Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

Любовь Федоровна исправно приходила каждый раз, когда бывали дни посещений, и мечтала, как заберет свою дисциплинированную дочь на рождественские каникулы – целых три дня! Но уже тогда сказалась большая занятость будущих балерин – в училище начали готовить новый спектакль.

Аня не могла поверить такому счастью: они будут танцевать специально для учеников написанный спектакль! И кем – самим Петром Ильичом Чайковским! А либретто написано Мариусом Петипа и Директором Императорских театров Всеволожским! И ставить балет будет по указаниям Мариуса Ивановича его ближайший помощник Иванов! И…

Продолжать можно бесконечно.

Выйти на сцену в настоящем балете «Щелкунчик», причем в главной роли девочки Клары (позже роль переименовали в Машу), мечтали все ученицы с того самого дня и будут мечтать всегда, пока только будет идти на сцене этот балет.

Разве могла Аня Павлова не мечтать о роли Клары? Нет, она не мечтала – она видела себя танцующей Клару. А как же иначе?

Балет и оперу к нему («Иоланту») готовили в качестве рождественского подарка всем – и зрителям, и самим юным артистам – к декабрю 1892 года, но репетиции начались поздно, в сентябре. Конечно, у второклашек надежды получить главные роли не было никакой. Это понятно, они всего год в училище, хорошо хоть на сцену выпустят.

Ничего, это ведь только начало, успокаивала себя Аня. Придет и наше время.

По замыслу дирижера оркестра Дриго, дети – гости праздника появлялись на сцене с музыкальными инструментами в руках и должны были играть на них. Но как, если большинство играть попросту не умело?! Дудеть в трубы как попало?

Когда раздавали инструменты, Павлова попыталась взять что-то покрупней, но Дриго, окинув ее взглядом с головы до ног, покачал головой и протянул какую-то трещотку. Испугался, что тоненькая, маленькая девочка попросту не поднимет трубу или у нее недостанет сил дунуть?

Это были не просто дудки или барабаны, их разработали и изготовили в мастерской с учетом тональности, чтобы не получилась какофония звуков. По замыслу Дриго, вступая по очереди, дети дополняли бы игру оркестра. Но сколько ни бились, ничего не получалось, тогда ученикам и ученицам было разрешено играть каждому свое, но не очень громко.

И вдруг потрясение: Клару будет танцевать Стася Белинская! Ей, ученице второго класса, доверили ведущую роль! Конечно, Стася крепче, она хорошо танцует, она премиленькая девочка, но как же?.. Аня не могла поверить, что Стася, которая училась вместе с ней, выбрана, а она сама нет!

В тот вечер Аня долго не могла заснуть, ворочаясь в постели, пока Лена Макарова не зашипела:

– Прекрати крутиться и вздыхать! Услышит Ольга Андреевна, тебя накажут. А с тобой и меня.

Аня затихла, но спать не могла.

Почему Стася? Всего лишь потому, что у нее миленькое личико? Аня вынуждена признать, что Белинская и танцует прекрасно, пожалуй, лучше других. А она сама по-прежнему слаба.

Надо закаляться! – решила Аня.

Если кто-то и заметил, как она тихонько выскользнула из-под одеяла и поспешила из дортуара, то вида не подал. Может, ей требуется выйти по нужде?

В октябре в Петербурге уже холодно, а на каменном полу босые ноги замерзли сразу, но Аня решительно подставила ковш под струю холодной воды, стараясь не шуметь. Обливаться по утрам по пояс мало, чтобы закалиться, ей нужно делать это чаще и с головой.

– Ничего, до утра волосы высохнут, – успокоила она себя, выливая воду на голову.

Только теперь она сообразила, что не взяла полотенце и вытираться будет нечем. Но отступать некуда, потому последовал следующий ковш, а за ним еще один. Вода в трубе уже протекла и была теперь ледяной. Зуб на зуб не попадал.

Аня судорожно пыталась отжать мокрые волосы, когда в умывальной вдруг зажегся свет и раздался возмущенный голос Марии Андреевны:

– Это еще что?! Что ты делаешь?!

От неожиданности Аня еще и уронила полный ковш ледяной воды.

– Я? – Она тряслась от холода, вода текла с нее ручьями, мокрыми были не только волосы, но и ночная рубашка. – З-з… закаляюсь…

Воспитательница метнулась к шкафу, вытащила большое полотенце и поспешно закутала мокрую девочку, подхватила Аню на руки и понесла в дортуар к печке.

Разбуженные шумом девочки сонно интересовались, что случилось.

– Павлова промокла.

– Как она могла промокнуть? – удивилась Вера Трефилова.

