Зеркало. Истории о любви

– Алевтина, перестань реветь. Ты наказана за свои проделки и поэтому будешь сидеть в тёмной комнате, пока не осознаешь своего отвратительного поведения.

В этот день маленькая Аля, играя с ребятами в догонялки, споткнулась и упала в лужу. Ее любимая куртка стала грязно-желтого цвета, по ней ручьями стекала мутная вода. Девочка испугалась, и внутри все заполнялось жутким и липким страхом перед отцом. Она стояла посредине улицы и ревела в голос, пока за ней не прибежала мама.

– Послушай, Иван, девочка ещё совсем мала. И с кем не случается. Это ведь дети. Они играют, иногда падают, пачкаются. А куртку, в конце концов, я уже отстирала. Тем более Аля боится темноты. Это очень сильное испытание для ребенка, – говорил голос мамы, в котором слышалось заискивание и страх.

– Прекрати свои кудахтанья. Алевтина останется там столько сколько нужно, – грубо оборвал маму папин голос. – А ты если будешь вмешиваться в процесс воспитания, из девчонки ничего путного не получится.

Девочка, услышав сердитый папин голос, вся съежилась, сжалась, будто от удара. Маленькие губки затряслись, носик зашмыгал, засопел, и на глазах заблестели крупные слезинки. Она вся задрожала и начала плакать. Вцепилась в Алевтину пухленькими детскими ручонками и не разжимала их ни на секунду.

Алевтина еще крепче прижала к себе испуганное, вздрагивающее тельце девочки, гладила ее шелковистые, слегка вьющиеся волосы, целовала в теплую, пахнущую маминым молочком макушку, и легонько покачивала. В эту минуту она вдруг поняла, что маленькая девочка у нее на руках, и есть она, тогдашняя крохотная Аля, которая столько натерпелась в детстве от отцовского деспотизма. Он часто запирал её в тёмной комнате за каждый ее проступок. И до сих пор, став совершенно взрослой и достаточно успешной женщиной, став уже бабушкой, она боялась оставаться одна в тёмной комнате. У нее и ночью всегда горел ночник.

Алевтина крепко прижала к себе эту девочку, которая так доверчиво прильнула к ней и поняла, что ни за что на свете не оставит её здесь, в этом доме. Она открыла дверь, прошла через прихожую, мимо сидящего, с удивленным, вытянувшимся лицом отца, сняла с вешалки ярко-желтую куртку и вышла из дома.

Алевтина Ивановна вздрогнула и проснулась вся в поту. Она чётко помнила все детали сна. Перед ее глазами стояло выражение лица девочки, себя тогдашней, которую забрала из своего родительского дома.

Она забрала СЕБЯ со всеми страхами, одиночеством, слезами, переживаниями и подарила ту любовь, которую она так и не увидела от своего отца.

***

– Бабуля, а ты уснула, – подбежала к ней маленькая Настенька. – Я прибегала, а ты спала, и я укрыла тебя пледом, который мне дала мама.

– Спасибо тебе, моя родная, – ответила Алевтина Ивановна и нежно поцеловала внучку.

– Бабушка, идём ужинать. Мама испекла такую вкусную шарлотку. Ммммм… пальчики оближешь. Я уже успела снять пробу.

– Пойдём, моя радость, – ответила бабушка. – Только найди мне мой жёлтый клубочек. Он куда-то закатился. Я тебе из него свяжу красивую кофточку.

– Да вот он. Под моим стульчиком, – и девочка протянула клубок шерсти бабушке.

Маленькая Настена вложила свою ручку в теплую и мягкую руку Алевтины Ивановны, и они пошли пить чай. Запах корицы, смешанный с яблочной мякотью, приправленный сахарной пудрой, щекотал ноздри, дразнил и будоражил аппетит. В воздухе витал легкий коричный букет осенней листвы, смешанный с яблочно-ванильным ароматом пирога.

Этой ночью Алевтина Ивановна спала спокойным сном. Впервые, за много лет в её комнате не горел ночник.

Подруга

Анна Ильинична медленно, не спеша поднималась по лестнице. Лифт почему-то сегодня не работал, пришлось пешком подыматься на восьмой этаж. Это хорошо. Было время подумать о том письме, которое только что достала из почтового ящика.

Она очень давно ничего и не от кого не получала. С тех самых пор, когда появились первые мобильные телефоны, и мало помалу писать стало не модно. Да и ждать корреспонденцию приходилось долго. То ли дело, сию минуту набрал номер телефона, и вот ты уже разговариваешь со всем миром.

