали на все лето на дачу. Саныч подозревал, что дача эта находится… куда дальше, чем Подмосковье. Скорее всего, квартиру им так же, как и ненужные больше тела, оставили люди, которые покинули этот бренный мир.

– Чур, я живу в кладовке! – после краткой экскурсии сообщил Питбуль старушечьим голосом, затем проворно вытащил в коридор одно из раскладных кресел и доволок его до кладовки. Саныч пожалел, что сам не подсуетился раньше всех и не занял отдельное помещение.

Так как Кира уже успела рухнуть на диван в зале, претендовать на него никто больше не решился. Вовчик заявил, что вполне уместится рядом, на тахте. Лида и Саныч, переглянувшись, поняли, что им придется делить комнату с кроватью. Саныч, как настоящий джентльмен, уступил кровать даме и стал обладателем драного кресла.

Куратор пробыл в квартире не больше десяти минут, ничего толком не объяснил, обещал вернуться совсем скоро и запретил выходить на улицу. Для экстренной связи, пояснил он, на кухне есть телефон. На кухне действительно обнаружился черный допотопный аппарат с дисковым набором. Но гудка в трубке не было – когда Саныч снял трубку, выяснилось, что аппарат транслирует «Эхо Москвы».

Задать вопросы по поводу неработающего телефона было некому – парень в белом комбинезоне, в котором он больше походил на маляра или повара, нежели на представителя всемогущих потусторонних сил – вышел с кухни в коридор и пропал.

Спустя полчаса прибыл курьер. Вернее, все предположили, что это был курьер – а кто еще мог позвонить в дверь и оставить на пороге два огромных пакета продуктов? Но самого курьера никто так и не увидел. Вовчик затащил пакеты в квартиру и предположил, что раз уж Небесная Канцелярия смогла запихнуть их души в чужие тела, то и материализовать из воздуха два пакета с маркировкой экспресс-доставки ей точно по силам.

Всё еще подавленные и растерянные, новые жильцы квартиры копались в развалах принесенной снеди. «Небесная Канцелярия могла бы и расщедриться», думал Саныч, разглядывая весьма экономичный набор продуктов – дешевые фрукты, шоколадки, йогурты и полуфабрикаты. Но потом он обнаружил несколько упаковок с чипсами и еще горячим фаст-фудом – и тут его тело пустило голодную слюну и само ухватило всё, что уместилось в руках.

Вовчик, который с сочувствием смотрел на убитую горем на диване Киру, попытался выманить ее на кухню порцией картофеля фри и свежим гамбургером, но инста-дива оскорбленно заявила, что не ест пищевой мусор и вообще, она вегетарианка, и отвернулась к стене.

– Нам же больше достанется! – злорадно хмыкнул Питбуль.

До наступления темноты все поодиночке слонялись по квартире, и кажется, не перекинулись даже парой слов. Вовчик, отсвечивая лысиной, читал потрепанную книгу фантастических рассказов, пододвинув к своей тахте торшер. Питбуль, бесцеремонно шаривший по полкам и шкафам, наткнулся на старенький, чудом работающий «Тетрис» – серую пластиковую консоль с вдавленными кнопками – торжествующе агакнул и, словно сутулое привидение, утащил консоль в свою кладовку. Лида заперлась в ванной и пыталась совладать с гремящими кранами, плюющимися бурой застоялой водой. Саныч хрустел чипсами и смотрел в окно, на уползающие под эстакаду третьего транспортного кольца трамваи – словно реальная девочка-подросток, переживающая неразделенную любовь. Потом убаюканный сытым ужином растущий организм разморило, и Саныч, не раздеваясь, уснул на воняющем котами раскладном кресле.

Ночью Саныч, ворочаясь на неудобном ложе, сквозь сон слышал, как за стенкой глухо рыдает Кира. Сновидений не было, но в черном провале сна пульсировало жгучее желание проснуться у себя на даче и обнаружить, что авария, белая комната, резиновые маски в инфернальном подвале, чужое неудобное тело – все это ему приснилось! Но с утра, открыв глаза, Саныч увидел блеклые обои с выцветшими квадратами из-под висевших когда-то на стенах картин или фотографий, рыжий полированный шкаф, стоящие за шкафом лыжи, и уныло скривился. Он умер, и попал в какой-то идиотский балаган с недо-реинкарнацией.

А может, именно так и выглядел настоящий ад. Как чужая, забитая мертвыми вещами, квартира, из которой нет выхода.

Тогда Саныч вообразил, что он герой одного из романов Беляева. И дышать ему стало легче.

– Как думаешь, он вернется? – спросила Лида у вошедшего на кухню Саныча. Вернее, у вошедшей на кухню девчонки с синими волосами. Про себя Лида успела окрестить Саныча «Мальвиной».

– Кто?

– Ангел. Мы уже сутки тут торчим, а его нет.

