Канатоходка

После выхода фильма на экран девушки массово начали стричься «под Нину», а мне было жаль своих волос… Но меня никто не спрашивал…

В самый первый съёмочный день снимали сцену в «доме Джабраила». Я в этом объекте не была задействована, но Гайдай просил на площадке присутствовать – погружаться в атмосферу и стилистику фильма…

«Чей туфля?.. Моё… Спасибо…» – рождалось у меня на глазах. В сценарии этих реплик не было, как не было и многих других смешных фраз, ставших впоследствии «крылатыми», – это результат блестящих импровизаций великолепных комедийных артистов…

Очень смешной момент, когда никулинский Балбес лёжа чешет пятку неожиданно «растянувшейся» рукой, придумал Никулин. И он же придумал, как это сделать. Под одеялом, в ногах у Никулина, ложился помощник режиссёра. Никулин засовывал свою руку под одеяло, а помреж – своей рукой тянулся к никулинской пятке… Просто, как и всё гениальное!..

И таких находок в картине множество. Во многом благодаря им картина такая яркая и весёлая…

А сценарий, кстати, был совсем не смешной – так, пересказ сюжета, незамысловатая история, видимо, и рассчитанная на то, что краски привнесут актёры. И действительно, начиная с репетиций, творческая фантазия великих творила чудеса!..

В своей книжке эстрадный артист Цукерман, который называет себя «летописцем великой троицы» (не знаю, как сейчас, но одно время у него даже был «Музей трёх актёров»), пишет, что Гайдай якобы за каждую придуманную шутку давал артисту бутылку шампанского. Вот этого я не помню – даже если предположить, что от меня, младшей в группе, скрывали алкогольное премирование, всё равно это как-нибудь хоть раз за картину да просочилось бы…

Думаю, что Цукермана ввёл в заблуждение Моргунов – он был великий выдумщик и рассказывал иногда байки, не имеющие никакого отношения к действительности, причём делал это с абсолютно «честным» и серьёзным лицом…

Но недавно в документальном фильме о Моргунове я увидела и какую-то неизвестную актрису, и не более известную режиссёршу, которые «со знанием дела» пересказывали байки и про шампанское, и тому подобную неправду. И это на центральном телевидении!.. На что это рассчитано? На то, что фильм снимался в эпоху мезозоя и не осталось очевидцев?!.

И блистательная «троица», и Владимир Абрамович Этуш, и Саша Демьяненко, и Фрунзик Мкртчян – оказались не только прекрасными артистами, но и добрыми, внимательными людьми: они репетировали со мной очень тактично, так, чтобы я чувствовала себя в их ансамбле равноправным партнёром. И в результате всё получалось. Я, конечно, волновалась, трепетала, но сумела переступить и через свою неуверенность, и через своё неумение. Естественно, мне было трудно избавиться от страха, что я, непонятно как «затесавшаяся» в уже состоявшийся коллектив, всё испорчу…

И ещё – мне было невероятно сложно приспособиться к новому ритму жизни, к способу существования, резко отличавшемуся от циркового.

Съёмки начинались в восемь утра, но на «грим-костюм» меня привозили к семи, а то и раньше. Но это совершенно не означало, что, когда я была готова, то сразу попадала в кадр. В кино всё меняется на ходу, по обстоятельствам. И иногда мои сцены начинали снимать уже после обеда, иногда к концу смены, а иногда и переносили на следующий день. Я не роптала, но… во мне скапливалась и перегорала молодая энергия, которую я до конца растрачивала на репетициях и в работе под куполом – в цирке. А тут…

Причёсанная, загримированная и одетая в съёмочный костюм, я должна была подолгу сидеть, ждать своего часа. А так хотелось побегать, попрыгать, поделать шпагатики, постоять на голове! Но… Нельзяаааааа!!!.. И часто к тому моменту, когда я попадала в кадр, на меня нападала сонная вялость: глаза потухали, эмоций – ноль…

Тогда Гайдай приказывал мне взбежать по лестнице на четвёртый этаж, а потом бегом обратно – и сразу к камере. Ну и всё – порядок: глаза опять блестят, запыхалась, взволнованная, энергичная… Гримёрша Рита припудрит чуть-чуть, и – то, что надо!

