Верни моей душе крылья

– Хочешь угодить? – всё-таки произнес молодой граф, – Тогда просто помолчи.

Хозяин рьяно закивал и низко поклонился, при этом умудряясь жестами ещё и отдавать нерадивому прислужнику указания, мол иди куда шёл. Эта пусть теперь и безмолвная суета и правда страшно утомляла, даже раздражала, потому Антуан отвернулся от этих двоих. Но куда идти? Что теперь делать? В поисках ответа на эти мрачные вопросы взгляд юноши снова скользнул по лицам гостей гостиницы и снова встретился со взглядом Пита. Тот наблюдал за ним с таким откровенным интересом, словно сидел в первом ряду на театральном представлении. А теперь его тонких губ даже коснулась тень усмешки. Оказывается, что это всегда такое нарочито бесстрастное лицо способно отражать мысли своего обладателя. Или этот праиэр просто позволил себе расслабиться в отсутствии герцога Бетенгтона? Да, определенно, на этом лице отразилось откровенное презрение.

И Антуан тут же вспыхнул от возмущения. Разве ж возможно стерпеть такую беспардонную наглость?! «Прихвостень герцога Бетенгтона! Я укажу тебе на твое место!!!» – и молодой граф двинулся к врагу, но… этого его порыва хватило только на пару другую шагов. «Тебя так задевает презрение этого хама?» – снова подал голос «внутренний наблюдатель» Антуана, – «Сейчас скажешь, что ты этого не заслуживаешь? А если нет, то, чего именно ты хочешь от него? Ах, да, его косой взгляд задел твою честь… Ты имеешь в виду честь семьи Лаганов, верно? А ты уверен, что всё ещё остаешься членом этой семьи?» Ответ ускользал. Антуан так и остановился в трех четырех футах от стола Пита.

– Что? Страшно? – вдруг поинтересовался брианец на чистейшем фрагийском.

Взгляд молодого графа снова прояснился: «Этот пёс обращается ко мне?! Что он сказал? Ах да…Ну ты и хам!!!» О, как же захотелось плюнуть в лицо этому блондину, или лучше двинуть кулаком в челюсть, но Антуан сдержался, вместо этого зло усмехнулся:

– Страшно? Это мне тебя что ли бояться?!

Но ни приближение молодого графа, ни это обращение ничуть не тронуло наглого брианца. Напротив, теперь он даже позволил себе с выражением ещё большего презрения демонстративно смерить Антуана с ног до головы и обратно, и тот едва не взорвался:

– Да как ты смеешь, брианский выродок?! Забыл к кому обращаешься? Герцогу следовало бы научить своего праиэра правилам приличия!..

– Я отлично знаком с правилами приличия, – дерзко перебил его Пит, не меняя позы, – Просто не вижу перед собой приличного человека. У тебя хватает смелости смотреть в глаза вздернутому на дыбе брату, а предстать перед отцом боишься?! Право, ты, Антуан, исключительная личность. У вас с Эженом и Жаном одно лицо на троих, а вот душа… Его Светлость герцог Бетенгтон так надеялся увидеть такой вот страх в глазах твоих братьев. Напрасно он поспешил уехать. Сейчас бы его мечта сбылась. Лаган, трясущийся от ужаса, во плоти! Шедевральная картина. Что, я не прав? Ведь, это страх. От тебя прямо-таки разит страхом!

И… Антуан снова себя удивил. Каким-то чудом эта тирада брианца не вызвала нового приступа гнева. Нет, он даже не попытался возразить, или наказать зарвавшегося праиэра. Что есть, то есть… Какой смысл спорить?..

Только заметив, как при этих словах побледнел Антуан, Пит, наконец, сменил позу и выражение лица. Он стал совершенно серьезным, точнее страшно злым, медленно поднялся из-за стола, медленно подошёл ближе и, перейдя на вкрадчивый шёпот, зашипел:

– Выродок здесь именно ты, парень! Так знай же, Его Светлость приказал мне стать твоей тенью, и денно и нощно служить напоминанием о том, что ты натворил в этом городе.

Ошеломленный Антуан с ужасом отпрянул. Только увеличив разделяющее их расстояние, он снова обрёл способность дышать. «Лучшая защита – это нападение!» – таков был давно усвоенный Антуаном сценарий действий на такой случай. Вот и сейчас он даже нашёл силы усмехнуться:

– Скажи уж прямо, герцог прогнал тебя, и ты решил найти себе нового господина?

И вот снова, губы Пита презрительно скривились, глаза чуть сощурились и стали пронзительно холодными, а когда он заговорил в его голосе заскрежетала такая злость, что если бы слова могли рассекать плоть, они бы точно располосовали Антуана до костей:

– Смысл моей жизни в прилежном служении Его Светлости герцогу Бетенгтону. И у меня от него чёткий приказ – поступить к тебе, мерзавцу, на содержание и докладывать ему о каждом твоём шаге. Так что да, я теперь стану твоей тенью, но давай сразу проясним, ты не достоин чести быть мне господином.

