И ждать от них в дальнейшем исправленья,
Не значит – думать головой своей,
Держать их в зоне – просто преступленье.
Вот и сижу, сжигая свои дни,
Ворчу по-стариковски на законы.
Как будто лучше станут, вдруг, они?
Как будто кто-то слышит мои стоны?
Не буду больше плакать и стенать,
Переживу, что послано мне Богом.
Ведь главное, что хочется мне знать,
Что будет там, за этим долгим сроком.
Почему?
Пытаюсь излечиться от гордыни,
От гнева, от душевного огня.
Избавиться не в силах от унынья,
Обида все же мучает меня.
Ну почему, скажи, Господь Всевышний,
Те люди, что должны блюсти закон,
Над верой ерничают, не скрывая мыслей,
Надежду в лучшее из женщин гонят вон.
Они на женщин поднимают руку
И поощряют осужденных за то зло,
Что делают они порой друг другу,
Грехов на них несметное число.
Сейчас о своих душах не страдая,
В людские души любят поплевать.
И вспомнят Бога только умирая,
И Господа на помощь будут звать.
Ты будешь прав, простив их прегрешенья,
И отпустив их души на покой.
Но как быть мне? Ведь столько возмущенья
В душе моей. Что будет здесь со мной?
Я не могу взирать на это молча,
Я не могу прощать такое зло,
Я – человек, терпеть мне нету мочи,
И гнев туманит мне мое чело.
Я так хотела мира и согласья,
Я так ждала ответного добра,
Но мне не избежать было напасти,
Ведь чести нет среди рассады зла.
Простите, люди, за мои стенанья,
За резкость слов, за мой горячий нрав.
Стучу я в двери вашего сознанья.
Хочу, чтоб понял тот, кто был неправ.
На казенном табурете
На казенном табурете
Я стихи пишу о лете.
Про любовь и облака,
А в душе моей тоска.
Лето кончилось, и вновь