Розы тени

– Тарквинии болтали, что вытворил ты в Дельфах. Как они хохотали! Ты, мол, только выйдя из храма, сразу споткнулся и полетел носом в грязь. Приложился так, что мало не показалось.

– Так и было. И что с того?

– Сивилла предсказала вам – тот из паломников будет властвовать над Римом, кто первым поцелует свою мать. А разве не земля – наша общая матерь?

– Ты тоже решила не притворяться? Не изображать скромницу, от которой слова не дождешься?

– Но это так удобно. Никто тебя не замечает. Можно услышать столько полезного. Конечно, тебе было труднее. Полоумный принц при дворе жестокого дяди! Это ты славно придумал.

– Он убил моего отца…

– …и у тебя не было иной возможности выжить. Конечно-конечно. Я ведь не в осуждение. Но ты же не просто так решил мне открыться.

Он снова промедлил с ответом. Может быть, сказывалась многолетняя привычка изображать Тупицу. Эта же привычка приучила его никогда и никому не показывать подлинных чувств. И потому он казался спокойным. На самом деле он был в ярости. Эта женщина, стоявшая перед ним с невозмутимым лицом, своей дурацкой добродетелью разрушила многолетний, тщательно обдуманный план.

Хотя на добродетель и был расчет.

Царь Луций Тарквиний славился жестокостью и коварством. Но его старший сын Секст превзошел отца. Только он мог осуществить план по захвату Габий. Царю долго не удавалось захватить этот город, грозивший сравниться могуществом с Римом. Пока туда не явился Секст – в качестве перебежчика. Он сумел убедить жителей Габий, что спасается от тирании отца, не щадящего в кровожадности и родную кровь. Искусный воин, щедрый и красноречивый, Секст Тарквиний постепенно занял в Габиях заметное положение, добился высылки самых влиятельных граждан, остальных стравил между собой, так что они сами стали резать друг друга, а когда город полностью ослабел, сдал его отцу без боя.

Если бы Секст стал царем, он бы выкосил всех, в ком заподозрил себе угрозу. Следовательно, от него необходимо было избавиться до того, как он унаследует власть. Лишившись главной опоры, царский дом рухнул бы. Нужно лишь знать слабости Секста. И Бруту было о них известно. Даже и Тупица мог догадаться – слабостью Секста были женщины. Проведя в компании двоюродных братьев много лет, Брут также знал, от каких именно женщин Секст Тарквиний впадает в раж.

– Это ведь ты придумал? – продолжила она. И уточнила: – Объехать дома царской родни и сравнить, чья жена лучше.

– С чего ты взяла?

– Ну, не Коллатин же… Они все ввалились в дом вместе с ним – и Секст, и его братья, и прочая родня. Все, кроме тебя. Когда я это заметила, я сразу почуяла недоброе…

Еще бы, подумал он. Наблюдая за женщинами царского дома, он знал – единственной, кого эта разгоряченная публика застанет не за пирами и развлечениями, будет Лукреция. Она будет прясть или ткать в окружении служанок. Такая вот скромность и распаляет Секста. Он не станет терять времени, когда муж вернется в военный лагерь…

– …и, когда Коллатин уехал, я приказала своим рабам затаиться и ждать моего сигнала, если Секст проберется в дом. Не понимаю, чем ты недоволен. Если ты хотел избавиться от Секста, ты добился своего. Он мертв.

Тут Брут не выдержал.

– Дура! Безмозглая гусыня! Секст не должен был умереть!

– Тогда кто же? Я? – она впервые выказала нечто похожее на удивление.

– Все о себе да о себе… о благе Рима ты не способна думать! Римляне ненавидят Тарквиниев, не хватало лишь искры, чтоб зажечь пламя. Если бы наследник царя изнасиловал самую добродетельную из римских матрон, народ поднялся бы и изгнал семью тирана. У нас все было готово, а ты…

– Вот как? Я думала, ты расчищаешь себе дорогу к престолу, и полагала, что добьешься немногого. У старого Луция, кроме Секста, еще три сына, да внуки… Но ты мыслишь шире. Тебе недостаточно убрать Секста, ты нашел способ избавиться от всех прямых наследников… а я так тебя подвела. Пришел исправить ошибку и убить меня?

