Школьный факультатив по литературе. Творчество братьев Стругацких

эвристических диалога и полилога (о целях покорения Венеры, о смысле жизни человека),

внутреннего монолога героя (размышления Сидорова о преодолении таких пределов как поражение и смерть [9;643]).

Какую роль играют ум и чувства в этом бесконечном процессе преодоления – жизни?

Ум – это, то, что постоянно развивается.

Эмоции – более статичны.

Диалог Горбовского и Славина о развитии науки и ограниченности, стереотипности развлечений [9;656—657], другими словами, о приоритете ума над эмоциями в свете теории прогресса, заканчивается выводом: человек стремится не столько к самим восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не столько элементарные органы чувств, сколько свой главный воспринимающий орган – мозг.

Но именно чувства, жизнь души, таят подвох, главную трудность при прогрессе человечества (история, рассказанная Петром Петровичем – человеком из отдаленного будущего « <…> испортился у нас случайно один ребенок»).

То, что душа человеческая в любой момент готова на выверт, которого от нее никто не ожидал, доказывает образ Сергея Кондратьева.

Цель молодого (из XXI века) Кондратьева – завоевать Вселенную.

Этот герой-запредельщик готов отдать свое здоровье и жизнь ради того, чтобы преодолеть Пространство, «разорвать цепи Времени, подарить своему поколению Чужие Миры…».

Но проходит время, и в финале романа мы находим Сергея Кондратьева, не тем, кто рвется в запредельные миры, не тем, кто захвачен великими идеями, а тем, кто бесконечно счастлив, вглядываясь в крошечный уголок родной Земли.

В связи с вопросом о душе человеческой встает и вопрос об учителе, воспитателе человека.

Это опять-таки учитель, выходящий на запределье в своей работе (учитель Тенин, ценой своего здоровья спасающий экипаж 18-й комнаты Аньюдинской школы от позора).

Воспитание человека настолько важно для авторов, что постоянно в романе возникает вопрос о приоритете космолетчиков или учителей (споры в Высшей школе космогации, сомнения, разъедающие единство экипажа комнаты №18 Аньюдинской школы).

Оказывается, что не только сюжетообразующие герои романа: Кондратьев, Комов, Гнедых, Сидоров – это герои, рвущиеся в запределье, – само человечество ставит перед собой не только предельную, но и запредельную цель: сделать человека Настоящим, истинным, достойным самого себя.

И люди XXII века понимают это так – сделать человека Всемогущим. Шейла объясняет Славину, что человек Всемогущий – это хозяин каждого атома, человек, отменяющий неугодные ему законы природы, человек, который будет обитать во Вселенной, «как мы с тобой в этой комнате».

Задача создать человека Всемогущего, а, может быть, и вечного, стоит и перед теми, кто проводит эксперимент, пытаясь увековечить мозг великого Окадо.

Именно психологическая потребность человека – стремление в запределье – превращает Землю XXI и XXII веков в стартовую площадку для космических исследований.

В романе «Полдень, XXII век», как и в предыдущих произведениях Стругацких («Страна Багровых Туч», «Путь на Амальтею»), исследуется понятие «Настоящий человек», Человек с большой буквы.

Таким человеком в «Полдне…» признается только тот, кто имеет великую цель, тот, кто говорит: «Хочу знать», кто живет ради того, чтобы познавать.

Так, постепенно, в романе вырисовывается путь человечества.

Путь человека к звездам и иным планетам – это путь человека к самому себе, но в оптимальном, максимальном воплощении человеческих возможностей.

Путь к иным мирам и само пространство иных миров становятся способом постижения законов Вселенной, то есть движением человека к самому себе – человеку Всемогущему.

Этот путь осложнен тем, что человек – это не только ищущий разум, человек – это и не менее ищущая, но более непредсказуемая, чем разум, душа.

Роман «Полдень, XXII век», состоящий из новелл, по сути, стал регистрацией чаяний человека 1960-х годов.

Его надежд на выход в беспредельный космос.

На открытие иных миров.

На возможность иного взгляда на происходящее в данный момент.

Иного взгляда на самого себя – человека 1960-х годов.

Глава 4. Путь к Человеку, духовно равновеликому Мирозданию

Действие повести «Стажеры» происходит в будущем.

Но отдельные явления буквально воссоздают не только 1962 год (время опубликования повести), но и нашу сегодняшнюю жизнь.

Возьмем, например, события на Дионе, тот мир, который организовали директор обсерватории Шершень и его наушник Кравец.

В этом замкнутом на себе самом мирке молодые, талантливые ученые, чья репутация, будущее полностью зависят от движения брови директора обсерватории, поставлены на колени.

