Тайный умысел

Прибежала с трудовой отработки сестра Люба, всплеснула руками:

– Ой, сколько гостей у нас! Дядя Яша, тётя Дуня, с приездом!

– Любаня! – раздался звонкий голос вышедшей из дома тёти Гани. – Пришла? Нарви-ка огурцов, луку, помидор! Вымой и на стол принеси!

Гриша с Виталиком кинулись помогать Любе, но больше мешали, путаясь под ногами. Она, однако, не сердилась на них. Хотя командным голосом временами останавливала их излишнее рвение, результатом которого были потоптанные грядки.

Тётя Ганя выставила на стол свежеиспечённый хлеб, печёную картошку и долму в чугунках. Получился настоящий пир, хотя бы потому что на столе было мясо. А его здесь давно не едали.

Проснулись и вышли из дома бабушки. Лёлька бросилась к ним с объятьями. Баба Груня, обнимая её, восхищалась и удивлялась:

– Лёлька! Тебя совсем не узнать! Косы-то, косы каки длиннющи да толстющи выросли! А сама-то вымахала – выше отца свово! Ну-кось, встань рядышком с ним, примерься!

– Да, нет, баба Груня! – смущённо отвечала Лёлька. – Пока ещё не доросла до папы!

– Да уж! Подросла, так подросла! Не узнать. Трудно будет тебе жениха сыскать, чтобы выше тебя был! Теперь видно: ты, ясное дело, отцовской породы, не материной. У нас в породе нет таких высоких, – обнимая Лёльку, любовно ворчала баба Фрося.

– Это я-то высокая? Вы не видели мою подружку Мару. Она почти на голову выше меня! Я рядом с ней – мелкота.

– Беги уж за ней! Не то сейчас приступим к празднику без вас.

– Я мигом! – Лёлька босиком помчалась за калитку.

– Как ветром сдуло! – сказала баба Груня.

Все, улыбаясь, переглянулись. Стали усаживаться вокруг стола, а вскоре подоспели и Лёлька с Марой, а за ними в калитке появился и дядя Митя.

– Ого-го, сколько гостей у нас! – с ходу воскликнул он. – С приездом, Яков, Евдокия Пантелеевна!

Умывшись, подсел к столу.

Лёльку все стали поздравлять: обнимали, тормошили, желали крепкого здоровья, хорошего жениха, а дядя Митя пытался даже за уши подтянуть, желая ей ещё подрасти. Она раскраснелась и от смущения и от ощущения счастья.

Ужин продолжился песнями: то грустными, то весёлыми – всё вперемешку. Пели свои, стародавние, певаемые из поколения в поколение, песни донских казаков, запорожских, и ещё неведомо откуда пришедших в эти края. Полюбившиеся песни знали и пели от мала до велика, вкладывая в них свою душу.

Едва заканчивалась грустная застольная песня, тётя Ганя заводила озорную плясовую:

– Не могу я встать,

Коню воды дать …

Вечер позен, босы ножки,

Я ходила по дорожке,

Ноженьки болять,

Ноженьки болять …

Праздник закончился поздно. Напелись, наплясались досыта. Так, что ночью спали как убитые: кто в доме, кто – во дворе. Лёлька с Любой спали во дворе, на топчане, застланном тюфяком, набитым сеном нынешнего лета. Утром девочкам просыпаться не хотелось, но мама с тётей Ганей, вставшие раным – рано, уже испекли хлеб, отварили картошки, и, волей – неволей им пришлось вставать. Лёльку отправили к знакомым за молоком, а Люба должна была идти в школу на отработку. Дядя Митя уже ушёл на работу, на консервный завод, а Лёлькин папа, тоже собиравшийся уходить, присел с Любой позавтракать.

Допивая кружку молока, принесённого Лёлькой, Яков Петрович сказал ей:

– Коли ты всерьёз надумала ехать учиться, то всерьёз и готовься, балдыки не сшибай! Не теряй времени на пустое.

– А ты далёко? – спросила она.

– В разведку по обустройству с жильём и работой. Не век же нам жить у тёти Гани. Довольно и того, что ты у них давно живёшь.

День, как и предыдущие, обещался быть таким же солнечным и жарким, но утро пока что одновременно и бодрило, и ласкало своей прохладой. В соседних дворах время от времени слышалась запоздалая перекличка петухов. Тёти Ганин петух, задира и забияка, которого запросто можно было держать вместо собаки, и любивший с катуха встречать утро своим голосистым «ку-ка-ре-ку!», уже давно пропел, и теперь, пользуясь недосмотром хозяев, бродил со своим гаремом кур по двору и огороду.

Собака Чайка в жару пряталась в будке, но по ночам и в утренние часы она, как настоящий сторож, лежала и бродила рядом с ней, позвякивая цепью. Она строго следила за порядком: прогоняла со двора чужих петухов и котов. Вот и теперь Чайка сначала ворчливо рычала на кур, клюющих остатки крошек из её миски, а потом взялась лаять, пытаясь прогнать кур от калитки, ведущей в огород.

Тётя Ганя спохватилась:

– Батюшки! Забыла кур загнать в клеть! Лёлька, помогай – лови! Не то повыклюють, чего не надо!

Лёлька, посыпая дорожку со двора до клети крошками хлеба, стала звать:

– Цып-цып-цып!

Часть кур удалось заманить, остальных пришлось выгонять с огорода во двор, и там начинать всё сначала. Помогать ей в этом взялись все: и проснувшиеся мальчики, и вышедшие на переполох бабушки, и мама, и тётя Ганя. Все смеялись, глядя друг на друга: в пухе и перьях были и волосы, и одежда.

– Ну вот: хочешь – не хочешь, придётся купаться! – отфыркивая пух, сказала Лёлька.

– За чем дело стало? Залезай под душ, сразу полегчаеть! – посоветовала мама.

– Я лучше с Марой на озеро сбегаю – там искупнёмся, а тут в бочку воды ещё надо принести, да пока она нагреется, ждать долго.

– Ладно, сбегаете к озеру. Но воды сейчас ты всё равно принеси! Мы тоже скупнёмся.

Лёлька подхватила вёдра, коромысло и помчалась к колодезю – журавелю, что был недалеко от дома.

Набрав полные вёдра чистейшей ледяной воды, понемногу отлила обратно в колодезь, чтобы по дороге не расплескать. Во дворе её встретила тётя Ганя, забрала вёдра. Оставив одно ведро внизу, со вторым стала подниматься по лестнице к бочке, окликнув Лёльку:

– Лёлька, другое ведро сейчас мне подашь, абы за ним не спускаться!

Лёлька подошла. Тётя Ганя стала переливать воду – бочка оказалась полной. Ледяной водопад хлынул вниз на Лёльку, окатив её с головы до ног. Та отпрянула, но было уже поздно.

– Вот тебе и душ! – вытирая от смеха слёзы, сказала мама. – Не придётся бежать на озеро.

Тётя Ганя, поджимая живот от смеха, еле спустилась с лесенки.

– Это Митрия работа. Когда только он успел? Налил полную бочку и ничего не сказал.

Лёлька, тоже смеясь, убежала в дом переодеться. Ребятня – то один, то другой, резвясь, стали клянчить:

– И меня, и меня надо полить водой!