Он махнул рукой.

– Я думал об этом, когда шел сюда. Но, пожалуй, слишком поздно. При данных обстоятельствах твоя смерть не даст единства. Римляне сражаются между собой, вместо того, чтобы дружно сплотиться. Нужно придумать, как тебя использовать по-иному…

– Кстати, ты сказал «у нас». Кто еще с тобой в сговоре? Коллатин?

– Нет. Валерий Публикола.

– И он тоже? Послали боги родственника. Ему-то какая корысть? Я бы еще поняла Коллатина. Если царскую семью изгонят, у него будут права на престол. Большие, чем у тебя.

– С чего бы? Мое родство с династией ближе.

– Но ты – родня по женской линии, а Коллатин – по мужской.

– Вот именно. Он Тарквиний. Если их изгонят, народ не захочет на троне никого, кто носит это имя.

– Тогда зачем ты все это затеял?

– Я и не ожидал, что ты поймешь. Только полная, безоговорочная смена власти спасет Рим, который губят Тарквинии! Старый Луций развязал войны с вольсками, сабинянами и латинами, а между тем этруски готовы взять нас голыми руками. Царь доверяет им, он видите ли, родич их вождю Порсенне. Город наводнили этрусские шпионы, даже главный мастер в храме Юпитера Капитолийского из них! Когда этруски двинутся на нас, что Рим им противопоставит? Армию наемников? Ведь Тарквиний запретил ставить под орлы плебеев, они ведь нужны на его великих стройках. Нет, Риму необходима полная реформа власти. А ты все погубила.

– Быть может, еще не поздно все исправить, – медленно произнесла Лукреция.

– Каким образом? Секст мертв.

– А его мать?

– Что – мать? Она носится по городу как дурная, и сзывает своих сторонников.

– И успешно?

– От такой негодяйки всего можно ожидать.

– Вот ты сказал, что меня считают самой добродетельной женщиной Рима. А кого считают самой порочной?

Брут склонил голову к плечу, впервые внимательно прислушавшись к ее словам. Хотя вопрос был, казалось, чисто риторический. Лукреция сама же на него и ответила.

– Ее, чудовище в женском облике, ее, не постыдившуюся переехать колесницей родного отца. Эта ехидна породила и воспитала не менее чудовищных сыновей. Если подумать, именно она виновата во всех бедах Рима. И разве не удобно иметь против злой и преступной женщины – добродетельную и доблестную? Побить черную фигуру белой? Что, если я выступлю на форуме и призову народ выступить против Туллии и Тарквиниев?

– Да, пожалуй, это может сработать… только ты не можешь быть там одна. Мы с Публиколой должны тебя сопровождать… я подскажу тебе, что говорить. Было бы лучше, если б ты сама нанесла смертельный удар Сексту, как-то негоже царскому сыну умирать от рабской руки…

– Ну, вообще-то я его и добила. Навершием от прялки – оно же заточено.

– Нет, так не годится. Нужно что-то другое… меч? Тоже не подходит, откуда там мог взяться меч… Вот! – он вытащил из ножен трехгранный кинжал, протянул ей. – Скажешь, что он тебе угрожал, но ты сумела вырвать у него кинжал, и заколола насильника его собственным оружием.

– Но у меня есть условие.

– Какое еще условие?

– Вы с Валерием Публиколой решили взять власть, не так ли? Коллатин тоже должен получить вою долю.

– Он станет сенатором, обещаю.

– Этого мало. Как вы себя назовете – квесторы? Диктаторы? Суффеты?

– Консулы. Все же это звание исконно римское и освящено традицией.

– Коллатин должен стать консулом, не ниже.