Песок

Маленькое лицо с правильными тонкими чертами, большие глаза, белки которых разглядывали что-то во сне, вращаясь под веками. Ресницы коротко подрагивали. Тёмные, густые. Тоненькие ручки сложены ладонями друг к другу, голова лежит на них, ноги поджаты к груди. Бледно-розовые губы чуть заметно шевелились, иногда их трогала лёгкая улыбка, будто во сне девочка увидела что-то приятное. Между тонких бровей иногда появлялась морщинка, но быстро исчезала, и лицо девочки снова становилось умиротворённым.

Наверняка у неё где-то есть какая-то родня… или те, кто за ней присматривал… Или проще отдать её караванщикам? Уж эти ребята знают, куда пристроить лишние рабочие руки, а ему лишние припасы не помешают. Сколько могут за неё дать? Пару мешков патрон вполне сгодились бы. Только надо бы её чуть подкормить, и она вполне сгодится для какой-нибудь работенки в Урбане.

Ладонь оставалась на рукояти кинжала. На всякий случай.

Глава 2

1

По хорошо освещённому тоннелю двигались несколько фигур. Свободные штаны, робы из грубой ткани одинакового серого цвета, сверху тёплые жилетки, они все были словно копии друг друга – одинаково старые, прожившие свои жизни, но пока не спешащие покинуть этот мир. Одинаково худые: ограниченный овощной паек не позволял есть вдоволь. Одинаково мрачные, опустившие свои сморщенные, изрезанные серыми морщинами лица, чтобы не видеть друг друга. Остатки длинных седых волос на затылках, превратившиеся в белый лёгкий пушок, колыхались от сквозняка.

Звуки, отражаясь от стен, эхом проносились по всей длине перехода. Тихие шаги мягкой старой обуви и шуршание ткани слышались далеко впереди. Спустя мгновение они оказались в круглой зале, заполненной людьми. Один из вошедших старцев отделился от группы и направился к возвышению, которым служила уже почти рассыпавшаяся от времени кафедра.

Глубоко посаженные глаза старика были скрыты ото всех в полумраке зала, отчего его лицо представлялось бледным черепом. Он медленно оглядел всех присутствующих. Сотни глаз были устремлены на него в ожидании его слова. Сотни пустых, ничего не выражающих глаз. Говорить всю правду он не мог да и не хотел.

«Нельзя накормить паука, не убив бабочку», пронесся в мыслях шёпот его умирающего предшественника. Он запомнил эти слова на всю жизнь, и они, как проклятье, с тех пор довлеют над ним, заставляя его каждый раз оказываться меж двух огней. В этот раз он сам сделал выбор, кому быть бабочкой, и проиграл. Бескровные тонкие губы чуть дёрнулись на морщинистом лице, сухие руки сжались в подобие кулаков. Он проиграл бы в любом случае, подумал старец, но это не принесло ни толики облегчения.

Он никак не обратился к пастве.

– Вот уже несколько веков мы верно служим Высшим Созданиям. И сейчас Они как никогда близки к осуществлению нашей общей цели, однако… однако трудности возникли на нашем пути, – в зале раздался испуганный шёпот. Дряхлая рука поднялась над головой, призывая к тишине. Ему хотелось поскорее выговорить заученный текст и удалиться к себе в покои.

Старик продолжил.

– Нам стало известно, что город отступников разрушен… Погибших много, но еще больше похищенных. Мне прискорбно осознавать, что мы не смогли полностью удовлетворить их… нужды, – голос старика дрогнул. Он сжал до скрипа свои истертые зубы, понимая, что произносит с трибуны чудовищную ложь, но по-другому он поступить не мог. Он был слишком стар и слишком слаб, чтобы бороться против системы. Слишком поздно он понял её суть, всю её подноготную… – И Им пришлось взять силой то, что не дали Им мы. Впредь мы не должны допускать подобных ошибок, иначе Они поймут, что более в нас не нуждаются. Мы не можем подвергнуть опасности Хэвен! – Это было единственной искренней вещью, которую он произнес с кафедры.

Старик окинул собравшихся взглядом пожелтевших глаз.

– В самое ближайшее время необходимо собрать новую партию материала, и впредь не подводить Их. Помолимся же, братья, помолимся истово! О том, чтобы не повторилось более то, что случилось.

Чтобы никто больше не погиб так страшно Чтобы больше никто не погибал

– Чтобы не усомнились в нас Высшие, чтобы не отринули верных слуг Своих. Чтобы и впредь Хэвен находился под Их защитой и служил спасительным оплотом всем праведным и смиренным…

Последнее слово он произнёс с трепетом истинно верующего человека, но в глубине его дряхлой души уже очень много лет тлело отрицание. Старик сложил руки и стал произносить молитву. Весь Хэвен, как единый организм, в эту самую секунду замер и смиренно склонил голову в молитве, и только шёпот тихим эхом разносился по многочисленным туннелям подземного муравейника, растворяясь в его прохладном очищенном воздухе…

2

Хэвен – один из двух подземных городов-убежищ, вырытых рядом очень-очень давно, в незапамятные времена, когда на земле текла вода и росли деревья – был первым местом, куда стекались все выжившие после великой катастрофы. Благодаря усилиям Служителей город постоянно рос; росло и число туннелей, соединяющих один его конец с другим. Старые хорошо освещённые проходы продолжались новыми, которые постоянно рылись, уходя вглубь и вширь, еще и еще расширяя пространство огромного города-муравейника.

Каждая часть Хэвена имела своё специальное предназначение: на юге располагалась громадных размеров Оранжерея. Чтобы прокормить всех жителей города, все силы были брошены на то, чтобы в овощах, росших там, прямо под землёй, не было недостатка. В оранжереях было сосредоточено больше всего тепловых генераторов, работающих от солнечной энергии, в которой теперь не было недостатка; самое большое число пробуренных колодцев и самое большое количество рабочих: они добывали воду из подземных колодцев, они ухаживали за посевами, они поддерживали температуру, они были самыми трудолюбивыми людьми во всём Хэвене.

На западе работала Мастерская. Здесь выполнялись самые разные работы от пошива одежды до изготовления лекарств и запчастей для техники. Здесь трудились из ночи в ночь самые просвещённые люди Хэвена. Они постоянно следили, чтобы древние агрегаты продолжали работать на благо города.

Север был отдан под Апартаменты – большие комнаты, в которых стояли кровати, а кое-где на пол были просто набросаны матрасы. Мужчины и женщины, старики и дети – спали все вместе, вповалку. Никто ни от кого не скрывался, и не было в Хэвене места, которое укрылось бы от всевидящего ока Служителя.

Зал, самое маленькое помещение города, где сейчас множество губ смиренно шептало слова молитвы, располагался на востоке.

Они закончили произносить молитву, и на секунду во всём Хэвене повисла звенящая тишина, нарушаемая гудением тока в проводах, которые словно черные змеи, увили собой лабиринты тоннелей.

Старец стоял на возвышении, склонив голову и закрыв глаза. Именно в такие моменты, думал он, этот город сбрасывал маску лицемерия и становился самим собой – безмолвным склепом, наполненным призраками… Люди звали его Служителем, даже не понимая смысла этого слова. С самого раннего детства старшие воспитывали его для этой цели, как готовили Служителей до него, и как будут готовить после, если… если всё останется на своих местах, в чём он сомневался. Слишком много неясных событий произошло в последнее время, слишком много пугающих слухов. Равновесие ещё сохраняется, но оно настолько шатко, что он едва ощущает его.

Страх, поселившийся внутри и пожирающий его сердце, словно раковая опухоль, шептал: скоро снова произойдёт взрыв. Взрыв такой силы, что уцелеют в нём немногие, и им будет уготован ад на земле… Человечество угасает. Скоро снова пробьёт час Смерти, как пробил уже однажды, много столетий назад.

В день, когда пришла Смерть, люди поняли, что они покинуты. Их добрый старый бог встал со своего трона и ушёл, бросив всё человечество умирать в муках.

И тогда появились Они. Одни назвали их Высшими Созданиями, другие – чудовищами и тварями, но исход был один – Они стали новыми богами проклятого мира.

Хэвен избрал для себя безопасный путь полного подчинения в обмен на защиту. Это была сделка с дьяволом, заключив которую, люди навсегда обрекли себя на роль бабочки в бесконечной схватке с ненасытным пауком. Целые поколения Служителей стали воспитываться в Хэвене. Они олицетворяли собой защиту и спокойствие и гарантировали мирную жизнь жителям города, исповедуя религию подчинения или, как потом это стали называть, смирения. Статус Служителя приравнивался к высшему статусу, и каждый, кто проходил обучение и следующее после него испытание, автоматически становился главой города. Именно этот человек поддерживал контакт с Высшими одним ведомым ему способом и следил за неукоснительным выполнением условий договора.

Старец, Маркус Седой, нынешний служитель мирной цитадели Хэвен, стоявший сейчас перед своими подопечными, уже готовился уйти на покой.

Он прекрасно понимал, что людям никогда не избавиться от гнёта Высших, что Они – стервятник, раз за разом выклёвывающий печень у Прометея, только в отличие от древнего как сам Мир мифа, «печень» Хэвена не так быстро восстанавливалась. Последние полвека своего служения Маркус Седой стоял перед выбором: смерть немногих или гибель всех, и каждый раз, ненавидя и проклиная себя, отдавал приказ готовить новую партию человеческих жертв на отправку в Их логово, прекрасно понимая, что смерть немногих это такая же гибель всех, просто растянутая по времени… Все люди были обречены с самого первого дня, но сохраняли свои жалкие жизни, потому что Им было это нужно – Маркус осознал это слишком поздно.

