Канатоходка

Слава тоже мой добрый друг. Хотя он живёт в Москве, мы и с ним видимся редко. Да и перезваниваемся не так часто. Славка чаще летает в Америку к Аркашке – они всегда были неразлейвода. Но иногда всё-таки мы пересекаемся в Москве. Ездим ко мне на дачу… Славка удивительно добрый и верный человек, очень мягкий, отзывчивый и исполнительный. Поэтому часто окружающие его нагружают просьбами и обязанностями, хотя у Славки уже и проблемы с сердцем были, ну, и вообще, почему вместо привычного «надо Славку попросить» не сделать самому…

Впрочем, лезу не в свои дела. Когда-то мне сказал один друг: «Если человек так поступает, значит, он сам так хочет…» Но… просто я помню, какие у Славы были светящиеся голубые глаза! Жаль, потом погасли…

Когда он выходил в манеж – невозможно было глаз оторвать: не красавец и ростом невысок, но море обаяния…

Наш Юрий Гаврилович всё время «намекал» мне, чтобы я «обратила внимание на Славку»… Ну, я «обращала», но влюблялась-то в других. Да и у Славки «личная жизнь» развивалась совершенно в другой от меня стороне. Ну и хорошо: зато мы с Аркашулей и Славиком на всю жизнь остались друзьями…

А вот с моей Лидкой, закадычной подружкой, мы, к сожалению, потеряли друг друга…

А ведь были как двойняшки. И внешне были похожи – нас всегда спрашивали, не сёстры ли мы. Да ещё одевались специально в почти одинаковую одежду. И косу носили, перекинув на правое плечо – по моде, пришедшей из кинофильма «Прощайте, голуби!» – как у героини Светланы Савёловой. И думали одинаково, и высказывались синхронно – так бывает у близких людей. Мы почти всё время проводили вместе – просто не могли друг без друга. А когда летом разъезжались по разным дачам – писали друг другу длинные, подробные и смешные письма…

Однажды Лидка написала мне, что всё, мол, у неё хорошо, но «очень хочется курить, а купить негде…». Тогда я, «как настоящий друг», пошла в сельмаг, купила сигареты «Луч» без фильтра за 7 копеек, две штуки вложила в конверт с письмом и отправила Лидке. Но прежде, чем попасть в Лидкины руки, оно попало в руки её мамы. И мама, прощупав его, нашла письмо подозрительно толстым…

Разразился жуткий скандал на две семьи. Каждая из наших мам считала, что её непорочную дочку «развращает испорченная подружка»… Скандал, конечно, потом утих, но родительская насторожённость не убавилась, что, в свою очередь, ещё больше увеличило нашу с Лидкой бдительность и значительно уменьшило доверие к родителям…

А годы-то какие – самые опасные. Когда мы поступили в училище, мне было четырнадцать, Лидке – пятнадцать. Мы были одними из самых юных и действительно неиспорченных девчонок на курсе…

Большинство наших сокурсниц жили в общаге, которая находилась на Трифоновской улице. Я там никогда не была, но там же, кажется, было и общежитие студентов театральных вузов… Короче, дым стоял коромыслом – в буквальном смысле слова…

Тогда в моду входило курение – все героини западного кино красиво курили, все герои Хемингуэя, которым зачитывалась молодёжь страны, – не только курили, но и без конца пили…

Ну, в общем, комментарии излишни. Почти все сокурсницы покуривали. А надо мной и Лидкой – посмеивались: мол, маленькие наивные дурочки! Вот мы и решили «набраться опыта», чтобы казаться взрослее…

Однажды летом, когда обе наши семьи уже уехали на дачу, а мы ещё сдавали летнюю сессию, поэтому были в Москве, – мы купили в киоске пачку самых дешёвых сигарет и бутылку белого сухого вина «Людмила» в кулинарии ресторана «Прага» и решили «кутить». Но деньги на этом закончились, а закусывать было нечем. Тогда Лидка предложила ехать к ней: в их дворе на Селезнёвке росли шампиньоны. Мы их набрали и зажарили. Правда, они немножко подгорели, но тут уж ничего не поделаешь – больше есть было всё равно нечего…

В общем, «стол ломился от яств». Мы поставили нашу любимую пластинку – арии из итальянских опер в исполнении Марио Ланца – и, усевшись, «приготовились к разврату»…

Сухое вино показалось нам слишком кислым, и мы насыпали в него сахар…

В общем, когда одна сторона пластинки закончилась и её нужно было перевернуть, ни одна из нас не смогла подняться со стула… Головы были относительно нормальными, но ноги приросли к полу, а попки – к стульям…

Вот такой нам был преподан урок!.. «Картина маслом» – обездвиженные, мы с Лидкой хохочем, а на пластинке бедный Марио Ланца, заикаясь, всё повторяет и повторяет фразу из никак не заканчивающейся арии…

А вообще, мы очень любили фотографировать, а ещё больше – печатать фотографии. В ванной комнате на Суворовском бульваре мы ставили ванночки с проявителем, закрепителем и чистой водой. Ну и всю громоздкую аппаратуру для печатания, красный фонарь, чтобы не засветить фото…

Мы с Лидкой упоённо проявляли, закрепляли, печатали и при этом пели арии из наших любимых опер, которые знали наизусть: например, из «Травиаты» Верди. Партии Альфреда и Виолетты мы с ней пели по очереди: сегодня Лидка исполняет партию Альфреда, а я – Виолетты, а завтра – наоборот: я – Альфред, Лидка – Виолетта. И – в полный голос…

Обе самозабвенно любили Робертино Лоретти (я уже рассказывала, что благодаря этой любви я учила итальянский язык под руководством Елизаветы Зиновьевны Пешковой).

Мы бесконечно слушали пластинки с его песнями, знали их наизусть… Его нежный полудетский голос с какими-то нездешними обертонами «зачаровывал, околдовывал»… И мы заочно были влюблены в прекрасную страну, где он живёт «на берегу изумрудного моря под голубым небом и ярким солнцем»! И так хотелось туда, в Италию!.. А ведь ещё это было время рассвета итальянского неореализма в кино!.. Сколько прекрасных фильмов мы посмотрели! Как восхищали нас своей игрой и красотой Марчелло Мастроянни, Софи Лорен, Антонелла Луальди, Джина Лоллобриджида, Альберто Сорди… Как потрясала Анна Маньяни… А потом вышел фильм «Рокко и его братья» с Анни Жирардо и Аленом Делоном…

А потом – «Шербургские зонтики»… И мы начали увлекаться французскими фильмами…

Конечно, мы были совершенно девчонками – наивными и романтичными, но далеко не глупыми, очень любознательными и жаждущими знаний – совсем не поверхностных. Слава богу, время предоставляло нам такие возможности – У ВРЕМЕНИ БЫЛ ХОРОШИЙ ВКУС.

Самой «страшной попсой» того времени (хотя самого понятия «попса» тогда ещё не существовало!) были милые и светлые песенки: «Ландыши» и «Чёрный кот», которые сегодняшняя (уже существующая!) «попса» с аппетитом перепевает, а в ту пору их ругали за «легковесность и примитивность»…

Мне очень жаль, что наши пути с Лидкой – моей дорогой подружкой Лидой Коновой – разошлись. Но случилось это не враз, они расходились постепенно. А началось это просто и банально…

На 4-м курсе ко мне прикрепили для репетиций музыкальных номеров концертмейстера Славу Гурьянова – длинноносого, нагловатого, ироничного, но в целом достаточно обаятельного молодого человека и хорошего пианиста. По замыслу Зиновия Бонича, отрепетировав со мной номер, Слава (хотя бы на первых порах) должен был ездить со мной по гастрольным городам и во время моего выступления сидеть в оркестре и вести партию фортепиано… Мы начали репетировать, и почти сразу он предпринял попытку за мной поухаживать. Но мне он ну никак не нравился, я вообще взрослых мужиков не рассматривала как потенциальных кавалеров… Он вроде бы не обиделся и тут же переключился на Лидку, которая его ухаживания благосклонно приняла, и их отношения стали стремительно развиваться. Я за них только порадовалась…

В первом же из гастрольных городов я поняла, что Гурьянов, грубо говоря, спит с цирковой наездницей – тощей, вульгарной, ярко накрашенной литовкой…

Мне даже и в голову не пришло, что я могу не поделиться своими соображениями с Лидкой: не было тем, которые бы мы с ней обходили; мало того, я сочла «своим долгом» её предостеречь…

Лидка, конечно, устроила Славе «допрос с пристрастием». А тот (непостижимо – прямо средневековое коварство!!!) заявил, что это наглая ложь. Мало того, оговорил меня, сказав, что как раз всё наоборот – это я начала на гастролях сразу к нему «клеиться», а он, верный Лидке, меня отверг. Тогда я обиделась и из мести ОКЛЕВЕТАЛА ЕГО! Никакой наездницы, никакой литовки в помине не было – мир, дружба, любовь!!! – но есть Варлей-завистница!..

И Лидка, моя любимая, закадычная подруга, с которой мы дышали одним воздухом, с которой знали друг про друга всё – от увлечённостей до мыслей! – СРАЗУ ПОВЕРИЛА СЛАВЕ И НЕ ПОВЕРИЛА МНЕ!.. Мне, которая никогда её не обманывала и не подводила… Что это?!. «Любовь зла?..» Или наша дружба для неё оказалась детской блажью?.. Я была ошарашена такой несправедливостью и «торжеством лжи»… Я пыталась объясниться, но… ничего не получилось…

Наша дружба резко оборвалась… Сейчас-то я понимаю, что Лидке НЕОБХОДИМО БЫЛО самой поверить человеку, которого любила. И из нас двоих она выбрала его. Я стала «жертвенной коровой» (или ягнёнком, неважно!).

Они поженились. Лида родила дочку…

А потом он начал (вернее, продолжил!) изменять… Лида узнала и попыталась выяснить отношения. За это он так жестоко её избил, что у неё начались проблемы с головой, и она наполовину потеряла слух… Сотрясение мозга, инсульт…

Так до конца и не восстановилась речь. Когда мы с ней разговаривали по телефону, она говорила с затруднениями – спотыкалась, заикалась… Она рассказала мне, что в цирке она всё ещё работает. Славу не простила… Позже он с кем-то подрался и зарезал человека ножом… Его посадили надолго в тюрьму, где он и умер…

Вот такая история… Лидка была вполне весела. Сокурсники рассказывали, что видели её в «Союзгосцирке» и она замечательно выглядит… Мы с ней договаривались встретиться, но как-то сразу не получилось…

А потом, наверное, каждая по-своему усомнилась в необходимости такой встречи. И мы потеряли друг друга из виду совсем…

Система конвейера

Я, по-моему, уже рассказывала, что в «Союзгосцирке» тогда, когда я выпустилась из училища, работала «система конвейера», регулируя передвижения артистов и номеров из города в город, из программы в программу…

По разнарядке первым гастрольным городом у меня был Волгоград. Так как технически номер мой был сложным, а аппаратура с реквизитом весили 290 кг, мне нужен был постоянный ассистент, который помогал бы мне с правильной подвеской и растяжкой. Он помогал бы в репетициях, а во время моего выступления стоял бы на страховке и контролировал работу униформистов, которые вручную поднимали и спускали трапецию (вместе со мной) в начале и конце номера…

Бонич – так негласно именовали Зиновия Бонича и студенты, и преподаватели – решил, что самое правильное не брать «кота в мешке» со стороны, а соединить в одной программе два номера из нашего выпуска. Чтобы мы друг другу помогали и чтобы кто-то из моих сокурсников, отработав свой номер, ассистировал в моём, получая за это отдельные, хоть и небольшие, деньги…

Выбор пал на Бориса Руденко, а точнее, он сам вызвался: все годы учёбы он был безответно в меня влюблён и, видимо, в гастролях, когда я буду от него зависеть, надеялся «добить»…

Мы прилетели в Волгоград. Сначала всё шло нормально, но потом Борис не стал «терпеливо и трепетно» ждать, а начал предпринимать «атаки», а когда понял, что результат нулевой, поставил «вопрос ребром»: либо я выхожу за него замуж, либо он отказывается ассистировать. Ясное дело, я притязания на мою свободу отвергла…

И в результате меня оставили в Волгограде ещё на одну программу (это была программа Белорусского цирка, так на время я стала «белоруской»), а Борис со своим номером укатил в другой город…

Мне стал ассистировать кто-то из униформистов. И однажды, засмотревшись на меня под куполом, парень о чём-то задумался и забыл, что меня пора опускать вниз, а для этого надо отвязать канат и скомандовать, чтобы трапецию плавно опускали…

Когда он понял, что музыка уже заканчивается, а я всё ещё под куполом, он быстро отвязал верёвку и практически выпустил её из рук… Трапеция «со свистом» полетела вниз… Я удержалась, но сорвался привязанный к рамке металлический стул (на котором я сидела, играя на концертино). Он рухнул мне на лоб (ведь я работала с «гордо поднятой головкой», как учила меня незабвенная Елена Стефановна!)…

Зал ахнул в едином порыве!.. Я сделала вид, что ничего не случилось, и побежала к выходу. Инспектор манежа широким жестом отправил меня на повторный «комплимент»… Зал ахнул ещё раз: на глазах изумлённой публики (а в зале была большая французская делегация) на моём доселе гладком лобике вырастала огромная сине-красная шишка!..

За кулисами меня уже ждали цирковые друзья. Они наблюдали за происходящим из прохода и успели принести лёд, который раздобыли у мороженщицы, торгующей рядом с цирком… Я долго морозила свой лоб, но… Утром мне пришлось выстричь густую чёлку, которую ношу и по сей день…

С белорусским цирком я проехала несколько волжских городов: кроме Волгограда – Саратов и Ярославль…

А потом мне пришла разнарядка в Одессу… Я плакала, расставаясь с моими друзьями, с которыми проработала вместе почти 4 месяца – большой срок! – Яном Польди, Геной Горловым, братьями Денисовыми… Это были месяцы общения, дружбы, влюблённостей, общих праздников, общих радостей, общих проблем, которые легче было «разруливать» совместными усилиями…

Прощаясь с этим периодом моей жизни, я даже не подозревала, что Одесса станет городом, в котором моя судьба развернётся совсем в другую сторону…