Но отдушинами в фильме для меня, конечно, были трюковые и музыкальные эпизоды.

Балетмейстер Авалиани (он, кстати, снялся в роли официанта, произносящего тост про «маленькую, но гордую птичку», которая полетела «прямо на солнце!..») поставил в картине несколько колоритных танцев. Например, к песенке «Если б я был султан…». Ох, какое же удовольствие для меня было сниматься в этом эпизоде! Да это и на экране сразу видно – такая счастливая мордашка!

Когда первый отснятый в павильоне материал показали Ивану Александровичу Пырьеву, который был в это время художественным руководителем мосфильмовского объединения «Луч», где и снималась «Пленница», он сказал: «Из этой девочки может получиться новая Любовь Орлова!» Гайдай рассказал мне об этом уже в киноэкспедиции. Конечно, было приятно.

Но никто не стал лепить из меня новую звезду. Для того чтобы стать «новой Любовью Орловой», недостаточно внешних данных, способностей, трудолюбия, таланта и стечения обстоятельств! Для этого нужен Григорий Александров, который всё это соберёт, сбережёт, найдёт подходящий материал, достойное обрамление, сумеет ярко преподнести… и так далее.

Я снялась в 61-м фильме – у режиссёров разной степени профессионализма и таланта, – но самыми популярными и яркими так и остались роли в «Кавказской пленнице» и «Вие»… А ведь и в самых «проходных» и уже забытых картинах иногда я и сама вижу, какой был потенциал. Говорю это безо всякого кокетства и «ложной скромности» – уже можно, уже пришло время «собирать камни»…

В конце мая мы выехали в экспедицию в Крым, поселились мы в Алуште в гостинице «Черноморская», недалеко от моря, до которого мы добирались не так часто, потому что съёмки были каждый день (за исключением дождливых). В зависимости от этого и складывался мой режим. Просыпалась я рано, делала в своём крошечном номере зарядку, бежала (в буквальном смысле) на море, доплывала до буйка и обратно и неслась к гостинице, чтобы успеть выпить кофе до отъезда на съёмочную площадку.

Снимали мы весь световой день. Обед привозили на площадку, причём это был не сегодняшний «кинокорм» в пластмассовых коробочках, а вполне себе полноценный обед из трёх блюд, который привозили в больших – не знаю, как их правильно обозвать, – бидонах (термосах? чанах?). И посуда, и приборы тоже были не одноразовые. И ели мы за большим общим столом, который смастерили наши рабочие, и сидели на лавках, ими же сколоченных. Всей группой. Дружно.

Такая была славная пауза, после которой мы с новыми силами продолжали работу уже до того момента, когда солнце входило в «режим» (это такое состояние светового дня, когда ещё совсем светло, но можно снимать вечерние сцены, потому что лучи солнца уже не прямые). Вот тогда начинали собирать аппаратуру и готовиться к отъезду в гостиницу…

Хотя в картине есть и вечерние сцены – например, когда после песни «Где-то на белом свете» Шурик провожает Нину. И, уже влюблённые, они прощаются…

Но обычно мы приезжали в Алушту ещё засветло, и я бежала к морю, чтобы успеть искупаться до заката. Потом иногда присоединялась к группе, которая шла ужинать в ближайшую шашлычную (шашлык готовили везде очень вкусно!), но не всегда – старалась всё-таки на ночь не есть: следила за весом…

На этом рабочий день вовсе не заканчивался – мы собирались в гостинице (чаще всего в номере Гайдая) для репетиции сцен, которые предстояло снимать на следующий день. На репетициях кроме Леонида Иовича и актёров, занятых в этих сценах, обязательно присутствовал и оператор Константин Бровин, чтобы понять настроение того или иного эпизода и найти потом лучший ракурс.

