Канатоходка

А ягоды, те, что не съедались сразу, шли на компоты, варенья, начинки…

Ну вот, опять отвлеклась… Я-то собиралась рассказать о Сочи, городе, перевернувшем мою жизнь…

Впервые попав в Сочи, я испытала два потрясения: море и цирк!.. С морем я познакомилась ещё во чреве матери, но по-настоящему увидела его и почувствовала именно там, в Сочи…

Оно вошло в вагон поезда рано утром, ещё на подъезде к городу, в открытое окно – запахом соли, водорослей и ещё чего-то, чем пахнет только море…

Когда из тьмы туннеля вырвались,
В меня влетело море с вызовом —
Солёной пеною и брызгами,
И нерастраченностью сил…

Из окна вагона изумлённо смотрела я на это удивительное Божье творение…

Когда в Сочи мы подошли к берегу, я долго стояла как вкопанная, заворожённая чудом!.. К морю с тех пор я всегда относилась и отношусь как к живому, всё понимающему и справедливому (а потому имеющему право покарать!) Существу, воплощению Божьего величия и Его воли… Море я не просто люблю. Я его уважаю. Я с ним разговариваю. Советуюсь. Боюсь…

А цирк?!. Когда впервые в жизни я попала в Сочи на цирковое представление, мне понравилось всё, но УВИДЕЛА я двух прекрасных женщин: в первом отделении – парящую под куполом на трапеции-луне в белом сплошном трико, с гладко зачёсанными зеркально-блестящими чёрными волосами – невероятную, неземную, волшебную Раису Немчинскую!.. А во втором отделении – нежную и беззащитную блондинку с мушкой на щеке, Маргариту Назарову, перед которой, когда она выходила на арену, падали, восхищённые её красотой и женственностью, превращаясь в огромный полосатый ковёр, на который она победно запрыгивала и изящно ложилась, – громадные, клыкастые тигры!..

Я была сражена! Я поняла, для чего родилась – вот так парить под куполом и говорить на одном языке с тиграми!!!.. Когда я сообщила об этом родителям, они поулыбались друг другу, как всегда считая, что я не вижу их перемигиваний и улыбок «в усы», и промолчали. Понятно было, о чём они синхронно думают: «Рассосётся. Какой ещё цирк с ревматизмом, ревмокардитом, освобождением от физкультуры и панической боязнью высоты!..»

Но я для себя уже поставила цель, и свернуть с дороги было просто некуда… Правда, я не знала, с какой стороны к этой цели подступиться. Тогда сама жизнь начала предлагать мне свои подсказки…

Елизавета Зиновьевна

В Сочи мы снимали комнатку у Елизаветы Зиновьевны Пешковой, дочери того самого Зиновия, незаконного (по другой версии – приёмного) сына Алексея Максимовича Горького (Пешкова).

Она была человеком удивительным, потрясающей личностью, невероятно образованной и интеллигентной, хотя судьба сделала всё для того, чтобы её сломать…

Много лет прожив с мужем-дипломатом на Капри, она наконец вернулась с ним и двумя маленькими сыновьями – одним грудным, а вторым двухлетним – в СССР.

Мужа сразу арестовали, и больше она никогда его не видела. Её с младшим сыном Алёшей отправили, как жену «врага народа», по этапу. Старшего, двухлетнего Сашу, забрали, и на несколько лет она его потеряла, найдя спустя годы у дальних родственников.

Когда Саша был уже взрослым, она потеряла его ещё раз, и теперь навсегда, – он попал под машину…

К тому моменту, когда мы с Елизаветой Зиновьевной познакомились, она уже пережила эти страшные трагедии: этап, известие о том, что мужа репрессировали, гибель Саши…

И тем не менее, несмотря на перенесённые несчастья и несмотря на то, что она жила в очень стеснённых условиях, она была настоящей леди: спину держала прямо, была всегда приветлива, говорила на нескольких языках, а на русском – с французским грассированием…

Работала «леди» в поликлинике, в регистратуре, – какая уж там зарплата!.. Поэтому она сдавала две свои комнатки на лето, а сама жила в пристройке – сарай сараем. Туалет – не просто во дворе, а один на несколько домов…

Ну и что!.. Когда живёшь почти в раю – и до моря идти минут пять, а над большим общим столом, за которым мы все вместе завтракаем и ужинаем, висит настоящий виноград, – при чём тут туалет?!.

Елизавета Зиновьевна жила в гражданском браке с Виктором, очень простецким на её фоне мужичком, к тому же лет на десять моложе. Тогда как-то не приняты были неузаконенные и разновозрастные взаимоотношения, и Елизавета Зиновьевна говорила, что Витя – её племянник. Но мы всё понимали…

К моей мамочке Елизавета Зиновьевна относилась с большой симпатией и нежностью. И даже когда выяснилось, что юный Алексей, её младший сын, влюбился по уши в мою маму и начал за ней серьёзно ухаживать: дарил цветы, приглашал на прогулки, краснел-бледнел (но мама была так хороша, что не влюбиться было невозможно!) – Елизавета Зиновьевна аристократически «ничего не заметила». И мамочку продолжала любить.

Со мной она занималась итальянским языком…

Это было время повальной любви к мальчику Робертино Лоретти. Изо всех окон звучала «Джамайка». У меня даже сохранился карандашный портрет маленького певца, который я нарисовала в порыве сильных чувств. Конечно, я знала все его песни, которые можно было услышать у нас – на пластинках, в радиопередачах…

И у меня появилась мечта: когда-нибудь с Робертино встретиться. Ну, а если мы встретимся… а он по-русски не говорит, а я не знаю итальянского?!. Вот я и учила язык. До сих пор у меня хранятся учебники и словари. Но моей единственной учительницей итальянского была Елизавета Зиновьевна Пешкова.

Мама передала мне эстафету дружбы, и, несмотря на большую разницу в возрасте, я дружила с этой уникальной женщиной до самой её смерти… Она несколько раз приезжала в Москву…

Последний приезд был печальным – она знала, что умирает от рака, и приехала на Каширку для консультации (надежда умирает последней!)… Виктор к тому времени женился на молодой девахе – кто бы сомневался!.. Елизавета Зиновьевна прощалась с нами, с жизнью… Она очень сдала, но спину держала всё так же – безупречно прямо…

Цирк – моя судьба

Поток сознания всё время уводит меня от «магистральных» тем. Но о Елизавете Зиновьевне я не могла не рассказать. И жаль, что так мало… Я надеюсь, у меня ещё будет возможность написать о её горькой и всё равно прекрасной, как она сама, жизни…

А теперь опять о цирке…

Однажды в Сочи, поссорившись с мамой и бабушкой (что-то там мы не поделили со зловредной Иркой, а они, как всегда, встали на её сторону!), я ушла «куда глаза глядят»… Глаза, вообще-то, никуда не глядели из-за наворачивающихся слёз, а вот ноги привели меня к цирку…

Тогда в Сочи ещё был цирк-шапито с брезентовым куполом. В цирке шло представление. Играл оркестр… Звучала барабанная дробь (я уже знала, что это означает: кто-то сейчас будет выполнять опасный трюк!)… Гремели аплодисменты… Пахло опилками и конюшней – волнующий запах цирка, волшебства, смелости… Поскольку стояла южная жара (а кондиционеры тогда ещё не изобрели), боковые проходы были открыты… Я приблизилась к ним, но войти не решилась – так и стояла за чертой…

И тут ко мне подошёл немолодой человек и спросил: что, мол, ты здесь стоишь, девочка, не хочешь ли посмотреть представление?.. Я посмотрела на доброго дядю, удостоверилась, что он не смеётся надо мной, и, не веря своему счастью, прошептала, что «конечно, очень хочу»… Он взял меня за руку, провёл через проход внутрь цирка и усадил в первом ряду!.. Это был директор Сочинского цирка по фамилии Пищик…