– Нечаянно! – строго и раздельно произнесла воспитательница, пресекая любые расспросы. – Ложитесь спать, ничего страшного.

Утро Аня встретила в лазарете. Обливание ледяной водой даром пройти не могло.

Зайдя проведать, Мария Андреевна холодно произнесла:

– Я не спрашиваю, зачем ты это сделала, но хочу, чтобы поняла: если впредь будешь делать подобные вещи, то не только не станешь балериной, но и до сцены не доживешь! И едва ли тебе кто-то доверит серьезную роль, зная, что ты можешь так глупо сорвать выступление.

Заглянувшая на следующий день Вера Трефилова сообщила, что воспитательнице вынесли выговор за недосмотр за ученицей.

Результат внеурочной закалки получился сокрушительным – и сама пропустила спектакль, вернее, сидела за кулисами, с завистью наблюдая, как танцуют другие, и Марию Андреевну подвела. Аня тихо лила слезы, никому не жалуясь. Да и на что жаловаться, если сама виновата? Но она же хотела как лучше, хотела стать закаленной, крепкой, чтобы тоже доверяли большие роли.

– Швабра! – кто-то бросил вслед Павловой это прозвище явно сгоряча, Марию Андреевну хоть и называли как всех «жабой», но любили, и Ане не сразу простили наказание, полученное воспитательницей.

Как объяснить, что вовсе не думала о воспитательнице, когда обливалась водой?

Стася Белинская, услышав такое заявление Ани, фыркнула:

– Вот именно, не думала! Думаешь только о себе, своем успехе. Ты так и Екатерину Оттовну подвести сможешь.

Это было совсем обидно, тем более после успешного спектакля хорошо станцевавшую Стасю Белинскую государь не просто пригласил за свой стол, но и усадил на колено, расспрашивая о трудности танца. Павлова просто разрыдалась, ей так хотелось быть на месте Стаси, судьба казалась несправедливо безжалостной!

Горькие слезы тоненькой девочки заметил Великий князь Владимир Александрович, брат царя и покровитель балета. Подозвал к себе, попытался усадить на свое колено, тоже стал расспрашивать, но не о танце, а о причине слез. Лучше бы не спрашивал!

Для кого-то премьера «Щелкунчика» была триумфом, а для маленькой Ани обернулась настоящим горем – и танцевать не получилось, и унижение пережила, и другие из-за нее пострадали.

Это был поистине «последний чай» императорской семьи в училище.

В следующем году государь стал болеть – сказалась травма, перенесенная во время крушения императорского поезда в Борках, доктора требовали больше отдыхать, чаще выезжать на воды, а в 1894 году здоровье Александра III пошатнулось окончательно. Еще летом он старался вести обычный образ жизни, а осенью его не стало. Огромный, сильный человек, разгибавший руками подковы, умер от болезни почек в октябре.

Россия замерла в трауре.

Санкт-Петербург в черном, траурным крепом занавешены фонари, черные полотнища свисали из окон, дамы притушили цвет своих нарядов, не слышна музыка, отменены спектакли театров… В день, когда из крымской Ливадии привезли тело скончавшегося государя, весь Петербург высыпал на Невский – провожать его в последний путь.

И вдруг известие, в которое не сразу поверили: траур будет прерван на один день, чтобы состоялось венчание нового государя Николая II Александровича с принцессой Алисой Гессенской. Венчание во время траура? Неужели нельзя подождать до окончания траурного года?

Венчание прошло в соборе Зимнего, свадебных торжеств не было. Но все равно осудили, в первую очередь новую императрицу, мол, появилась в Петербурге вслед за гробом, словно сама смерть принесла. Пророчили из-за этого большие беды. Говорили, что не зря «эту немку» так не любит вдовствующая государыня Мария Федоровна, что государь под каблуком у молодой жены…

А еще в театре … злорадствовали по поводу Кшесинской, мол, для нее закончилось покровительство, государыня не позволит привечать ту, которая могла составить ей соперничество! Казалось, карьера Матильды Феликсовны погублена, многие сторонники и даже поклонники Кшесинской переметнулись на сторону Преображенской.

Аня была в среднем классе и понимала далеко не все, что происходило за кулисами театра и в училище, но не заметить такой смены интересов не могла. Однажды она громко поспорила с Любой Петипа, которая терпеть не могла Матильду Кшесинскую. Девочки разделились, но теперь у сторонниц Преображенской был явный перевес.

И тут Кшесинская доказала, что похоронили ее рано. Сначала прима уехала на пару месяцев танцевать в Монте-Карло, мотивируя это нежеланием терять форму из-за отсутствия спектаклей в Мариинском. Оттуда перебралась в Варшаву танцевать с отцом и сестрой. Люба Петипа ехидно кривила губы: