Синдром Медеи

Испанские шахматы
Наталья Солнцева

Артефакт-детектив
«Земное уже завершается для меня… остался еще один решающих ход. И вообще, что движет жизнью? Кто ведет сию нескончаемую грандиозную партию? Кто тот незримый властелин шахматной доски и фигур на ней? Виртуозный гроссмейстер-невидимка… или каждый из нас?»

Скромная девушка с необычным именем Греза совершенно бескорыстно ухаживала за своей соседкой и даже не могла представить, что ее обвинят в смерти старушки! Неужели все дело в старинных испанских шахматах, которые достались ей по наследству? В комплекте недоставало четырех фигурок, и Варвара Игнатьевна собиралась рассказать девушке, куда они подевались, но не успела… Антиквар поведал Грезе историю шахмат. Они были сделаны в XVI веке по заказу знатного сеньора, и цыганка якобы наделила фигурки жизненной силой – чтобы исполнилось желание, надо сначала разыграть его на шахматной доске. Но при этом кто-то должен будет умереть… Через несколько дней после гибели соседки Грезе подбросили пропавшего белого короля. Неужели в наши дни кто-то решил воспользоваться старинной легендой в своих целях?

Наталья Солнцева приглашает вас сыграть партию в шахматы. Попробуйте предугадать ее следующий ход…

Наталья Солнцева

Испанские шахматы

Мир я сравнил бы с шахматной доской;

То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.

Подвигают, притиснут – и побили.

И в темный ящик сунут на покой.

    Омар Хайям

Валенсия, ХVII век

Неподалеку от монастыря Святого Франциска располагалась маленькая уютная усадьба – красивый дом с каменными лестницами и фонтаном во дворе, окруженный садом. У входа росли миндальные кусты и белый шиповник. Две служанки во дворе чистили рыбу на обед для именитых гостей.

– Жалко нашу госпожу, – всхлипнула одна из них. – Она была так добра к нам!

– Душа госпожи теперь в раю, – вздохнула резвая толстушка Кармела. – А что будет с бедняжкой Фернандой? Ее покровительница умерла, оставив девушку без гроша и крыши над головой.

– Фернанду выдадут замуж за богатого старика, ведь о ее красоте судачат по всему побережью. Сеньор Диего уже два раза сватался, а она ему отказывала.

Кармела отряхнула с рук рыбью чешую и кровь, вытерла ладони о фартук. Ее неряшливость раздражала пожилую служанку, но на сей раз она смолчала – не до придирок нынче. Скоропостижная смерть хозяйки повергла слуг в искреннюю печаль. Особенно все сокрушались по поводу дальнейшей судьбы молоденькой воспитанницы покойной, миловидной длинноволосой Фернанды. Смиренным нравом и приветливостью девушка снискала всеобщую любовь. Разве что хозяйский управляющий, пузатый одышливый старик, ненавидел ее. Несмотря на возраст, он обожал похотливые развлечения и норовил каждой девице заглянуть под юбку. Попытка приударить за Фернандой окончилась для сластолюбца звонкой пощечиной, сопровождавшейся заливистым хохотом дворни. Управляющий затаил на девушку злобу. Теперь, когда ее заступница беседует с ангелами на небесах, он усмирит упрямую девчонку!

Фернанда, чувствуя исходящую отовсюду угрозу – с одной стороны, посягательства управляющего, с другой – сватовство ненавистного сеньора Диего, – хотела только одного: чтобы ей позволили уйти в монастырь. Увы, об этом не могло быть и речи. Сеньор Диего пообещал за нее кругленькую сумму, и родственники покойной госпожи не захотят с ним ссориться. Они ведь почти разорены, а он богат и влиятелен.

Ночью после похорон девушка сбежала из дома, который приютил ее, захватив с собой узелок с одеждой и сундучок с шахматами, единственной вещью, подаренной ей перед смертью доброй сеньорой.

– Мои силы на исходе, – прошептала госпожа, сделав воспитаннице жест приблизиться. – Я ухожу, Фернанда… покидаю тебя. Не плачь, дитя… Судьба смилостивится над тобой, я знаю. – Она поманила девушку пальцем, чтобы та наклонилась к самому изголовью. – Мой дом и все имущество уйдут в уплату за долги… Мне нечего оставить тебе, и потому мое сердце обливается кровью. Но у меня есть одна… реликвия, доставшаяся мне от хорошего человека.

Больная задыхалась, слова с хрипом вырывались из ее уст, а грудь судорожно вздымалась.

– Молчите… – рыдала Фернанда. – Вам нельзя говорить!

– Мне… уже можно… все. Слушай, не перебивай. Возьми шахматы, которыми мы играли… Они… принесут тебе удачу.

– Шахматы? Они же дорогие, их можно продать и… уплатить часть долгов.

Губы умирающей дрогнули в улыбке.

– Они… не продаются. Бери шахматы, они твои… по праву. Ты… скрасила мою старость, дорогая Фернанда… заменила мне дочь. Они твои. Эти… шахматы…

Больная порывалась еще что-то сказать, но удушье помешало ей. Позвали врача, но лекарства более не помогали, и к утру господь призвал к себе душу праведницы.