От такой наглости брианца в первый момент у Антуана даже перехватило дыхание. Но уже в следующий он выхватил шпагу и приставил её к груди врага:

– Тенью, говоришь? Да, я прямо сейчас зарежу тебя, как ядовитую змею!

Но ни один мускул на лице Пита не дрогнул, ни малейшей тени страха, только злобное презрение в глазах и складках тонких губ. Он выждал невозможно долгую паузу и, наконец, произнес:

– Так давай же. Я безоружен. Вперёд.

«Безоружен?! Вперёд?! Да за кого он меня принимает!?» – Антуан едва не задохнулся от возмущения. «Думаешь, я способен проткнуть безоружного?!! А знаешь, что… Да! Я такой! Я и не такое могу!!!» И в самом деле какая-то его часть, самая уязвленная и растерзанная, всерьез возжелала смерти… своей и своего врага. Рука, держащая шпагу, начала дрожать, что заставило задрожать и кончик шпаги. Но то был лишь миг, или два, вряд ли больше. Похоже, на этот раз «внутренний наблюдатель» Антуана решил-таки вмешаться и сделал это привычным ему беспардонным способом – перекрыл дыхание, вызвал потемнение в глазах, а потом расслабил эти стальные объятия.

Ворвавшийся в легкие юноши воздух вызвал новый приступ головокружения, но теперь иного характера, это было, как если бы в лицо плеснули холодной водой. Рука, державшая шпагу, сама собой опустилась, Антуан даже не заметил это. Он с трудом перевёл дыхание, поднял несколько безумный взгляд, и снова увидел Пита. Тот смотрел на него с прежним выражением крайнего презрения, может быть, только к этому примешалось и некоторое удивление.

«Брианский пёс!» – снова начал распалять себя молодой граф, – «Говоришь, верен герцогу?! Так я опечалю вас обоих!» Да, эта дерзость брианца требовала наказания. Конечно, марать шпагу об него, много чести, а вот двинуть в скулу – это дело праведное, просто необходимое! Так рассудил Антуан, и кулак его левой руки уже почти пришёл в движение, но именно в этот момент в памяти всплыло лицо Эжена, – невозможно похожий на него брат-близнец стоит перед ним, Антуаном. Вокруг множество матросов, лица всех страшно заинтригованные. Ещё бы, их неугомонный товарищ оказался таким похожим на дворянина! Да, Эжен одет в ту же что и они форму, вот только он здесь пленник, его руки заломлены за спину… Он тогда так же не ожидал удара, но… Антуан издал звук, похожий на рычание раненного волка, и… отступил.

Усмешка презрения покинула лицо Пита, теперь на нём отражалось прежде всего удивление. И после некоторой заминки брианец поинтересовался:

– Почему ты так сильно боишься своего отца?!

Антуан не нашёл, что сказать в ответ, точнее даже не стал пытаться. Нельзя сказать, насколько чётко он расслышал эти слова Пита. Значение имело только одно – «Отец!..» – снова загудело в сознании юноши, и он медленно развернулся к выходной двери. Возможно, какая-то его часть вдруг допустила мысль, что грозный граф де Лаган просто стоит на пороге этого заведения и ждёт, когда же сын обратит на него внимание. Но нет. Граф просто ушёл, не пожелал встретиться со своим сыном! И да, это может означать только одно – ОТРЕЧЕНИЕ! Конец! Изгнание из семьи Лаганов! Изгнание…

Вмиг позабыв о существовании Пита, Антуан бросился в свою комнату и… уже через четверть часа он покинул гостиницу, а там и Рунд…

Глава 02. Мама.

Только к вечеру следующего дня Антуан задался вопросом, куда же он, собственно говоря, направляется. Обнаружив себя уже в Дрё, он понял, сердце ведёт его домой, в Валеньи, к маме. Да, увидеть её, услышать её голос, прижаться щекой к её руке и забыться… Забыться!..

Долина Луры и земли Валеньи, расположенные здесь, встретили Антуана туманом и моросящим дождём. И это стало первым неприятным открытием. Ведь конец весны в этих краях – сказочно красивое время, когда молодая зелень окутывает непередаваемо прекрасные цветы, которые в эту пору находят себе место буквально везде, превращая луга в пестрые ковры, а кроны деревьев в своды изумительных храмов, расписанных не иначе, как ангелами. А розы… Розы здесь растут не только в садах, но и дико, вдоль дорог и полей. Не даром их бурное цветение прославило долину Луры на всю Фрагию.

