Пять синих слив

Катерина Петровна, такая же, как и она, учительница на пенсии, остановила ее на середине пути с рынка. Тоня с облегчением поставила тяжелую сумку на землю.

– Ну, как там ваши дела-то? Как себя чувствует Антон Васильевич?

– Сотрясение вылечили, а глаза болят. Даже телевизор смотреть не может – про политику только слушать теперь приходится.

– Но надо же что-то делать…

– Вера Геннадиевна советует в область еще раз съездить. Я и сама понимаю: надо, – но, как нарочно, именно на день приема назначено судебное заседание.

– Постой, постой… А Света? Светлана Георгиевна? Она служит в суде секретарем.

Светлана Георгиевна когда-то работала в школе библиотекарем, теперь вот – в суде. «Свой человек» непременно должен им помочь, – решили пенсионерки. Вот почему Катерина Петровна уверенно заявила:

– Непременно ей позвоню, узнаю, нельзя ли это самое заседание на другой срок перенести.

Помолчав, задумчиво протянула:

– Нет, но Сла-а-вка… Учили, учили, дурака, всему светлому да хорошему. А он, говорят, уже не только пьет – наркоманит. А наркоманы – они ради дозы на что угодно пойдут…

Вернувшись с базара, Тоня быстренько сварила суп с потрошками. Сели обедать.

– Может, хотя бы Любе сообщим? – решила еще раз спросить мужа.

– Зачем? – стоял тот на своем. – Чего ее расстраивать? Скоро сама с ребятишками приедет. Тогда и расскажем.

С первым мужем Тоня чего разошлась? Кто-то брякнул в школе, казалось бы, об уже забытом: что она – сестра врага народа. И муж, заместитель директора ковровой фабрики, начал попрекать: я с тобой так и просижу всю жизнь в замах. С такими-то твоими родственниками. Ну, она и освободила его от себя. От себя и от своей биографии.

«Добрые» люди и Антона в свое время пытались вразумить: «Ты что – она же сестра врага»… «Ну, не она же сама», – не дожидаясь конца фразы, отшучивался он. Отшучивался, а она ждала: когда заколеблется? Когда отвернется?

Не заколебался. Не отвернулся. И она, чувствуя это и мысленно за это благодаря (в своей жизни они старались обходиться без словесных сантиментов), решилась написать письмо в соответствующие органы. И неожиданно получила ответ, из которого явствовало, что ее брат с началом войны был отправлен на фронт в составе штрафного батальона, где и погиб в 1942 году…

Вообще, с тех пор, как в доме появился Антон, из дома ушел страх. И поселилась радость. Тоня обнаружила со временем, что все свои девчоночьи секреты дочь, Танюшка, стала доверять не ей, а ему, отчиму. Да и отчиму ли? Однажды взяла для проверки дочкину тетрадь и обнаружила на обложке: «Для работ по русскому языку ученицы пятого класса Воронич Татьяны». Вот так: по собственному разумению взяла и поменяла фамилию на ту, которая ей стала роднее…

И даже свой уже не девчоночий, а девичий секрет она доверила первому ему же, Антону: влюбилась, кажется. Кажется, замуж пойду… А жениху во время регистрации заявила: «Я тебя очень люблю, Николай, но фамилию оставлю свою – Воронич». И теперь муж у нее – Шабров, и двое детей – Шабровы, а она – Воронич…

– Вера Геннадиевна советует опять в областную больницу ехать, – вернулась из воспоминаний Тоня. – И как раз в тот день, когда будет суд.

Зазвонил телефон – Катерина Петровна словно подгадала к нужному моменту. Выслушав ее, Тоня вернулась к мужу:

– Катерина Петровна сказала, что судебное заседание может состояться и без нас. Надо только заявление написать.

– Ну и давай напишем. Пусть решают без нас.

В областной больнице мужа опять положили на обследование. Антонина Васильевна упросила положить и ее: ну куда он без жены, почти невидящий? На заключительном осмотре их принимал сам заведующий отделением. Внимательно просмотрев карту больного и побеседовав с ним, он неожиданно заявил:

– Давайте и вас заодно посмотрю, Антонина Васильевна. Антон Васильевич, вы не возражаете? Тогда подождите в коридоре.

Тоня вывела мужа из кабинета, усадила на лавочку. Вернулась назад.

– Если я не ошибаюсь, вы ведь тоже делали у нас операцию, Антонина Васильевна?

– Делала. Два года назад.

– И как?

– Слава Богу, прооперированным глазом вижу неплохо. А вот другим…

– Рискнем со вторым?

– Нет, доктор. Мне сейчас не до себя. Мне его хочется сделать зрячим.

Оказалось, на столе, в числе других, лежит и ее карточка. Задумчиво полистав ее, доктор («Да Юрий Васильевич же!» – вспомнила она, потому что еще тогда, два года назад, отметила про себя: надо же, зовут, как брата) опять спросил:

– Высокое давление бывает?

– Наверное.

– То есть как – наверное?

– А я его никогда не мерю. Станет плохо – лягу, полежу, а потом говорю себе: вставай, Тоня, твои дела за тебя никто делать не будет. И потихонечку, полегонечку…

– Я смотрю, вы и аварию пережили? Компрессионный перелом четырех позвонков?

– Было дело… Ничего, выкарабкалась. Знаете, я до сих пор на перекладине качаюсь. Березку делаю. Как это теперь говорят? Поддерживаю форму!

– …в восемьдесят пять лет? Не верю.

Тоня, ни слова не говоря, встала и легла на коврик посреди кабинета. Обычно перед тем, как сделать березку, она делала разминку – несколько предварительных упражнений. А тут – раз! – напряглась и (хорошо, что в брюках приехала) подняла ноги вверх, уперлась руками в поясницу («в то, что когда-то было талией», – шутила она по этому поводу). Доктор изумленно смотрел на нее, потом развел руками.

– Знаете, я окончательно уверился в том, что вы сильная женщина. Значит, я могу вам сказать… правду.

– Говорите, доктор, – не стала тянуть паузу Тоня.

– Операцию вашему супругу делать нельзя – в силу его возраста и физиологических показаний. Но и говорить ему об этом вряд ли целесообразно. Он, конечно, тоже человек сильный – ветеран войны, ветеран труда. Но… Всякое бывает. Узнает человек правду, опустит руки – и наши усилия сойдут на нет. А если поддерживать в нем дух, то, возможно, начнется процесс регенерации сетчатки. Несколько дней мы вас полечим здесь. А продолжать лечение будете дома.

Юрий Васильевич помолчал.

– Вы поняли, в чем теперь заключается ваша задача?

– Я поняла, доктор. Я постараюсь.

Чего-чего, а стараться ей не привыкать…

Вернувшись из области, узнали о решении суда: сосед получил три года заключения в колонии строгого режима. Катерина Петровна на то заседание ходила. Она же рассказывала подробности:

– Если бы не эта бутылка – ему, подлецу, больше бы дали. А тут Славкин защитник взялся доказывать: истец проявил агрессию, он сам мог покалечить подсудимого. Но прокурор правильно сказал: истец защищал себя. Это была необходимая самооборона.

Катерина Петровна даже рассердилась: