Хроники Нордланда. Грязные ангелы

Проснувшись, Мария не могла поверить, что все, что было ночью, ей не померещилось: слишком это было прекрасно. И она думала, что это был сон, ровно до того момента, как Доктор куда-то вновь уехал, а вместо него пришел Гор и сказал негромко:

– Сегодня будешь спать вдвоем с губатой, в одном стойле.

Выглядел он при этом таким злым, что Мария съежилась, и ликуя, и пугаясь: во что теперь выльется его гнев?.. Не пострадает ли от него неведомый друг? А главное – кто он? У Марии появился смысл в жизни: дождаться нового визита Приюта в Девичник, чтобы вычислить своего ночного друга. Сердце ее склонялось к Аресу, либо Эроту – первый казался ей самым красивым, второй – самым добрым. Но Эрот, – казалось Марии, – не мог бы что-то приказать Гору, или в чем-то убедить его. Оставался Арес… Помимо них, в Приюте было еще трое парней: жгучий синеглазый брюнет Ашур, рыжий Локи – оба кватронцы, – и светловолосый полукровка с сонными глазами: Янус, красивый, но какой-то словно бы заторможенный. Ашур и Локи проявили себя такими подонками в первые же дни, что даже ненавистный Гор постоянно одергивал их, и Мария не верила в то, что ночью хоть кто-то из них был способен на такие доброту и участие. Не похоже было, что это и Янус, ибо его пристрастия отличались от пристрастий Локи и Ашура совсем немного. И уж точно невероятно было, что это Гор, которого Мария ненавидела почти так же сильно, как Доктора, даже не смотря на слова ее ночного друга. Оставались Арес и Эрот, и Мария ждала их появления, и ожидание это помогало пережить дневные мучения. Сама мысль, что у нее есть друг, не только Трисс, которая сама в ней нуждалась, но и кто-то сильный, заботливый и готовый если не спасти, то хоть пожалеть, поддержать и помочь, придала Марии сил жить дальше и не впасть в отчаяние. Ночью она все рассказала Трисс, и та поверить не могла: «Он в самом деле, существует?!» – «Конечно, дурочка, мы же с тобой спим вместе сегодня!». «Значит, он сильнее Гора, раз заставил его… Это Арес. Уверена: это Арес!». Мария сама была почти уверена, что это Арес.

А Гор… Он вынужденно отложил решительные действия на потом. Спросит у Доктора, как убить Чуху так же, как в свое время Гефест? Гор видел это, но не знал, сможет ли сам повторить. Отложив это действо на потом, он тоже немного успокоился, но лишь немного – перемены были не только разительными и катастрофическими, но и смертельно опасными. Оставаясь вместо Доктора в Девичнике, Гор теперь сидел на краю бассейна с бутылкой вина и старался не смотреть на девочек – он вдруг понял, что не получает больше удовольствия от секса с ними. Прежде ведь он искренне считал, что Чухи не имеют никаких чувств, и им всё равно, что с ними делают. Что он лично ничего плохого не совершает, просто следует естественным порядком вещей… А теперь он видел так ясно, что это не допускало никаких компромиссов, что они измываются над ними, калечат и ломают их, и что для девочек это болезненно, противно и тягостно. А брать девушку, всем своим существом понимая при этом, что ей это противно и тяжело, Гор, как оказалось, не мог. Только вот на этом держалось все существование Приюта и его обитателей; если Доктор и Хозяин узнают, что Гор больше не исполняет своих обязанностей, стал бесполезен – конец его будет мгновенным, на этот счет Гор никаких иллюзий не питал.

С одной стороны – столько вытерпеть, столько пройти, дойти до победного конца – и тупо сдохнуть ни за что? Все его существо противилось такой нелепой участи. С другой – зачем оно все? У него ничего и никого нет, он никто. Он ничего не решает, ни над чем не властен. Думал, что добился чего-то… но оказалось – ни хрена, ничего он не добился. Как был хозяйской вещью, так и остался. Гефест тоже так думал. – Назойливо свербело внутри. – И он всех кинул: и Хэ, и гостей, всех. Он сделал так, как сам решил. Пусть это будет смерть, все равно. Зато это будет ЕГО решение. ЕГО выбор и поступок.