– Не знаю, – ответила девчонка, распахнув холодильник и обозревая его внутренности. Потом Саныч выудил с полки упаковку дешевых сосисок, бутылку кетчупа и батон. – Жрать адски хочется. Как в детстве!

Девчонка вспорола упаковку сосисок и прямо так, в полиэтилене, сунула их в микроволновку. Накромсала крупными ломтями батон. Вынула разогретые сосиски, вывалила их в миску и принялась щедро поливать кетчупом.

– Будешь? – спросил Саныч Лиду.

Лида отрицательно покачала головой – она съела с утра пару йогуртов и выпила кофе. Гробить доставшееся ей тело неизвестно из чего сделанными сосисками она не собиралась. Девчонка, словно угадав ее мысли, окинула ее фигуру ироничным взглядом, заграбастала миску с сосисками, взяла хлеб, вооружилась вилкой и похабно сообщила:

– Я бы вдул, кстати!

И довольный Саныч вышел из кухни.

Лида закатила глаза. Мужлан!

Но… в глубине души комплимент Саныча ей понравился. Потому что…

Потому что, по неведомому стечению загробных обстоятельств, ей единственной досталась самая восхитительная человеческая оболочка.

Вчера в ванной Лида так долго торчала не потому, что не могла справиться с чахлым напором воды, а потому, что долго и восторженно ощупывала себя руками и разглядывала в зеркало. Душа Лиды очутилась в гибком тренированном теле фитнесс-инструкторши, лет двадцати пяти. Точеные ноги, изумительные узкие лодыжки и колени, прокачанный живот, небольшая упругая грудь, в меру рельефные руки, а главное – упругая, круглая и гладкая задница!

Ощупывая свой нечаянный трофей, Лида мысленно благодарила почившую хозяйку чудесного тела за то, что та держала его в столь крутой форме! Сама Лида при жизни обладала крупной рыхлой задницей и толстыми лодыжками, которые она втайне ненавидела. Так что, даже если бы она бросила работу и целыми днями садилась на шпагат, скакала на беговой дорожке и полировала телом пилон, она бы не смогла добиться таких впечатляющих результатов.

С новым лицом Лиды тоже все было в порядке – из зеркала на нее смотрела зеленоглазая пухлогубая красотка с пышными ресницами. Правда, и губы, и ресницы, и гладкий лоб были заслугой врачей-косметологов, а каштановая шевелюра оказалась наращенной, но общего восторга Лиды это не уменьшило. Из обычной дворняжки она внезапно превратилось в породистое животное. Великолепный выставочный экземпляр.

«Ради такого тела стоило умереть!», решила Лида.

Правда, общее впечатление немного портила обнаружившаяся на крестце фитнес-дивы татуировка «Wild». Лида не любила татуировки. С другой стороны, возможно, пришла пора пересмотреть собственные пристрастия. Несмотря на вульгарность, надпись была… пикантной. И дерзкой. Как сама хозяйка идеального тела. Лида повторила чужим ртом: «Вайлд!», и увидела, как губы сами сложились в многообещающей ухмылке.

Возможно, девица при жизни была не фитнесс-инструкторшей, а танцовщицей на пилоне. Или стриптизершей. Или работала в эскорте. А может, совмещала все занятия сразу. Плевать! Имей Лида такое тело, может, и она бы послала свою типографию куда подальше и пустилась во все тяжкие.

«Имей ты при жизни такое тело, Лев никогда бы даже не взглянул в сторону Вероники!», вкрадчиво прошептал внутренний голос. И в ее новое сердце ледяной иглой впилась застарелая обида. Видел бы ее Лев сейчас! Видел бы!..

Мысль о встрече со Львом завладела Лидой полностью. Так что она с самого утра, спрятавшись от всех на кухне – остальная квартира ее угнетала, а на кухне было просторно и светло – тихонько грезила о случайной встрече с любимым. Вот она, к примеру, как бы случайно встречается со Львом взглядами в метро… Нет, не так! Вот она, на далеком Доминиканском пляже, одетая в откровенный крохотный купальник, как бы случайно встречается со Львом в прибрежном баре… Роняет очки. Наклонившись, поднимает их, продемонстрировав Льву идеальные ягодицы и татуировку «Wild». Видит его восхищенный и заинтересованный взгляд… А рядом Вероника корчится от ревности и ощущения собственной ничтожности! И тут Лев и говорит:

– У нас есть что-нибудь вегетарианское?

– Что? – удивилась Лида, вместо доминиканского бара очутившаяся на чужой кухне.

Вовчик, открыв дверцу холодильника, точно так же, как Саныч десять минут назад, обозревал остатки еды на полках.

– Вегетарианское! – повторил Вовчик.

Лида, с сожалением оглядев неказистое потрепанное тело, в которое красавчика впихнуло мироздание, поинтересовалась: