Рассказы о привидениях

Рассказы о привидениях
Наталья Поваляева

Викторианские народные сказки
Мы с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует. Нельзя же вот так взять и признаться: кто-то крадет у нас пуговицы. Подвывает ночью под окном и скрипит в шкафу. Делает губами такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Хуже того: кто-то съедает наши пирожные! Вы наверняка сами помните подобные случаи: вот только что они (пирожные) были – и вдруг нет. Ну, и кто это сделал? Герцог Веллингтонский?

Но в этой книге вы, наконец, найдете правдивое изложение дел. С подробностями и наглядными картинками.

Наталья Поваляева

Рассказы о привидениях

Бешеная Сьюки и устричный кот

Горничная Сьюки Джоунз отошла к праотцам в канун Рождества, наевшись несвежих устриц (хотя миссис Ризли, кухарка, ее предупреждала!). Спустя месяц после этого прискорбного события на всех рыбных рынках Лондона уже судачили о проделках Бешеной Сьюки – так торговцы устрицами прозвали призрак отравившейся любительницы деликатесов. Бешеная Сьюки не пропускала ни одного базарного дня, иной раз успевая за день посетить до пяти рынков в разных концах города и навести там шороху. Более всего доставалось устричным рядам – Сьюки мстила за свою безвременную кончину, опрокидывая прилавки с товаром, подбрасывая под ноги продавцам и покупателям гнилые апельсиновые корки и скользкие рыбьи потроха (результат: пять переломов ног, одиннадцать переломов рук и тридцать восемь растяжений – и это за один месяц!) и поджигая тележки для развоза товара. Народные средства вроде сушеных кроличьих лапок, чеснока, толченого зуба девственницы или отвара из лягушачьих шкурок не помогали, даже крестное знамение – и то не могло осадить неугомонную Сьюки. Некоторые торговцы устрицами, подсчитывая еженедельные убытки, всерьез подумывали о том, чтобы переключиться на продажу чулок, табаку или, скажем, скобяных изделий.

В один из таких дней, когда Бешеная Сьюки была особенно активна, доктор Сэмюель Джонсон, составитель знаменитого «Словаря английского языка», любитель женщин, остряк и балагур, направился на рыбный рынок, чтобы собственноручно купить свежих устриц для своего любимого кота Ходжа. Идя по Флит-Стрит, доктор Джонсон, как обычно, разговаривал сам с собой и яростно жестикулировал, чем немало фраппировал прохожих, иные из которых лишь чудом успевали увернуться от увесистых кулаков размахавшегося лексикографа.

Добравшись до рынка, доктор Джонсон тотчас же направился к рыбным рядам, где всегда брал прекрасные свежие устрицы у одного и того же торговца – мистера Мозли. Однако, продравшись сквозь толпу к прилавку, доктор Джонсон с удивлением уставился на ровные ряды щеток для обуви, которые помещались ровно там, где на протяжении последних трех лет высились горки аппетитных устриц. Над щетками маячила кислая физиономия обычно веселого и бодрого мистера Мозли.

– День добрый, Мозли! – приветствовал торговца доктор Джонсон.

– Добрый, если вам угодно, доктор Джонсон, сэр, – замогильным голосом ответствовал Мозли.

– Друг мой, да на вас лица нет! И потом, скажите мне ради всего святого – что здесь делают эти щетки?! Куда подевались ваши замечательные устрицы?

– Ах, не спрашивайте! Это все Бешеная Сьюки! – мистер Мозли скривился так, словно у него болели все коренные зубы сразу, и поведал доктору Джонсону историю о мести отравленной горничной.

– И что же, Мозли, как теперь быть? – растерялся лексикограф.

– Я знаю только одно, сэр – на этом рынке устриц вам уж не найти. Придется мистеру Ходжу привыкать к треске да хеку.

И действительно – сколько не мыкался доктор Джонсон по рынку, устриц сыскать ему не удалось. Понуро, с треской подмышкой, вернулся ученый домой. Кот Ходж недоуменно обнюхал треску, а потом смерил хозяина таким взглядом, что бедный доктор Джонсон в тот день ничем уж не смог заниматься, а только сидел в креслах у камина да горестно взирал в окно.

В отличие от своего хозяина, Ходж предаваться меланхолии не собирался – напротив, он собирался действовать, и как можно скорее. Ну, сами подумайте – пять лет кормиться отборными свежайшими устрицами, и вдруг – треска! За что, позвольте спросить?!

Убедившись, что хозяин мирно посапывает в кресле, накрывшись вечерним выпуском «Таймс», кот Ходж черным ходом выбрался на улицу и отправился на рыбный рынок. Торговля там уже заканчивалась, под прилавками тут и там валялись рыбьи головы, потроха и скелеты, среди которых сновали бездомные ободранные коты. Вонь стояла такая, что если бы у Ходжа был сюртук, он непременно вынул бы из кармана надушенный носовой платок и заткнул им свой нос. Но сюртука с надушенным платком в кармане у Ходжа не было, зато была цель – выяснить, куда и по чьей вине подевались устрицы.

Для этого нужно было поговорить с одним из местных ободранцев. Отбросив сословную гордость, Ходж направился к полосатому корноухому коту, который спрятался под тележкой и терзал селедочный хвост.

– Привет, Том! – позвал корноухого Ходж. Всех бездомных котов зовут «Том» – так уж заведено.

Корноухий оторвался от хвоста и хмуро поглядел на Ходжа. Желание надрать задницу этому наглому домашнему фраеру вступило в конфликт с желанием выказать свою осведомленность и компетентность, и в итоге победило последнее.

– Ну что ж, облизок, слушай, – снисходительно сказал корноухий, и Ходж решил пропустить «облизка» мимо ушей – ради дела.

Спустя десять минут Ходж знал достаточно для того, чтобы разработать план действий и приступить к его осуществлению. Ему было известно, где искать Бешеную Сьюки (на чердаке дома мистера и миссис Грин, у которых и служила горничная до того скорбного момента, как отведала несвежих устриц), и как она выглядит (привидение средней прозрачности, невысокое, коренастое, одето в платье горничной и изрядно засаленный передник, карманы которого набиты устричными раковинами).

Забраться на чердак дома четы Гринов Ходжу труда не составило – одна из веток развесистого платана, росшего во дворе, удобно упиралась прямо в чердачное окошко. Чердак был битком набит всякой рухлядью, которая громоздилась вдоль стен, валялась под ногами и даже свисала с потолка. Непросто было среди этого кавардака разглядеть Бешеную Сьюки, но Ходж все же сумел. Бывшая горничная спала в треснувшем деревянном корыте, укрывшись старым форменным сюртуком мистера Грина. Ходж на мягких лапах подобрался к изголовью и тихонько потрогал лапой нос Бешеной Сьюки. Та, не раскрывая глаз, поморщилась, чихнула и резко села в корыте. Несколько секунд Ходж и привидение молча взирали друг на друга, затем Бешеная Сьюки, окончательно проснувшись, сказала:

– Экий ты пузырь! Когда это, интересно, Грины успели таким котярой обзавестись?

– Мисс, не будучи постояльцем этого дома, я пришел сюда специально для того, чтобы встретиться с вами! – молвил кот Ходж и галантно распушил усы.

– Святые угодники! – всплеснула руками Сьюки. – Говорящий кот!

– Однако странно, мисс, – обиделся Ходж, – понравится ли вам, если я в свою очередь удивлюсь говорящему привидению?

– Да ладно, не куксись, – Сьюки улыбнулась и погладила Ходжа по голове, и стало ясно, что когда она не изображает из себя ангела мщения, то может быть довольно милой. – Ну, выкладывай, зачем пришел.

Ходж изложил причину своего визита подробно и обстоятельно: рассказал, как с младых когтей привык вкушать на обед устрицы, как хозяин – большой, между прочим, человек, ученый и мастер изящной словесности – не считал зазорным собственной персоной приобретать этих устриц на рыбном рынке, и как все рухнуло в один момент, когда в миске Ходжа вместо привычных устриц оказалась треска.

– И что мы имеем теперь? – возвысив голос, вопрошал Ходж. – Я вынужден голодать, а хозяин, не в силах выдержать страданий своего любимца – то есть меня, – забросил все свои научные изыскания и медленно чахнет в кресле у камина. Лексикография в опасности!!!

Последняя фраза была хоть и эффектной, но лишней – Сьюки не знала, что такое «лексикография», а потому ей было совершенно до лампочки, в опасности она или нет. Однако пламенная речь кота Ходжа ее умилила и тронула, и она сказала:

– Ладно, пузырь, я верну устрицы на рынки Лондона, но только при одном условии. Ты будешь время от времени навещать меня! Как тебя зовут?

– Ходж, мисс! – радостно отрапортовал кот. – И я почту за честь наносить вам визиты!

На следующее утро торговцы всех рыбных рынков города обнаружили одинаковое послание, выложенное на пустующих прилавках устричными раковинами:

«Я больше не злюсь. Сьюки»

Возблагодарив небеса, устричные торговцы возвращались к покинутым прилавкам; пирамиды переложенных льдом свежайших устриц вырастали тут и там скорее, чем грибы после дождя. А в полдень того же дня доктор Джонсон обнаружил на крыльце своего дома корзинку с двумя дюжинами устриц и запиской:

«Я снова в деле! Мозли»

А купленную доктором Джонсоном треску Ходж отнес в качестве подарка корноухому коту с рыбного рынка.

Аббатство Финчли

Леди Маунтбридж овдовела, когда ей исполнилось сорок три года. С тех пор она пребывает в неизменно приподнятом настроении и наслаждается одиночеством в аббатстве Финчли – огромном викторианском особняке, доставшемся по наследству от усопшего супруга.

Однако сразу же следует отметить, что одиноким существование леди Маунтбридж кажется лишь посторонним – главным образом, обитателям окрестных селений. Любой житель Йоркширской равнины с удовольствием поведает вам, что после того, как лорд Маунтбридж сковырнулся с лошади во время лисьей охоты и сломал шею, хозяйка Финчли заперла себя в мрачном имении и съехала с катушек или, как принято говорить в этих местах – обрюквилась, а за тридцать пять лет вдовства положение лишь усугубилось. На самом же деле леди Маунтбридж и не думала обрюквиваться – напротив, никогда ранее она так не развлекалась, как в последние тридцать пять лет.

Что же до одинокого заточения, то тут жители Йоркширской равнины сильно заблуждались: у леди Маунтбридж была компания, и компания эта ни разу за тридцать пять лет хозяйку Финчли не разочаровала. Кто же это? – спросите вы. Наверное, компаньонка – молодая, прекрасно воспитанная и столь же прекрасно образованная девица из приличной, но обедневшей семьи? Ха-ха-ха! – рассмеемся мы. Не для того леди Маунтбридж двадцать три года терпела старого, скучного, вечно брюзжащего, похожего на потертое седло, подагрического лорда Маунтбриджа, чтобы после счастливого избавления от него обречь себя на вечное вязание, инспектирование огородов и обсуждение романов Диккенса в гостиной у камина! Нет, у леди Маунтбридж был совсем иной друг, но обо всем по порядку.

Однажды, спустя три месяца и две недели после прискорбного события, приключившегося с лордом Маунтбриджем, леди Маунтбридж внезапно проснулась среди ночи от странного ощущения, что в комнате кто-то есть. И действительно, в комнате был кое-кто – леди отчетливо видела его очертания в лунном свете, струившемся сквозь узкое стрельчатое окно ее спальни.

– Гарри, старая калоша! – воскликнула леди Маунтбридж.

– Марджори! – глухим, словно со дна бочки, голосом ответило привидение лорда Маунтбриджа – а это, как вы уже догадались, было именно оно.

– Какого черта ты приперся, Гарри?! – ничуть не пугаясь призрака, строго спросила леди Маунтбридж. – Кто тебя звал?!

– Скучаешь ли ты по мне, Марджори? – спросило привидение, зависнув возле умывальника.

– Да с чего мне скучать? – возмутилась леди Маунтбридж. – Ты, Гарри, как был болваном при жизни, так болваном и остался, как я погляжу. Нечем заняться, что ли? Если так – отправляйся лучше в Сассекс к кузине Бетти и пугай ее, старую перечницу!