Письмо было неожиданным. Анна Ильинична старалась не вспоминать этого адресата. Взяв в руки конверт, она несколько минут смотрела на него и не могла заставить себя вскрыть и прочитать. На глаза навернулись слезы. Она скомкала его, не читая, бросила в корзину для мусора и пошла к лестничному пролету. Затем остановилась и, постояв немного в раздумьях, подошла к мусору и вынула оттуда скомканное письмо. Небрежно сунула в карман пальто и стала подниматься по ступенькам.

– Что-то не пойму, зачем она мне написала? Мы много лет не общались. Иногда, мне казалось, что я её никогда не знала. И не знакомились никогда, не крестила она моего ребёнка, не дружили мы. Зачем мне её исповедь? Откуда узнала мой адрес? Ведь я тогда переехала сразу, – думала про себя Анна Ильинична.

Войдя в квартиру и не снимая пальто, она присела в кресло, достала из кармана смятое письмо, вскрыла его и стала читать:

«Я рассказываю тебе эту историю, потому что ты, возможно, единственный человек, который, не смотря ни на что, может быть постарается меня понять и простить.

Помнишь, когда я только появилась в вашей компании, именно ты, первая подошла и, улыбаясь, протянула мне руку:

– Будем знакомы. Меня зовут Анна. Я руководитель отдела маркетинга, в котором вы теперь будете работать.

– А меня зовут Татьяна, – ответила я.

С того момента началась наша дружба. И она была настоящей. Такой подруги у меня никогда не было. Живой, душевной, искренней. Я так была рада, что у меня появилась ты. Мы могли часами разговаривать о самых банальных вещах, ничего не значащих и в тоже время эти разговоры помогали мне жить, двигаться вперёд и не падать духом…»

Анна Ильинична, сама того не желая, погрузилась в воспоминания. Она хорошо помнила, какое впечатление на нее произвела Татьяна. Девушка ей очень понравилась – живые и выразительные глаза, радостно-счастливая улыбка, темно-каштановые волосы, туго собранные на затылке, открывали ее выразительное, слегка удлиненное лицо. На ней было надето строгое однотонное, шерстяное платье темно-вишневого цвета, сшитое точно по фигуре и выгодно подчеркивающее ее стать. В тон подобранные туфли, сумочка, что говорило о безупречном вкусе. Последним штрихом к образу были серьги с капельками рубина.

Да, она понравилась всем.

– А ведь много лет, работая с людьми, я научилась разбираться в психологии и понимании человеческих душ, – думала про себя Анна Ильинична. – Я ведь заметила тогда, что где-то в уголках глаз пряталась горечь, улыбка казалась радостной, но вот открытости и искренности не чувствовалось. Наоборот, сдержанность и натянутость. И всем своим идеальным видом, Татьяна хотела показать, что у нее все хорошо.

Анна Ильинична снова вернулась к письму.

«…Я мало рассказывала о себе, потому что, по сути, и рассказывать-то было нечего. Жизнь была точно стоячее болото. Никаких событий, встреч, людей – ни-че-го в ней не происходило. Я жила словно доживала свой век, находилась в полной прострации. Все было серо, рутинно и обыденно.

Иной раз, приходила домой, а там четыре стены, ящик самый модный плазменный, который включать вовсе не хотелось. Открою холодильник и тут же его закрою. Открою буфет, налью рюмку самого дорого коньяку, выпью и все чувства, бурлящие до сих пор, успокаивались. Есть не хотелось. Свернусь клубочком под пледом и засну до самого утра. Без кошмаров, снов, иллюзий. И так три года.

Почему? Не знаю, как-то не случилось в жизни любви. Может быть, потому что я не позволяла ей быть, боясь боли и разочарований. Не случилось семьи. Не родились дети. Не было дома, полной чашей. Выросла в детском доме. Все в этой жизни доставалось с трудом. В одно мгновение все опостылело.

Я – была одна.