Каждый раз с ужасом он заглядывал в глубины отверстой ненасытной паучьей пасти Высших и каждый раз пытался выбрать самую маленькую, самую жалкую бабочку, чтобы ненадолго усмирить паука, унять его бесконечный голод. И еще на чуть-чуть, хоть еще немного отсрочить беду, спасти жителей города, не подозревающих об опасности, которая нависла над ними, выторговать им еще немного времени, совсем немного… Жалкое оправдание, но другого у Маркуса не было, и он прятался за ним как за тонким, дрожащим на ветру листком.

Хэвен им больше не нужен…

Старец вздрогнул. Эта мысль теперь постоянно крутилась в мозгу, она вцепилась в него словно заноза. Она причиняла боль. В последнее время он жил в постоянном беспокойстве, которое только усиливалось.

Какие они все заблудшие… и как я виноват перед ними. Виноват перед всеми, и никогда мне уже не искупить своей вины. Они не знают, что это нападение полностью на моей совести…

По глупости своей (как я корю себя за это!!!) я дерзнул торговаться с ними. Как самоуверенно говорил я, так и не поняв, с кем имею дело! Как глупо я себя вёл, бросив им в лицо эти обвинения… Как я посмел сказать им, что они нуждаются в нас, как мы нуждаемся в воде. Как я посмел раскрыть им, что знаю всё о них? Старый я болван…

Я же хотел, как лучше. Я лишь хотел, чтобы они не забирали так много. Так много…

но ведь, рано или поздно, это случилось бы…

Они взяли, что хотели, и прекрасно обошлись без помощи своих верных вассалов. И это он вынудил Их делать всю работу Самим, и его приемники, и все остальные тоже понимали это. Маркус видел хищные бездушные взгляды ближайших учеников, которые один сильнее другого желали получить заветное место Служителя. Они не простят ему этой ошибки… Уж они расстараются для Высших, даже если это будет грозить Хэвену вымиранием.

Тишина покоев окутала его, немного уняв беспокойство. Ещё один день подходит к концу и наступает новая ночь. Он боялся думать о том, что она принесёт.

И чем больше он думал, тем истовее проклинал свою слабость и молился о прощении. Не обращая внимания на ноющую боль в старых коленях, на которых стоял, сильно сжав кулаки, так что кровь совсем перестала поступать к сухим холодным пальцам, а тонкая кожа натянулась на них так, словно грозила треснуть.

Если Высшие и впредь станут забирать то, что Им нужно в обход него – дни Хэвена сочтены.

3

Под огромной дырой разрушенного купола неподвижно стоял немолодой, но крепкий для своих лет мужчина. Его глаза, некогда теплого медового цвета, горящие огнём уверенности, теперь потухли и недвижно смотрели на восток, где слепое Солнце поднималось из-за рыхлого горизонта. Это были глаза человека, внутри которого что-то умерло.

Он стоял, сложив руки за спиной, в тени, где убийственный взор небесного властелина не мог обратиться к нему. Солнце жадно шарило по поверхности земли своими лучами, пытаясь найти чудом уцелевшую крупицу жизни и уничтожить её, как и всё остальное…

Мир преобразился до неузнаваемости. Некогда кипевшая людскими заботами поверхность превратилась в мёртвую землю, на которой нет ничего. Руины городов, когда-то отчётливо видневшихся вдали, занесло песком и пылью. Они стали казаться миражами, порождёнными воспалённым мозгом безумца.

Огромные обломки-валуны, отполированные ветром и песком на протяжении веков, только и остались ещё на поверхности. Они торчали, равнодушные, серые, как могильные камни, в память прошлому. В память о мире, где люди жили, не задумываясь о том, что может произойти завтра, когда они не боролись за выживание каждый день.

В память о мире, которому пришёл конец два столетия тому назад.

Из груди человека рвался стон, всё хуже подавляемый с каждой минутой. Ему хотелось пробиться сквозь грудную клетку и пронзительным звуком выйти через горло, разбивая безмолвие пустыни на тысячу мельчайших осколков. Мышцы ног уже были готовы перенести его через груду обломков под дырой купола. Гнев застилал остатки холодного разума, внутри него всё кричало и выло. В какую-то страшную секунду он почти решился выбраться из спасительной тени, чтобы, наконец, предстать пред этим Чёрным Оком. Чтобы заглянуть Ему прямо в Его тёмную страшную душу и выкрикнуть всё, что накопилось, так громко, чтобы этот проклятый бог услышал его. Чтобы понял всю силу боли и ненависти, клокотавшие в сердце…