Розы тени

– Средство, которым однажды в добрую минуту поделилась со мной тетушка Туллия. Я никогда не использовал его – все-таки это не по-мужски, да и не по-римски, мы предпочитаем меч или кинжал. Однако в данном случае аконит будет уместнее.

– Ты уверен?

– Конечно. Она уснет и не проснется. Никакого скандала, никакого позора для семьи. И мир в царстве будет сохранен.

Последний довод оказался решающим. Публикола взял кубок и вышел. Коллатин смотрел ему вслед. Он не сказал свойственнику, что высыпал в вино не весь яд, что был в мешочке. Валерий – верный человек, но слишком уж простодушен. Не стоит делиться с ним всеми планами.

Случившееся задело Коллатина сильнее, чем он хотел показать. И он знал, что безусловно отомстит за бесчестие.

Но не сейчас.

И не так, как поступили бы многие иные на его месте.

Все, что он говорил Публиколе, было правдой – или тем, что Коллатин полагал правдой. Царская власть должна быть незыблема, род Тарквиниев должен быть един. А вот кто именно из Тарквиниев будет сидеть на троне – это отдельный разговор.

В необходимости единства рода он сумел убедить тетку Туллию. И старая негодяйка-отцеубийца ему не только поверила и вручила яд, но и объяснила, в каких количествах его надо подсыпать в питье. Мнилось ей – таким образом дорогой племянник Коллатин защитит ее сыновей от врагов.

Что ж, можно сказать и так. Ибо кто худшие враги сыновьям Тарквиния Гордого, чем они сами?

И Рим по-прежнему останется под властью династии Таркиниев.

Публикола вернулся. Он был мрачен.

– Лукреция выпила вино и уснула.

– Вот видишь, все уладилось наилучшим образом. Триципитин слишком стар, он ничего не заподозрит. Хорошо, что я не пригласил нынче Юния Брута. Я встретил его по дороге из лагеря, и он настойчиво навязывался ко мне в гости. Брут – весьма достойный человек… но тупица есть Тупица.

– Все же нехорошо как-то получилось, – с сомнением в голосе произнес Публикола. – По отношению к Лукреции.

– Что ж, мы воздадим ей посмертные почести. Поставим ей роскошную гробницу… даже памятник. И напишем «Univira, domestida, lanam fecit».[2 - Одномужня, домоседка, пряла шерсть (лат)] Разве может быть лучшая эпитафия женщине? Добродетель восторжествует.

После расчистки с трудом прочитывается первоначальная надпись: Male perdat, male exseat, male disperdat. Что можно перевести как «злой (ему?) конец, злая (ему?) смерть, злая (ему?) гибель». Окончание надписи испорчено, и кому она посвящена, не представляется возможным установить. Высказывалась предположение, что это фрагмент заклятия, обращенного к Прозерпине, но это противоречит тому, что мы знаем о римлянах периода Первого царства, избегавших в эпиграфике упоминания о подземных богах. Кому принадлежала гробница, также не установлено.

    Ученые записки Капуанского университета, «Памятники периода первых двенадцати царей».

Грань третья: Атропо

– …а если будешь сопротивляться, я тебя прирежу. – Он вытащил из ножен трехгранный кинжал. – А потом подложу тебе в постель мертвого раба. И скажу, что застал тебя за прелюбодеянием, и отстоял честь родича. Так что ты и мертвая будешь опозорена, – с удовольствием договорил Секст Тарквиний.

Лукреция поморщилась.

– Зачем так все усложнять? Ведь сразу же все зададутся вопросом: разве честь родича отстаивают ночью, в чужой спальне, когда муж на войне? Нет, ты и так можешь получить, что хочешь…

Секст надвинулся на нее.

– …но с одним условием.

– Ты забыла, что условия здесь ставлю я.

– Это в Риме. А здесь Коллация. И я в любой миг могу кликнуть всю фамилию, которая забьет тебя насмерть.

– Ну, предположим. Чего ты хочешь?

– Ты получишь меня, если убьешь моего мужа.

На лице Секста выразилась озадаченность. Потом он хлопнул себя по лбу и расхохотался.

– Я вспомнил эту побасенку! Какой-то восточный царь… забыл, как звали… показал жену своему фавориту. А она обиделась, позвала фаворита: раз ты меня видел, выбирай мол, или убьешь моего мужа и женишься на мне, или я прикажу рабам тебя прикончить. Конечно, он выбрал первое. Понятно, с чего это тебе в голову пришло. Да мне-то зачем убивать Коллатина? Я и так буду царем, а он нет.

– Ты в этом уверен? – холодно осведомилась Лукреция.

– На что ты намекаешь?

– Ты до сих пор не понял, что тебя подставили? Это чья была идея – приехать сюда всей компанией, чтобы полюбоваться на меня – твоя или Коллатина?

– Коллатина… а может, Брута. Не помню. Но точно не моя.

– А что ты сделаешь потом, любой бы догадался. Ну, и какой предлог годится для восстания лучше, чем поругание добродетельной матроны?

Секст плюхнулся на постель.

– Боги Тартара! Похоже, ты права. Но каков мерзавец! – он не уточнил, кого имеет в виду – Коллатина или Брута.

– Вот именно, – спокойно сказал Лукреция. – Нас обоих наметили в жертву чужим амбициям. Ужели мы не отомстим?

– Это ты правильно придумала. Клянусь Орком, я никому не позволю себя использовать!

– Твой отец, похоже, считает иначе. Хотя, надо признать, его замысел по захвату Габий ты исполнил великолепно. Мы здесь все тобой восхищались.

– Это был мой замысел, а не отца!

– Тем более. А что сделал для Рима Коллатин? Ничего. Я буду счастлива сменить мужа никчемного на мужа отважного и предприимчивого.

– Вообще-то я женат.

– А я замужем. Ну и что?

Секст хмыкнул.

– Конечно, ты красивей, чем моя курица, да и умнее. Решено – отправлю Коллатина к воронам и женюсь на тебе. И как ему в голову пришло учинить такую подлость царскому роду!

– Вестей из-за моря наслышался. Афиняне, говорят, изгнали своего Гиппия.

– Не хватало еще, чтоб мы начинали подражать всяким там грекам. Но и отец хорош. Тоже мне, «властитель двенадцати городов»! Проглядеть заговор у себя под носом! – Он задумался. – А это значит… это значит, что он стал стар и слаб… и пора попросить его освободить трон.

Лукреция, раскинувшись в постели, внимательно прислушивалась к его рассуждениям.

– Неужто ты считаешь, что человек, который сверг и убил своего предшественника, прислушается к такой просьбе?