Ловец заблудших душ

– Встречи назначаются на границе миров, – возбуждённо сказал очередной поклонник эзотерики, терзающий листы «Агни-йоги» у входа в Дом Зингера.

«Я назначаю тебе встречу, зеленоглазая», – подумал Алекс и услышал, как ветер с Невы ответил:

– Приду…

Глава третья

Ночь приволокла в коробке чёртову дюжину серых кошек и вывалила их посреди гостиной. Вопя, они расползлись по углам и затаились там плоскими тенями, чихая от пыли, которую Алекс так и не удосужился вытереть. Два дня, миновавшие после странной встречи в кафе, были затяжными, словно знаменитая питерская непогода, о которой синоптики гордо сообщают: «Переменная облачность. Ожидаются короткие дожди».

– Короткие, знаете ли, – буркнул Алекс, подвесив синий зонт на крюк – тройную башку Цербера, торчащую из балконной стены.

С зонта закапало, и вскоре на полу образовалась лужица, в которой при желании можно было пускать бумажные кораблики, не страшась, что они налетят на рифы или напорются на трезубец Посейдона. Шмякнув швабру в воду, Алекс проворно растёр её по всему балкону, посчитав сие деяние за начало грандиозной уборки.

– На сегодня всё, – он демонстративно встряхнул руками, не разрешая грядущему Орднунгу[4 - Орднунг – от нем. Ordnung, порядок, правила.] посягнуть на конституционное право гражданина – дрыхнуть без задних ног.

Сотворив кофе, Алекс плеснул в него грамулю бальзама, привезённого приятелем из Карелии, загрузил музыку и разлёгся на диване, подсунув под локоть рыжую, лохматую подушку. Саксофон всхлипнул, разуверился в смысле жизни, вновь воскрес, чтобы слиться с хриплым голосом старого негра. Они раскачивали сумрак, будто качели, состряпанные из покрышки и верёвки, привязанной к толстой ветке вяза. Мир расплывался, переворачивался, хлопал крыльями и зарывался в землю. Мелодии сменяли друг друга. К саксофону добавились труба и флейта. За окном взвыла сирена скорой, доказывающая почти пустому проспекту значимость каждой секунды. Жёлтым совиным глазом замигал светофор, вообразивший себя Циклопом, повелевающим не козьим стадом, а достоянием Кроноса – временем.

Кошачья тень выросла на стене, вздыбила спину китайским мостиком, напружинила хвост и… вышла под скромный свет ночника женщиной.

– Я хотела было пройти мимо, – мурлыкнула она, сбрасывая на ходу туфли, – но меня окликнул Армстронг, который не мог допустить, чтобы мужчина в одиночестве слушал джаз и поглощал алкоголь, подменяя им хороший секс.

«Опять видение началось», – подумал Алекс и приготовился к тому, что сейчас замелькают ускользающие дрянные двери и судьба, словно турникет, ударит под коленки, заставив почувствовать себя лакеем, не ведающим, что можно ожидать от властного хозяина.

Фелитта, пританцовывая, прошлась по комнате, почесала за ухом дремлющего кота, поменяла местами Эдгара По и Джованни Боккаччо, наклонила влево абстрактную картину и вновь обратила внимание на хозяина.

– Ты что такой кислый, будто тебя приговорили к поеданию винегрета, который запасли тазиком на все новогодние каникулы? Кстати, терпеть не могу эту повальную одинаковую готовку: оливье, винегрет, селёдку под шубой. А также всеобщие радости: роллы, икру, устриц, вонючие сыры и коньяк. К ним же отношу однообразный секс, чулки, пустые разговоры и призывы к спасению.

Её озорные глаза потемнели, когда Алекс наконец-то поверил в реальность происходящего и уселся на диване.

– Потанцуем? – она протянула тонкую, изящную руку.

И не двигалась с места, пока Алекс не оказался рядом с ней. Прижавшись к нему бёдрами, она немного отклонилась назад, чтобы не отрываться взглядом от его лица. Красное облегающее платье, скрывающее её сверху, демонстрировало стройные ноги, обтянутые колготками цвета мокко.

«Костёр, – подумал он. – Нет, пожар, огненный дьявол, рыже-красное безумие, которые она выплёскивает на меня, сжигая своей Силой и заставляя ответно гореть, желая не привычного расслабления и утоления похоти, а взрыва атомной станции, от которого мы станем ничем и всем».