Но в этом году какая-то неведомая напасть прервала этот радостный танец жизни. А, может быть, родные края просто стали зеркалом надломленной души своего горемычного сына? Так или иначе, но переполненные влагой розы норовили лечь в мокрую траву, а тяжёлые своды листвы превратили деревья в рваные шатры, отпугивающие случайных путников угрозой промозглого водопада. Дороги стали пустынными и вязкими, небо беспробудно тёмным, мокрым, низким… Взбухшая от лишней воды река собрала с берегов всё, что плохо лежало, и теперь ворчливо перекатывала…

Антуан подъехал к воротам замка, промокший до костей, уже теряющий сознание от усталости и голода. Да, он не ел уже больше трех дней. Шутка ли путешествовать без единой монеты в кармане? Расплатившись за гостиницу в Рунде, он вспомнил о кошельке только утром следующего дня, когда собрался заплатить за ночлег. Кошеля при нём не оказалось. Обронил ли он его где, украли ли его, это останется тайной. Выпутаться из неприятной ситуации получилось с трудом, трактирщик всё-таки согласился взять в оплату несколько пуговиц с камзола, благо они были украшены бирюзой и позолотой. А дальше, три ночи в поле под открытым небом почти без сна, и ни крошки хлеба во рту, пищей стала речная или колодезная вода, да несколько ягод, но Антуан не видел в этом проблемы, ведь ему совершенно не хотелось есть. Так он думал, но вряд ли это было правдой…

И теперь, переступив порог родного дома, молодой граф едва ли не упал на руки перепуганной матери… Тяжелый сон сковал его сознание прежде, чем голова нашла подушку, так что прислуге пришлось снимать с господина мокрую одежду уже со спящего.

* * *

Тихий непередаваемой красоты шелест вошел в его сон исподволь, незаметно. По началу он слился в дуэте со звуком морского… или речного прибоя, но скоро приобрел свои собственные оттенки, обособился, и, наконец, потребовал чёткого определения. Для этого было необходимо открыть глаза. Но как же не хочется просыпаться! Где он этот прибой?! Там так тихо, мирно… пусто… Но нет, этот сладкий дурман уже успел уступить место острому любопытству. Ресницы дрогнули и приоткрылись, и с тот же миг солнечные зайчики ослепили взор радужными бликами.

– С возвращением, сынок!

– Мама?! – и Антуан всей душой подался навстречу этому дорогому мягкому голосу, остатки дремоты в миг развеялись, и драгоценный образ, наконец-то, прояснился.

Графиня де Лаган присела на краешек кровати и приготовилась терпеливо дожидаться пробуждения сына. Сейчас же, поддавшись встречному порыву, она раскрыла объятия, и Антуан прижался к своей маме, как утопающий хватается за руку спасающего.

– Сынок! Солнышко моё! – мать невольно испугалась такой горячности сына, крепко-крепко обняла его и стала успокаивающе гладить по густым спутанным волосам, – Дорогой мной… любимый мой… Ты дома! В безопасности!!! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо…

Очень нескоро до сознания Антуана начал доходить смысл её нежных слов. Юноша глубоко вздохнул и, наконец, отстранился:

– Матушка, дорогая, как же я соскучился!

– Я тоже, солнышко моё, очень соскучилась!.. Должна признаться, твой вид будит нездоровые фантазии, – мягко упрекнула она сына, – Рассказывай, что с тобой приключилось?

– Приключилось? – Антуан растерялся, неопределённо повёл плечами и неловко улыбнулся, – Да ничего особенного. Просто очень захотелось увидеть вас, матушка!..

От таких слов графиня тяжело вздохнула – её скрытный сын не готов говорить. Что ж… Старательно пряча своё огорчение, мать встала:

– Бернан поможет тебе привести себя в порядок.

Только теперь Антуан заметил лакея, притаившегося у окна. Этот уже довольно старый человек выполнял обязанности няньки при молодом графе едва ли не с самого рождения того, вот и теперь был готов старательно служить господину, и Антуан по опыту знал, что ему не удастся увернуться от этой самозабвенной заботы верного слуги, так что оставалось просто смиренно принять это.

– Я ожидаю тебя за завтраком, сынок, – улыбнулась мать и, магически шелестя юбками, вышла из комнаты. О, Боже, как же Антуану нравится этот шелест…

Они встретились за круглым столом в малой столовой замка. Окна распахнуты, а за ними в совершенно чистом небе светит яркое солнце! Это ли не чудо? Разве ж возможно было такое представить еще вчера вечером? Антуан невольно улыбнулся, на душе и правда стало много светлее. Дом, родной дом! Лёгкий ветерок играет бирюзовыми шторами, в кремовых вазах белоснежные розы. Такое умиротворение во всём, жизнь словно замерла в этом чарующем мгновении. Дивный день, дивный мир!..

Графиня де Лаган расположилась рядом, поближе к сыну, и то и дело порывалась самостоятельно обслужить его. В итоге это превратилось в некую милую игру: Антуан отстраняется, графиня тут же соглашается с этим, но стоит ему отвернуться, как мама кладёт рядом с тарелкой сына ароматный кусок свежеиспечённого хлеба, или яблоко… Остаётся только поблагодарить…

– Как же я рада твоему возвращению! – уже в который раз призналась счастливая мать, с ненасытной жаждой изучая каждую чёрточку лица любимого сына.