Когда счастливая и самостоятельная я вернулась домой, там уже была «тревога номер один»… Но, узнав, где я была, и увидев мою ошалевшую от радости физиономию, мама с бабушкой были так потрясены, что даже не стали меня ругать…

А я ещё раз убедилась, что цирк – моя судьба. И ещё на один шажок приблизилась к осуществлению своей мечты…

Наблюдая сквозь забор, как дочки дагестанского канатоходца Яраги Гаджикурбанова – всего их было семь, от двух лет до пятнадцати, со сказочными именами: Алмаз, Изумруд, Айшат, Патимат (больше не помню) – делают с утра в своём дворике (цирк снимал им жильё рядом с нашим сочинским обиталищем) мостики, стойки, «берёзки», шпагаты, – я пыталась повторить это дома на кровати… Немножко стало получаться…

Моя юная питерская тётя Ира (она старше меня на шесть лет, и в ту пору ей было 14) занималась спортивной гимнастикой. Когда мы приезжали в Ленинград, Ира (в семье её всегда звали Дитька – от «дитя», видимо) проводила со мной почти всё время и очень многому меня научила: я села на шпагат, стала делать мостик, почти освоила «берёзку»… Выяснилось, что не такая уж я и неуклюжая! Что у меня природная гибкость и растяжка!..

Замечательно!.. А дальше-то что?!. Как попасть в цирк, не будучи ребёнком из цирковой династии?.. Судьба помогла и на этот раз.

Детская студия

Однажды, поддавшись моим уговорам, в конце лета мама повела меня в цирк…

Вообще, мама и бабушка всегда боялись опоздать – на вокзал мы приезжали за полтора-два часа до отхода поезда, в кино приходили минут за сорок до начала сеанса. И так далее.

На цирковое представление на Цветном бульваре (сейчас это «Цирк Никулина») мама привезла меня за час. Вход в цирк был ещё закрыт. Погода стояла осенняя, начал накрапывать дождик… Мы укрылись в помещении касс…

Вот там я и увидела объявление о приёме в детскую цирковую студию при Московском цирке, куда приглашались дети от 11 до 15 лет!.. Молодец мама со своим страхом опоздания!..

Через два дня я поехала поступать. Конкурс был большой и долгий. Не буду его описывать. Скажу сразу, что меня приняли, несмотря на отсутствие подготовки, несмотря на то, что я не умела делать стойку, несмотря на то, что не сумела ни разу подтянуться и висела на кольцах «как сосиська» (так выразился один из членов приёмной комиссии!). Всё равно я всем чем-то понравилась. Так я стала «студийкой»…

И началась сумасшедшая и счастливая жизнь!.. Мы занимались три раза в неделю – акробатикой, гимнастикой на трапеции, жонглированием… Нам преподавали настоящие цирковые артисты!.. Танец у нас вёл знаменитый цирковой балетмейстер Пётр Гродницкий – невероятно артистичный, эксцентричный и талантливый…

А ведь ещё была общеобразовательная школа!.. Шестой класс!.. Несмотря на огромную нагрузку, я не чувствовала усталости (ревмокардит! ау!)… Вот что значит любимое дело!.. В любое время мы могли пойти посмотреть цирковое представление!..

А потом и нас стали занимать в постановках, многие из которых тогда были сюжетными. И мы, «студийцы», танцевали кубинские танцы, поставленные Гродницким, в представлении «Куба – любовь моя!» (а в прологе студенты Гнесинки Иосиф Кобзон и Виктор Кахно пели песню под таким же названием)…

Мы, «студийцы», в головных уборах из перьев и разноцветных юбочках, танцевали «Танец маленьких индейцев» в детском представлении «Трубка мира», где главных злодеев-богачей (один именовался Богач-Кукарач, второй – не помню как) играли Юрий Никулин и Михаил Шуйдин – дядя Юра и дядя Миша, как мы их звали…