«Но почему?! Почему нужно отказываться от свободы, от жизни, ради кого?! – Возмущалась какая-то часть души. – Хэ ведь говорил тебе, что они на жалость таких, как ты, и ловят, и присасываются, как пиявки, пока не погубят… Разве с тобой не именно это и произошло? Ты ее жалеешь, ты их всех теперь жалеешь, и это тебя и губит… Выходит, Хэ не врет?..». Ведь Гора сейчас терзали именно жалость и чувство вины?.. Если бы это не было так опасно и коварно, не стал бы Хэ так стараться и так строго следить за этим?.. Ведь Гор уже делает для Марии что-то опасное лично для него. Хозяин прекрасно понимал, какая взрывчатая сила таится во взаимном притяжении полов, особенно между такими юными, красивыми и обездоленными существами, как его рабы, и безжалостно карал любое непослушание, душа бунт в зародыше. Четыре дня, пока Доктора не было, Гор маялся, думая то так, то эдак, то решаясь больше не потакать Марии и не думать о ней, то напротив, и не зная, к какому берегу прибиться. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы с возвращением Доктора с ним не случилась удивительная вещь, перевернувшая его жизнь и судьбу, а вместе с ним – и всего Острова.

Позавтракав вместе с Приютом, взяв еду для Девичника, Гор пришел туда и увидел, что Доктор уже вернулся. Поставил корзины с едой и хотел уйти, но тут Доктор высунулся из своих покоев, подмигнул ему и сказал:

– Привет! Пошли, я тебе особенную Чушку покажу. Ты таких даже во сне не видал!

Гор пошёл за ним, скептически приподняв бровь, но через минуту это выражение исчезло, стекло с его лица, он просто выпал из реальности…

На столе Доктора без чувств лежала девушка. Самая прекрасная девушка, какую Гор только мог вообразить и пожелать. Маленькая, тоненькая, но с красивой и отнюдь не маленькой грудью, которая даже у лежавшей не расплывалась по телу, а вызывающе и красиво вздымалась, завораживая взор и томя тело. От макушки до пальчиков ног эта девушка была прекрасна; в ней не было ни одной чёрточки, которая не вызывала бы восхищение и вожделение. Все линии её маленького, но изящного и женственного тела были совершенны, она вся светилась в солнечном луче, падавшем из высокого окна на стол, тёмно-рыжие волосы сияли на сливочной коже. От длинных ресниц на щёки ложились голубоватые тени, губы, полные и нежные, красные, были чуть приоткрыты, маленькая рука с длинными и тоненькими пальчиками лежала на животе, почти касаясь рыжих завитков в паху, другая трогательно свесилась со стола. Ножки и бёдра её были невероятно длинные, стройные, завораживающе соблазнительные; Гор не видал таких даже у эльдар. Если бы Доктор смотрел на Гора, он понял бы, что с тем происходит, но он тоже смотрел на девушку, поэтому и не заметил смятения, так не свойственного вожаку Приюта. Миг, и Гор совладал с собой, вновь надев маску спокойствия и безразличия.

– Какая, а? – Гордо сказал Доктор. – Такую бы даже я… В жопку, разумеется.

Гор содрогнулся от внезапного приступа отвращения и гнева и с трудом взял себя в руки. Девушка была такой чистой, такой нежной, такой беззащитной в своей наготе и в своём беспамятстве, что Гору было стыдно от собственного вожделения, а слова Доктора резанули по сердцу.

– Кто она? – Спросил он, тем не менее, довольно равнодушно.

– Это для Папы Хэ.

– Для него? – Поразился Гор, зная об отвращении Хозяина к женскому телу.

– Он наследника хочет. – Пояснил Доктор. – Но на равной себе жениться не может – она ведь может про Сады узнать, родня там у неё, вся фигня. И потом, не факт, что она понесёт. Вот он и выбрал четырёх чушек, кватронок, красивеньких и здоровеньких, документы им справил, типа знатные сиротки, воспитал, как принцесс. Видал? Она читать, писать умеет, на лютне играет, за столом с королевой может сидеть. А Хэ её щас трахнет, если сможет, как самую тупую чушку, и если она понесёт, женится на ней, а после родов избавится – типа, жёнушка родами сдохла, такая трагедия! Элегантно придумал, а?