И вот, спустя три года, совершенно случайно попадаю к вам в офис и знакомлюсь с тобой. Это словно глоток чистого воздуха, точно свежий порыв ветра, который ворвался в мою жизнь и перевернул её с ног на голову. Вернее, наоборот. До этого я жила именно в таком состоянии. А тут вдруг все стало на свои места. Я увидела другую жизнь, других людей. Я видела, какой жизнью живёшь ты, твоя семья. У вас всегда слышался смех и шутки. Вы всегда были вместе. Один за всех и все за одного. Такой сплоченности, взаимоуважения, поддержки я не видела нигде. Помню, когда у тебя тяжело заболела мама, и вы забрали ее к себе. По очереди ухаживали за ней, помогали, создавали уют и теплую атмосферу, задействовали ее во всех домашних делах по возможности, поднимая тем самым ее значимость в жизни семьи, чтобы она чувствовала себя нужной. А ведь это так важно для человека. В любом возрасте. Сейчас я отчетливо понимаю эту истину.

Ты показала мне совершенно новый мир для меня. Помогала мне во всем. Даже, когда у меня случались непростые времена, ты меня не бросала. Даже, когда я пыталась вернуться к прежнему существованию, ты всегда находила способ меня вырвать оттуда. В тебе была какая-то, непонятно откуда берущаяся внутренняя сила и непоколебимая стойкость. Ты словно магнит, тянула к себе. И чтобы ни случалось, ничто и никогда не могло тебя изменить, твоего оптимизма, позитивного отношения к жизни. Ты обладала такой харизмой, таким жизнелюбием, что я начала завидовать. Представляешь?

ЗА-ВИ-ДО-ВАТЬ!

А там, где начинается зависть, кончается дружба. Ты, это знаешь лучше меня.

А знаешь, что такое зависть? Нет, не знаешь. Тебе никогда не было знакомо это чувство. Поэтому даже не обратила внимания на то, что я вдруг изменилась. Никак не могла избавиться от этого наваждения, от ревности, даже злости. Все впиталось в меня, разъедало, будто ржавчина, не давало спокойно жить. Я перестала к тебе ходить, стала сторониться, избегать. И дошло до того, что когда пришёл новый директор компании и у меня с ним завязались некие отношения, я стала под тебя, что называется "копать".

Да, да! Это была я. Именно, я сделала все, чтобы разрушить твою карьеру и получить твоё место. Но мне этого было мало. Я увела твоего мужа, хотя не любила его. По большому счету, он мне был не нужен. Мы расстались очень быстро. Я рассорила тебя с твоими детьми и моя крестница, твоя родная дочь, несколько лет жила со мной.

ТЫ ОСТАЛАСЬ ОДНА…»

Анна Ильинична вскочила на ноги и стала ходить по комнате, широкими шагами меряя ее из угла в угол. Буря самых разнообразных чувств поднялась у нее в душе. Руки сжались в кулаки с такой силой, что косточки побелели, ногти до боли врезались в мякоть ладоней. Дышать стало трудно, грудь вздымалась, будто кузнечные меха, а на голову, казалось, вылили кипяток. В эту минуту она вновь пережила те события, которые произошли так давно. Ненависть, гнев, злость, боль, – все сплелось в один клубок страстей и чувств. В эту минуту она ненавидела Татьяну больше всего на свете. И эта ненависть, точно ядовитая змея, вползала в сердце и душу.

– Нет, нельзя,– судорожно сглотнув комок в горле, сказала себе Анна Ильинична. – Только не впускать в себя эту отраву. Иначе, как потом жить? Я стану такой же, злой и мстительной. Нет, не хочу!

Женщина подошла к окну, рванула створку, в лицо ударила струя холодного воздуха. Она закрыла глаза и, открыв рот, подобно рыбе на берегу, жадно вдыхала морозный воздух. По щекам, догоняя одна другую, бежали слезы.

Немного успокоившись, Анна Ильинична подняла с пола листок письма, и стал читать дальше.

«…А несколько дней назад я случайно увидела тебя в кафе. Ты сидела за столиком с молоденькой девушкой и давала уроки английского. Я помню, какое у тебя потрясающее лондонское произношение!

Вы сидели и о чем-то весело разговаривали, даже смеялись, шутили. А в конце занятия подошёл парнишка, ровесник твоей ученицы. Наверное, её друг. И они поздравили тебя с днем рождения. Какой великолепный букет жёлтых роз подарили… Твои любимые. Ведь у тебя были именины. Поздравляю! И ты была не одна! Вот, что я поняла – как бы и чтобы не происходило в твоей жизни, ты всегда в кругу людей.

Ты – не одна! Ты – все тот же магнит! Солнышко, в лучах которого хочется согреться, искупаться, окунуться в тепло и любовь. Почувствовать полное блаженство и покой. В тот момент я поняла, что потеряла самого близкого в моей жизни человека. Надёжного и преданного друга. И если бы я могла все изменить, я бы начала все сначала.