После кончины хозяйки девушка забрала деревянный резной сундучок с шахматами в свою комнату. Она не могла смотреть на них без слез. Все прекрасное в ее жизни закончилось навсегда, и только эти шахматы будут напоминать ей о счастливейшей поре ее беззаботной юности.

Прижимая к груди заветный сундучок, Фернанда дождалась темноты, выбралась из окна в сад, перелезла через забор и поспешила к монастырю. Там проходила дорога, и, может быть, ей удастся уехать подальше отсюда на какой-нибудь крестьянской телеге.

Вопреки ее надеждам дорога была пустынна, залитая лунным светом, она зловеще серебрилась. Вокруг – ни души. С черного неба на девушку неодобрительно взирало ночное светило. Монастырская стена и выступающие над ней башни отчего-то вызвали у беглянки суеверный ужас. Она совершает великий грех, ослушавшись старших, которым ей надлежало покориться. Она будет сурово наказана!

Стук лошадиных копыт по камням показался ей сладкозвучной музыкой – на дороге появилась крытая повозка. Фернанда радостно встрепенулась, но тут же, приглядевшись, сжалась от испуга. Неужели цыганская кибитка? Цыган-фламенкос в Валенсии побаивались, у них был черный глаз, и они занимались магией, что жестоко каралось церковью. «Пришла расплата за мои грехи! – подумала девушка, и волосы зашевелились у нее на голове. – Эти страшные люди утащат меня в преисподнюю, навеки погубят мою душу!» Деваться, однако, было некуда, идти одной по дороге значило стать легкой добычей для разбойников или, того хуже, насильников. Поэтому Фернанда, перекрестившись, пошла навстречу кибитке…

От усталости и волнения она почти не помнила, как забралась в повозку, примостилась на ворохе пахнущего конским потом тряпья и уснула. Старая усатая цыганка склонилась над ней, обратив внимание на сундучок. Ее глаза засверкали. Она простерла над головой девушки высохшую заскорузлую руку, и та в ужасе проснулась, отпрянула.

– Не дергайся, – сипло засмеялась старуха. – Спи. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я не знаю, что со мной будет… – невольно призналась Фернанда. – Мне некуда идти.

– Все образуется. Хочешь узнать свое будущее? – ухмыльнулась цыганка. – Только мы, фламенкос, на завтрашний день не гадаем. Мои предки учились своему ремеслу в тайных святилищах Исиды и Тота.

– К-кто эт-то? – стуча зубами, едва выговорила Фернанда.

– Великие боги Древнего Египта.

– Это все ересь… грех…

Цыганка обнажила редкие, острые, как у рыси, зубы – она то ли смеялась, то ли скорчила жуткую гримасу. В ее зрачках разгорался черный огонь. Девушка ахнула, попыталась зажмуриться, но не смогла.

– Хочешь, я же чувствую, – прошипела ужасная старуха, пригвоздив ее к месту пылающим взглядом. – Любой смертный мечтает узнать свою судьбу. Разве не интересно, что будет с тобой через десять, двадцать лет? А через два, три века?

В теле Фернанды помимо ее воли разливался сухой жар, а ноги и руки, наоборот, оледенели и потеряли чувствительность. Глаза сами собой без малейшего ее усилия закрылись, и все поплыло: цыганка словно растаяла… Кибитка растворилась в черноте ночи…

Санкт-Петербург, ХХI век

Весна запаздывала. В Санкт-Петербурге местами все еще лежал снег. По Неве, по мутным водам мелких рек и каналов плавало ледяное крошево. Бледные фасады домов, словно написанные грязной пастелью, сонно тянулись вдоль набережной. Холодные волны плескались о заплесневелые камни. С залива дул порывистый ледяной ветер.

Грёза стояла на маленьком тесном балкончике, открытом всем дождям и мокрому снегу, и зябко поеживалась. Опять ее одолевала тоска – никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать: лежать бы и лежать под ватным одеялом, слушать, как тихо, заунывно гудит газовая печка и мурлычет толстый кот Никон. Грёза кормила его куриными потрошками и мелкой рыбешкой, до которой Никон был большой охотник.

Дом, где она проживала, подлежал капитальному ремонту, и многие жильцы выселились, остались только те, которым переезжать было некуда. Им обещали предоставить отдельные квартиры, а пока впереди маячили обшарпанные комнатушки в общежитии на краю города, куда Грёза, две глухие старушки, многодетная семья и парень-сосед переезжать отказывались наотрез.

Грёза замерзла, слегка взбодрилась и вернулась в гостиную с высоким потолком, с лепными карнизами, истертым паркетом на полу и полукруглым окном, завешенным плюшевой шторой.

– Имечко тебе родители придумали – закачаешься! – подшучивал над ней сосед. – Грёза! Что это значит?

– Мечта или призрачное видение, – отвечала она. – Папе взбрело в голову, он и назвал. Он у меня знаменитым артистом был!

На самом деле Грёза выросла в детском доме, ни папы, ни мамы сроду не знала, а жилье ей досталось в наследство от умершей пару лет назад бабульки, за которой она ухаживала. Девушка по-настоящему привязалась к старушке, полюбила ее, как родную, наполнила теплом и заботой последние дни одинокой хозяйки двух комнат с трещинами на стенах и огромной гулкой кухни с допотопной плитой, круглым столом и коллекцией закопченных керогазов.