Гор не мог выдавить ни звука – так потрясло его то, что он услышал. Как происходят такие вещи, почему? Несколько мгновений назад он ничего не знал об этой девушке, и вдруг увидел ее… и что-то случилось. Что-то случилось! Гор не понимал всей величины катастрофы, он даже не осознавал её, и тем не менее она произошла. Эта девушка лежала перед ним, обречённая, прекрасная, беззащитная, и она уже была в нём – навсегда, хоть он этого и не понял ещё.

– Щас брюхатые её подготовят, и отнесёшь в Красный зал. – Продолжал Доктор. – Только маску надень. И не вздумай лапать! Она ни одного мужика не видала, жила в уединении, про тык-тык не знает ничего. Не напугай раньше времени, а то Хэ кайф сломаешь. – Доктор захихикал.

– Что с ней? – Спросил Гор. – Чего она, как мёртвая?

– Чтобы не потревожить, усыпил её. Она ведь, как цыплёнок, невинная и непуганая. Прикинь, её ни разу не стукнул, не тронул никто, она непуганая, – Доктор осклабился, – дура дурой, вот поржёшь, когда он ей ноги раздвинет! Ох, и напугается же она! Вот бы посмотреть! Расскажешь?

– Нет. – Сказал Гор. – Я пошёл одеваться.

Он даже испугался того, что чувствовал. Он не хотел видеть того, что сделает Хозяин с этой девочкой, он был обязан быть там, он хотел быть там и всё видеть, он боялся этого. Гор уговаривал себя, одеваясь: это очередная Чуха, жопа с сиськами, с нею сейчас сделают то, что положено делать с такими, как она. Проклятье, ей ещё повезло: её трахнет только Хозяин, и бить её никто не будет, да она просто в привилегированном положении! – и мучился от непонятной жалости, даже от какого-то непонятного страха. Он боялся себя самого. Впервые за эти годы он перестал владеть собой, и боялся этого. Гор боялся того момента, когда эта девочка придёт в себя и осознает происходящее. Жалость рвалась из него наружу, как он ни давил её, и в каком-то непонятном смятении Гор несколько раз завязал и вновь развязал тесёмки ворота новой рубашки. «Я не хочу. – Понял он. – Не хочу участвовать в этом. Я не хочу». Но если он откажется, он ее не спасет. Он погубит себя, а с нею все равно произойдет все, чего хочет Хэ. «Я никто. – напомнил он себе. – Я ничего не могу». Звук гонга позвал его, и Гор пошёл обратно.

Девушку уже одели в белую тонкую тунику и причесали. Она ещё находилась под действием дурмана, держалась с трудом, глаза были сонные, невидящие… Огромные глаза необыкновенного, вишнёвого цвета, мохнатые из-за густых длинных ресниц. Она сонно взглянула на него, заморгала, пытаясь присмотреться, покачнулась. Гор решительно, и нарочито небрежно подхватил её, такую маленькую – она едва доставала макушкой ему до груди, – такую лёгкую, как котёнок. От неё вкусно и нежно пахло, аромат был чистый, какой-то яблочный, с нотками жасмина, она была тёплой и мягкой, и какой-то… родной. У Гора возникло странное чувство: он уже держал её на руках, знал этот аромат, это тёплое нежное тело под прохладной тонкой тканью. Сердце его колотилось, как бешеное, он с трудом удерживал на краю сознания мысль о Докторе, который смотрит на него, борясь не просто с желанием – с потребностью погладить её, прижать к себе, вдохнуть глубже этот волшебный аромат, и остаться с ней наедине. Ничего в жизни ещё он так не хотел! Пошёл в темноту коридора, почти не сознавая, куда идёт, ноги сами несли его привычным путём. Девушка пошевелилась на его груди, ладошка скользнула по ней:

– Скажите… Где я? – Спросила она сонно, и голосок её, нежный и чистый, вновь сотряс до основания его душу.

– Скоро узнаешь. – Буркнул он.

– Вы мужчина? – Вновь спросила она.

– А ты сомневаешься?

– Я просто не видела никогда мужчин. – Призналась девушка. – Меня зовут Алиса, а вас?

– Как тебя зовут? – Споткнулся на ровном месте и выругался Гор. – Как ты сказала?

– Алиса. – Чуть слышно повторила девушка. – Что с вами?

– Ничего. – После очень долгой паузы ответил Гор. Что он мог ещё сказать? Что он мог сделать? Слишком хорошо и давно он понял, что ничего, абсолютно ничего сделать он не может!

Свет впереди заставил его очнуться. Они пришли.

Алиса чувствовала себя странно и как-то… даже страшновато. Дурман ещё действовал, она не вполне владела собой, и это очень волновало её. Ей было так важно произвести хорошее впечатление! И что такое с нею приключилось?! Сколько она себя помнила, она готовилась к этому дню. Ей внушали, что ей предстоит что-то важное и очень ответственное, что её готовят к какой-то особенной судьбе. С детства она вполне уяснила себе благодаря стараниям своих воспитателей, что ей очень повезло: кватронка, сирота, подкидыш, она никому не нужна, у неё ничего нет, и то, что о ней заботятся, её учат, как принцессу, настоящее чудо. Алиса была девочка очень старательная и ответственная, она серьёзно относилась к тому, что считала своим долгом, а тут такое… Что, если у неё ничего не получится, и её неведомый благодетель сочтёт её никчёмной и глупой?! Она всю дорогу повторяла про себя французские фразы, которым её учила Мадмуазель, в тысячный раз решала, какую французскую канцону исполнит, если потребуется… И так волновалась! Так волновалась! А ещё эта слабость и дрожь в руках – она ведь даже играть не сможет! И тошнота… Ей казалось, что она упадёт, едва этот огромный человек её отпустит. Вот, значит, какие они, мужчины. От него хорошо пахло: свежим распилом ясеня, терпко и свежо. Он был такой твёрдый, горячий, сердце его так сильно колотилось под её ладошкой. Вот бы он оказался тем самым её благодетелем, уважать которого заочно Алису учили всю её жизнь… Доктор дал ей что-то возбуждающее, и странные ощущения от близости Гора, волнение во всём теле, совершенно ей незнакомое, испуг… Помещение, в котором Гор отпустил её, поставив на пол и слегка поддерживая за плечо, было почти тёмным, но Алисе показалось, что оно очень большое. Перед нею на троне сидел человек, освещенный странным, зеленоватым огнем, горящим в двух чашах на высоких подставках. Человек, как и Гор, был в бархатной маске, почти полностью скрывающей лицо, синей, с золотом. Он был в белой шёлковой рубашке с кружевами, ворот которой был расстёгнут, и видна была грудь, поросшая черными волосами. Алиса впервые видела волосы на человеческом теле, это поразило её до глубины души, показавшись каким-то… неприличным, неприятным. Рядом, освещённый еще одним светильником на высокой витой ножке, стоял мраморный алтарь на львиных лапах, украшенный сценами насилия, которых, впрочем, Алиса не рассмотрела, потому, что ей было не до них. Почему-то ей стало страшно, хотя она и не понимала происходящего, но чувствовала, что это что-то нехорошее, ощущала какую-то опасность. Но девушка помнила, что перед нею человек, которому она обязана всем, что у неё есть, было и будет, и помнила, в чём её долг. Поклонилась ему грациозно, почтительно, но и с достоинством, стараясь, чтобы не было заметно ее смятения и неуверенности в ногах из-за легкого головокружения.

Хозяин показался ей противным. Вообще-то, он был всё ещё красив, хоть и несколько обрюзг, когда ему перевалило за сорок; черноволосый, сероглазый, прежде худощавый и стройный, и теперь ещё довольно привлекательный, он напоминал художника или артиста, в том числе и благодаря очень красивому, хорошо поставленному голосу. Но Алисе он показался противным – у неё было обострённое чутьё на людей. Она почувствовала, что брезгует им, и это расстроило её, заставив считать себя неблагодарной и стыдиться себя.

– Как тебя зовут? – Спросил Хозяин, рассматривая Алису.