Алекс повернул Литту спиной к себе и расстегнул молнию на платье. Она повела плечами, и платье соскользнуло вниз. Кружевной бюстгальтер, хитроумно закреплённый на четыре ряда петель, Алекс размыкал не спеша, целуя между лопатками, ощущая, как дрожь пробегает по её позвоночнику снизу вверх. Его руки легли на упругие ягодицы, и он, слегка досадуя на помеху, стащил кофейные колготки. Оба уже не могли сдерживаться – за кресло упорхнули её трусики и следом его клетчатая рубаха с джинсами. Опёршись на стену, она прогнулась и застонала, когда Алекс вошёл в неё. Литта не была девственницей, но и не оказалась подобием сибирского тракта, по которому издревле гнали колодников и шалили гулящие, шли рудознатцы и безземельные крестьяне, двигались орды завоевателей и артели строителей новых поселений. Она была тугая и горячая, позволяющая ему стать одержимым, дразнящим своим фаллосом фарисеев и правоверных, задающим ритм неутомимого хвастовства, захлёбывающимся от оргазма и желающим повторения.

Они заснули под тигровым покрывалом, продолжая прижиматься друг к другу обнажёнными телами. Ночь разогнала по чужим домам серые тени, а сама уселась в кресло, чтобы гладить кота, очумевшего от пережитого потрясения.

Утром Фелитты уже не было в квартире, но на столе лежала записка: «Следующая дверь – жёлтая. Ищи!»

Глава четвёртая

Жёлтая дверь, местами обшарпанная до тёмной ржавчины на металле, распахивала своё нутро, зависала над трещинами в паркете и падала обратно, впечатывая свои откровения в незыблемость стены. Видение началось так внезапно, что Алекс едва успел втиснуть машину в узкий прогал между синей «Тойотой» и чёрно-красным монстром – байком, оскалившимся драконьими мордами. Вишнёвая «Рено-Меган», обворожительная Лейя, недовольно фыркнула, когда он не заглушил двигатель, оставив работать на холостых оборотах. Но Алекс, втащенный неведомой Силой в бездну, пляшущую на чужих костях и путающую пороги с предлогами, не заметил намёков своей любимицы и в очередной раз побежал по коридору, проваливаясь в чужие следы на цементе, на дубовых плахах, на гравии, на синей глине, цепляясь за хромоту карлика и корни секвойи, за мёртвый оскал волчьего чучела и красные губы гетеры, за рюмку с рябиновой наливкой и тридцать второй день декабря. Дверь, жёлтая, как хранилище сумасшедших или яичный желток, мелко порубленный для салата с креветками, ощерилась перед ним до самой глотки, готовая пожрать или, наоборот, отрыгнуть ранее проглоченное. Скрежет, и она замкнулась в себе чугунно и самонадеянно. Алекс замер, вспомнив слова Фелитты: «Следующая дверь – жёлтая. Ищи!»

«Что же там? – лихорадочно подумал он. – Чистилище для неврастеников, распевающих мантры, вой луппы[5 - Луппа (от лат. Lupus – волк) – так называли в Античности женщин древнейшей профессии, которые, зазывая мужчин, выходили за порог и выли.], подманивающей очередного голодного мужика, или пустыня, рождающая кошмары для "пророков", комья перекати-поле и стихи о вечности? Что?»

Стена выдавливала неподатливость двери, борясь с её гаргульями, прочно разместившими свои хвостатые задницы – Нотр-Дамы и их копии – на углях для мангалов. Ещё немного, ещё… Алекс разглядел железную кровать с тряскими пружинами, полосатый тощий матрас и бородатого старика, сложившего узловатые кулаки на коленях. Байковая рубаха и ветхие кальсоны дополняли этот беспросветный облик – отражение отсутствия в жизни.

– Кто это? – крикнул Алекс и захлебнулся своим вопросом.

– Эй, братан! – кожаный байкер стучал костяшками пальцев по стеклу, озабоченно хмуря брови. – Ты там живой или уже в долину предков топаешь, обожравшись лофофоры?

Алекс с недоумением уставился на бородатую рожу, повязанную банданой.

– Фу, – с облегчением выдохнул он. – Вернулся!

Байкер ухмыльнулся и посоветовал:

– Лучше уж надраться вискаря в хорошей компании, чем гулять по дорогам заблудших душ. Смотри, в следующий раз не ломись туда, где воняет дурной смертью. Ну, будь!

