Дом, где пахнет шарлоткой. О теплых встречах, женской дружбе и мечтах, которые вредно откладывать

Олеся перегнулась через подоконник. Окно выходило на задний двор школы, издалека доносились голоса и вой сирен.

– Высоко, – испуганно посмотрела вниз Олеся, – люди-то на специальные штуки прыгают, пожарные их растягивают.

– Там трава внизу! Садимся и на раз, два, три прыгаем вместе!

Сашка решительно села на подоконник, свесив ноги наружу.

– Ну подумаешь, ноги сломаем. Будем лежать в гипсе и контрольную писать не придется. Во всем нужно искать свои плюсы, так мой папа говорит.

Гул в коридоре становился все громче, и сквозь него Олесе послышалось, что ее кто-то зовет.

– Сашка, слышишь?

– Слышу, горит уже на втором. Раз, два, три!

И, крепко держа Олесю за руку, она прыгнула. Олесе еще раз показалось, что кто-то кричит ее имя, и в ту же секунду земля больно ударила по ягодицам, а сверху на нее навалилась хохочущая Сашка. Олеся, перевернувшись навзничь, смотрела в темно-голубое вечернее небо с розовой полоской по самому краю. Слезы вычерчивали дорожку на припыленном сажей лице, а из груди рвался смех.

Они натянули мокрые юбки и, прихрамывая, побежали к главному входу. Ребята толпились кучками, некоторые девчонки плакали.

– Ну слава богу! – кинулась к ним на встречу Марина Владимировна. – Где вы были?

– Мы из окна туалета спрыгнули, – ответила за обеих Сашка.

– Боже мой, – всхлипнула географичка, раскинув руки для объятий, – а Игорь разве не с вами? Он вас побежал искать…

– Мы его не видели, – округлив глаза, ответила Олеся, вспоминая голос перед прыжком из окна. Это ведь был голос Игоря!

Кто-то оставил незатушенную сигарету на подоконнике. Виновного не нашли, их роль потом отдадут учителям, физруку и географичке. Игорь помогал учителям вывести всех ребят из школы, а когда понял, что Саши и Олеси нет, вернулся за ними, не дождавшись пожарных. Те нашли его возле женского туалета лежащим без сознания. Двадцать процентов ожога тела пришлись в основном на ноги. Месяц в больнице. Молодой организм бросил на заживление все силы, нарастил новую розовую кожу взамен обгоревшей, но сухожилия и мышцы отремонтировать до конца не смог. Ноги двигались как у кукол, у которых нет коленного сустава. Отец у Игоря был при должности, подключил связи и перевелся в Москву, чтобы семья могла там жить и лечить сына. Шансы на полное выздоровление хорошие, а в большом городе и нужные специалисты, и центры по реабилитации.

Олеся с Сашей приходили в больницу к Игорю, приносили ароматную черешню и лимонад «Буратино», рассказывали школьные новости. Он садился на кровати, ел черешню, сплевывая косточки на листочек из школьной тетради, и внимательно слушал, выспрашивал подробности. Олеся ревниво следила за его взглядом, но того примагниченного к Сашке взгляда больше не было. Словно огонь выжег не только часть тела, но и магнит, что тянул к ней.

Учебный год им пришлось заканчивать в другой школе, и единственным, кому все-таки не пришлось писать тогда контрольные, стал Игорь. Его фото повесили на доску почета и напечатали в газетах, он стал местным героем. Даже из газеты приходили и брали интервью. Игорь сказал, что вылечится и станет пожарным. Дружба Олеси и Саши оказалось той самой, настоящей. На всю жизнь. Сашка тянулась за Олесей, даже стала серьезнее относиться к учебе и смогла поступить в ВУЗ в их областном центре вместе с Олесей. Родители Саши купили небольшую квартиру, и все годы учебы Олеся с Сашей жили в ней вместе. Замуж вышли почти одновременно, свои квартиры купили неподалеку друг от друга, дети росли вместе. А вот Игоря с момента переезда в Москву больше не видели. Поначалу он писал Олесе письма, рассказывал, как проходит реабилитация, а потом они перестали приходить. Олеся искала, писала, но безуспешно.

А спустя много лет увидела его фото в газете. Все такой же молодой, словно время над ним не властно. Только прочитав текст, поняла, что это не он. Сын. Максим Игоревич. Храбрый пожарный, спасший жизни, получил медаль «За отвагу».

Моя девочка

– Вы хотите вернуть девочку? – Специалист отдела опеки строго смотрела на Ксению.

– Я думаю об этом, – не отводя взгляда, ответила та.

– Теоретически, отказаться, конечно, можно, но вы понимаете, какую травму нанесете ребенку?

– Понимаю. Но я не знаю, что делать. Вы точно все нам про нее рассказали?

Специалист вздохнула, поджав губы.

Ксения в детстве мечтала о сестре. Росла она в семье, где кроме нее было двое родных братьев на год и на два старше и четверо двоюродных, тоже примерно ровесники. Все жили поблизости, вместе гуляли. Она наравне со всеми участвовала во всех мальчишеских играх, была полноправным членом их банды, своим пацаном.

И хотя она умела виртуозно сплевывать между зубов и громко свистеть, прекрасно ладила с мальчишками, женского общества очень не хватало. Мама, Таисия Антоновна, не в счет, у нее не было времени на задушевные разговоры и игры с дочерью. Ее основная забота – накормить, обуть, одеть, убрать, еще и на работу каждый день, а на нежности у нее не хватало ресурса. Весь он уходил на попытки поймать мужа, отца Ксении, на измене.

Отец авторитета не имел, поскольку зарабатывал копейки и ничего в жизни не добился, все приходилось тянуть самой маме, и она об этом ему постоянно напоминала. Еще и соседки намекали, что он якшается с Катькой из второго дома или с Галькой из дома с аркой. Мама бдила, нюхала ворот пиджака, звонила на работу, если папа задерживался.

Но папа ни разу не попался. Когда Ксении было девять лет, отец ушел из семьи к другой женщине, вообще не из их двора и даже не с работы. Было непонятно, то ли он действительно все эти годы изменял и наконец-то определился и выбрал самую-самую из всех своих потаскух, как называла его гипотетических любовниц мама, то ли ему надоели вечные подозрения и он решил их оправдать.

С детьми он поначалу поддерживал отношения, но новой жене это не нравилось; видимо, она не была уверена в своей полной победе и боялась, что дети заманят отца обратно в семью. Она хотела присутствовать на всех совместных встречах, это уже не нравилось Ксении и братьям, не скрывающим враждебности к новой второй половине отца. Встречи случались все реже, живое общение постепенно сходило на нет, только алименты отец исправно платил да дарил небольшие суммы на дни рождения. Через несколько лет он с новой женой переехал в другой город, Ксения его больше никогда не видела. Иногда он звонил на день рождения, спрашивал, как дела. Разговоры длились по две минуты: им нечего было сказать друг другу.

Обычно такое событие, как развод, сильнее сближает детей с одним из родителей, но в семье Ксении такого не произошло. Она завидовала девочкам, у которых мамы были как подружки, можно было поделиться любым секретом, тревогами. Ксения как-то попробовала рассказать маме о ссоре с подругой, так та еще и рассердилась, что дочь с кем попало дружит. Если Ксению ругали в школе, а такое случалось редко, всего несколько раз за все школьные годы, то мама всегда становилась на сторону обвинителей, не разбираясь. Считала, что учителя зря ругать не будут.

А дружба с девочками у Ксении всегда шла по одному сценарию – сначала они лучшие подруги до гроба, делятся секретами и проводят все время вместе, а спустя недолгое время дружба резко обрывалась, и подруга начинала сторониться ее или демонстративно играть с другими девочками, игнорируя Ксению. Возможно, потому что в любой подруге она сразу видела сестру и жаждала владеть всем ее временем и вниманием без остатка. А может быть, просто не понимала мудреных правил девчачьей дружбы.

Уже будучи старше, в школе, она обзавелась несколькими подругами, но мечтать о сестре не перестала, потому что подруги не давали той близости и взаимопонимания, которых хотела Ксения. С годами мечта о сестре трансформировалась в мечту о дочери, с которой они станут лучшими подругами и которой для Ксении так и не смогла стать ее мама. Она всем рассказывала, что выйдет замуж и обязательно родит девочку, а может, и двух или даже трех.

На первом курсе института она влюбилась в одногруппника Севу Панфилова – он кардинально отличался от ее задиристых братьев и всех дворовых мальчишек. Во-первых, Сева был умный, умнее всех в группе, а может, и во всем институте. На лекциях по сопромату, когда все тупо переписывали формулы с доски, не понимая, что это за набор сатанинских символов и на каком языке говорит преподаватель, он вникал с лету и бывало даже поправлял преподавателя, замечая ошибку в формуле. После его поправок в аудитории раздавался восхищенный и одобрительный гул.

А во-вторых, Сева был красив – высокий, плечи широченные, подбородок угловатый, как у мужчин в рекламе пены для бритья. И в нем, таком брутальном и уверенном в себе, сквозило что-то детское, в нем еще можно было разглядеть ребенка, каким он не так давно был. Может, дело в длинных черных ресницах или ямочках на щеках, но Ксения, тоже вполне себе красавица, обмирала от звука его голоса, взгляда серых глаз и его многозначительных усмешек.