– Алиса. – Ответила она, вновь чуть поклонившись. Его красивые губы чуть скривились:

– Я смотрю, ты хорошо воспитана, красиво двигаешься, красиво говоришь. Возможно, это тебе пригодится… позже. А сейчас меня интересует только одно: ты здорова? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, господин мой.

– Ты помылась?

– Что?! – Поразилась Алиса. Гор сказал:

– Конечно, её помыли. Ты что, Клизму не знаешь? – Он мучительно переживал за Алису, ему было плохо. Но он знал и то, что помочь ей не в силах, а попытка за неё заступиться приведёт только к тому, что с ними обоими поступят ещё страшнее. Больше всего на свете он хотел бы, чтобы Хозяин отослал его отсюда. В темноте он видел неизменных телохранителей, и полагал, что совершенно здесь не нужен. Но заикнуться об этом Хозяину было еще хуже, чем просто ослушаться. В том числе и для Алисы. Особенно – для Алисы.

Хозяин засмеялся. Смех у него был красивый, бархатистый, негромкий, чарующий.

– И верно! Ну, тогда снимай с себя тунику, Алиса, ложись на алтарь и раздвигай ноги.

– Что?.. – Вновь прошептала Алиса. У неё всё похолодело внутри, она даже подумала, что ослышалась. Возможно, если бы она знала, что такое мужчина и женщина, и каковы отношения между ними, она не ужаснулась бы так; если бы хоть кто-нибудь её предупредил, подготовил… Но она знала только, что нельзя представать перед другими, и особенно перед мужчинами, в неподобающем виде, что это страшный позор и грех. Алиса попыталась прикрыться, но Гор легко сорвал с неё тунику и заломил ей назад руки, чтобы Хозяин мог полностью увидеть её тело.

Тот скривился:

– Сисястая. Ненавижу сисястых. Но считается, что для моей цели такая лучше всего. – Встал, и Алиса тихо пискнула, увидев внизу его живота в чёрной густой поросли какой-то орган, ноги её подкосились, но Гор удержал её без малейшего усилия.

– Что… что происходит? – Прошептала Алиса. – Что вы делаете? Кто вы?

– Я твой хозяин, дура. – Бросил человек. – За мой счёт тебя учили, кормили и одевали всю твою никчёмную жизнь. И сейчас я собираюсь воспользоваться твоим телом по его прямому назначению. Гор, разложи мне её.

Гор легко, словно куклу, швырнул Алису на алтарь и прижал её живот рукой, так, что она не могла шевельнуться. Хозяин подошёл и раздвинул её ноги, встав между ними. Алиса, потрясённая какой-то абсолютной постыдностью этого положения, вышла из ступора, в который её вогнали ужас и неожиданность, рванулась, пытаясь сомкнуть и поджать бёдра, забилась, пытаясь оттолкнуть руку Гора, заскулила, потом закричала. Она рвалась, звала на помощь, умоляла, корчилась, в ужасе, не понимая, что с нею делают, зачем, за что…

– За что… – Тоненько твердила она, вздрагивая, – почему… Не надо, хватит… Хватит… Мне больно! – Но на её мольбы и жалобы никто не обращал никакого внимания. Хозяин оставил её только целую вечность спустя, отпустив бедра и отстранившись, поднял обрывок её туники и вытер свой орган, брезгливо скривившись. Дрожащая Алиса увидела кровь и едва не лишилась чувств, поняв, что это её кровь. Нога её сама собою тряслась в истерическом тике, она испуганно переводила взгляд с Хозяина на Гора и обратно, уже не веря в нормальность этих людей и в адекватность происходящего. Это были, наверное, какие-то преступники, какие-то монстры, вроде тех еретиков, про которых рассказывала Мадмуазель, которые клали тело девственницы на алтарь, творили с нею «всякие гнусности», а потом выпускали из неё кровь… Алисе было страшно, как никогда в жизни, она не хотела умирать! Она так старалась, она так ждала, так готовилась… К чему?! Сильнее, чем боль и кровь, её шокировали и ужасали безразличие, безжалостность и пренебрежение к ней; грубые руки, пригвоздившие её к алтарю, сотворили с её душой такое же зло, какое тело Хозяина сотворило с её телом – а может, и худшее.