Драконовый байк взревел, будто его тёзку отпустили из разноликой толпы – свиты Хуанди[6 - Хуан-ди – легендарный правитель Китая.], лихо вписался в поток, толкающий Невский проспект к Московскому вокзалу, и исчез. Алекс выбрался из машины и обнаружил, что стоит напротив книжного магазина «Буквоед».

«Зайти, что ли, проветрить мозги от мистической чехарды? Купить любовный романчик для дамочек, поржать вволю и стать нормальным, взъерошенным, тридцатилетним дуралеем, глазеющим на попки, соблазнительно обтянутые тесными юбками? А, где наша не пропадала!»

Но собственные ноги почему-то шустро миновали стеллажи, на которых тесно прижимались друг к другу герои Норы Робертс и Даниэлы Стил, Джоанн Харрис и Элизабет Гилберт, и затормозили у Лабиринта, в котором новообращённые Тесеи превращались в Минотавров, а беспечные Одиссеи бродили сталкерами по мирам, заселённым по самые крыши людьми и нелюдями, торгующими остатками могущества и громадьём бессилия.

Как же, как же, опознал Алекс. «А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Что осталось на трубе?» Сплошное «бе, бе, бе, бе». Стругацкие, некогда зачитываемые им до дыр; Прометеи, подсадившие печень в рваных, кухонных разговорах; кулинары, перемоловшие небожителей в кабачковую икру, чтобы намазать на ломоть заварного хлеба и схарчить сие под стопку-другую ледяной водки.

Он снял книгу с полки.

«Град обречённых». Индийцы до сих пор мудрят с реинкарнацией, а вот же она – быстротекущая, как чахотка, твердолобая, как уверенность в справедливости, мелочная, как хорёк, грызущий горло не от голода, а ради практики.

Засунул «Обречённых» обратно, растёр виски, чтобы выгнать из себя грядущего старика, истекающего жёлчью и мочой на матрас чужого успеха, непонятой радости и азартного таланта.

«Сейчас бы и, правда, как советовал байкер, дерябнуть вискаря и отделаться от "жёлтой двери”. Эх, Литта, Литта, всё твои проделки, твои чудесины, твоя чёрная кошка!»

Жгучие ладони закрыли его глаза, но он знал, чья грудь лакомо слилась с его спиной.

– Помогите! Хулиганы зрения лишают! – отчаянным шёпотом выдал Алекс и засмеялся.

Фелитта вспыхнула перед ним алым восточным маком, не до конца раскрытым, росно мокнущим сморщенными лепестками и покалывающим нетерпеливые пальцы шерстинками. Она прислонила к стеллажу два холста на подрамниках и ответила на его невысказанные вопросы:

– Да, я художник. Нет, на заказ морды лица не пишу. Да, творю картины, чтобы они жили, как люди, к которым попадут. Нет, не нуждаюсь в чужих осознаниях. Да, ловлю суть человека и дарю её обратно, но пропитанную магией преображения. Хочешь, создам для тебя Стихию? А, впрочем, пока рано. Ты ещё не все двери открыл, не всего себя нашёл. Не всю затхлую вонь от смерти почуял. А в бутылку с вискарём залезть несложно. Ап – сальто двух шутов – и ты на песке, где рассыпаны опилки и грошики. Выбирай, что тебе нужно на самом деле. И помни, я ангельские крылья не приделываю, чужую ношу на себе не тащу, обетов глупых не даю. Мне это неинтересно!

Литта обхватила его лицо ладонями и впилась в сжатые губы. Острый язычок коснулся его языка, взлетел к нёбу и прижался к шершавостям. Её поцелуй, словно укус королевской кобры, поражал до мозга костей, перекрывал дыхание и уничтожал в нём очередную часть человека, чтобы дать большее – тайну, ради которой ведьмы приходят к избранным.

Глава пятая

Тюльпан, похожий бело-зелёными разводами на полярное сияние, качнулся в руках Фелитты и ткнулся пёстрой бахромой в её губы. Она вдохнула его горьковатый аромат и прошептала:

– Что ночь для кошки?
Женщина в зелёном,
Что гладит воздух
Сомкнутым цветком.
Что ночь для женщины?
Всё девять жизней кошки.
И смотрят в тьму бесстрастную втроём.