Да и вся повесть, хотя действие происходит в бесконечных космических пространствах, о земном.

И неспроста финальная строка «Стажеров» звучит так: «Главное – на Земле…» [8;652].

И первое из земного, с чем мы сталкиваемся в повести – это ограниченность форм человеческого бытия, конечность человеческой жизни (если начнется повесть с описания возрастного фиаско Дауге, то закончится смертями Юрковского и Крутикова).

В «Стажерах» будет дан намек и на ограниченность социальных возможностей героев (ограниченность полномочий генерального инспектора Юрковского).

Но главной в повести оказываются не биологическая или социальная ограниченность, а ограниченность духовная.

Верность слов инженера Ливингтона о непобедимости и безбарьерности мещанства подтвердят впервые появившиеся у Стругацких отрицательные персонажи (суетливо мелькнувший «король стинкеров» – подпольный вербовщик, самый процветающий мерзавец в Мирза-Чарле, Джойс-«Микки Маус», Мария Юрковская).

Авторы пытаются разобраться в природе мещанства и пока допускают ошибку: Григорий Иоганнович Дауге, обращаясь с «учительным словом» к Марии Юрковской, объясняет ей, что мещане – это те, кто гасит собственный разум.

Тезис этот опровергает не только Владислав Кимович Шершень, но и брат Марии Юрковской, который славу интеллектуала и умницы использовал для права на самолюбование и спесь.

Пройдут годы, и Стругацкие поймут свою ошибку: в романе 1988 года «Отягощенные злом» они найдут условие, при котором возможно воспитание Человека, а не обывателя – Милосердие.

В «Стажерах» понятие «мещанин» осваивается прежде всего в ходе размышлений Ивана Жилина.

Одна из новелл, которую мы слышим из уст Жилина, посвящена его другу детства, маленькому человеку, напрямую связанному с мирозданием.

В фрагменте повести, цитируемом ниже, впервые проявится необычайная по своей силе пронзительность передаваемого чувства, так свойственная последующим произведениям Стругацких:

«У меня был товарищ, звали его Толя. Мы вместе в школе учились. Он был всегда такой незаметный, все, бывало, копался в мелочах. Мастерил какие-то тетрадочки, клеил коробочки. Очень любил переплетать старые, зачитанные книжки. Добряк был большой, до того добряк, что обидных шуток не понимал. <…> Потом он вырос и стал где-то статистиком. Всем известно, работа эта тихая и незаметная, и все мы считали, что так ему и надо и ни на что другое наш Толя не годится. Работал он честно, без всякого увлечения, но добросовестно. Мы летали к Юпитеру, поднимали вечную мерзлоту, строили новые заводы, а он все сидел в своем учреждении и считал на машинах, которые не сам придумал. Образцовый маленький человек. Хоть обложи его ватой и помести в музей под колпак с соответствующей надписью: «Типичный самодовлеющий человечек конца двадцатого века». Потом он умер. Запустил пустяковое заболевание, потому что боялся операции, и умер. Это случается с маленькими людьми, хотя об этом никогда не пишут в газетах.

Жилин замолчал, словно прислушиваясь. Юра ждал.

– Это было в Карелии, на берегу лесного озера. Его кровать стояла на застекленной веранде, и я сидел рядом и видел сразу и его небритое темное лицо… мертвое лицо… и огромную синюю тучу над лесом на той стороне озера. Врач сказал: «Умер». И тотчас же ударил гром невиданной силы, и разразилась такая гроза, какие на редкость даже на южных морях. Ветер ломал деревья и кидал их на мокрые розовые скалы, так что они разлетались в щепки, но даже их треска не было слышно в реве ветра. Озеро стеной шло на берег, и в эту стену били не по-северному яркие молнии. С домов срывало крыши. Повсюду остановились часы – никто не знает почему. Животные умирали с разорванными легкими. Это была неистовая, зверская [выделено – А.Б.С.] буря, словно весь неживой мир встал на дыбы. А он лежал тихий, обыкновенный, и, как всегда, это его не касалось. – Жилин снова прислушался. – Я, Юрик, человек не трусливый, спокойный, но тогда мне было страшно. Я вдруг подумал: «Так вот ты какой был, наш маленький скучный Толик. Ты тихо и незаметно, сам не подозревая ни о чем, держал на плечах равновесие Мира. Умер – и равновесие рухнуло, и Мир встал дыбом» [8;525—526].

Приведенный фрагмент четко делится на две части: жизнеописание друга Жилина и описание состояния Мира после смерти героя.