Кстати, у Гайдая и Бровина вся картина была расписана по кадрам. И не просто – крупный план, средний, общий, а с мизансценами: в каком месте кадра находятся герои, в какую сторону смотрят…

То есть у них была, по существу, готовая сложившаяся картина, в которую нужно было ввести актёров, которые бы заиграли, а всё вместе это потом сложилось бы в искромётную комедию…

Но, конечно, когда мы репетировали и снимали, что из этого может получиться, никто не представлял…

В те дни, когда не снимались мои сцены, меня возили на площадку, где я должна была УЧИТЬСЯ ВОДИТЬ МАШИНЫ, так как в фильме их две: грузовик-полуторка, «загримированный» под «Скорую помощь», и красная легковая, ретро, немецкой марки «Адлер».

Хозяин «Адлера» и был инструктором, обучавшим меня вождению…

Однажды после съёмок я ехала за рулём по Симферопольскому шоссе из Ялты в Алушту и везла «троицу»… Поразительно – и то, что мне доверили их всех троих везти, и то, что они сами не побоялись сесть в машину с таким неопытным водителем! Дорога-то всё-таки горная и совсем не простая!..

Все автомобильные погони мы снимали на Старом Крымском шоссе. После введения в эксплуатацию Симферопольского движение по Крымскому шоссе фактически прекратилось. Поэтому даже и перекрывать движение особенно не приходилось…

Так вот. Снимался один из эпизодов погони. Путь Нине, несущейся на красном автомобиле, преграждает троица. Они умудрились обогнать её на рефрижераторе, в который сумели забраться, когда он проезжал мимо них…

Троица стоит, взявшись за руки… Трус (Вицин), попискивая от страха, оседает в лужицу – это тают «сосульки» на его шляпе… Машина с Ниной приближается… Нина, видя троицу, отчаянно жмёт на клаксон, потом ударяет по тормозам…

Я несусь! Жму! Ударяю! А машина не тормозит!.. На шоссе позади троицы лежит оператор с камерой – снимает!.. Я ору, что «машина не останавливается»… Троица, матерясь, бросается врассыпную…

А оператор лежит и не слышит – камера тогда работала громко, да и машинку «Адлер» бесшумной не назовёшь…

В полуметре от оператора машина всё-таки тормозит! Ура! «Хеппи-энд»!.. Но Гайдай сердится на меня, хотя я совсем не виновата – техника подвела.

Однако Леонид Иович решает, что больше ни одного трюка я не выполню!.. Трюков в картине было достаточно. Кроме вождения двух машин я ещё спускалась со скалы на верёвке, выпрыгивала из окна (летела на канате с высоченной операторской «стрелы»). Скакала за уплывающим по реке Шуриком: сначала на ослике, потом на лошади и только потом прыгала в речку – так было по сценарию, и мы это сняли. Но во время монтажа Гайдай безжалостно вырезал всю мою «верховую езду». Он вообще, к сожалению, много интересных эпизодов выбросил из картины, чтобы сохранить её ритм. В результате фильм получился совсем коротким по сегодняшним меркам – 1 час 20 минут, – но ведь смотрится на одном дыхании. Значит, Гайдай был прав, отправляя в монтажную корзину всё, с его точки зрения, лишнее. Конечно, прав. Но… всё равно жаль!..

А что касается трюков… Дело в том, что все они, кроме прыжка в горную речку и самого эпизода «спасения Шурика», уже были сняты.

Красная Поляна и речка Мзымта

Но именно этот прыжок Леонид Иович и решил снимать с помощью дублёрши. «Ну как же так?! Я же воздушная гимнастка! А тут всего-навсего какая-то несчастная речка… Можно я сама?..» – канючила я. Но Гайдай был непреклонен: «Если бы это был последний кадр в фильме! А нам ещё полкартины снимать!..»

Ассистентка, поехавшая за дублёршей, вместо девочки «нашла только мальчика», которого нарядили в мой костюм и поставили на исходную точку. Оператор Бровин, конечно, его забраковал, сказав, что «парень на Наташу никак не похож. Да ещё усики пробиваются!..» Группа дружно захохотала…

Я с надеждой дёрнулась в сторону Гайдая, но меня опередила девушка из группы любопытных, наблюдавших за съёмками. Она сообщила, что вот, мол, какая удача – «я как раз мастер спорта по прыжкам в воду и с радостью вам помогу!».

Одетая в мой многострадальный костюм, наскоро, «под Нину», подстриженная девочка готовится к прыжку. По команде «мотор» она неожиданно мешком падает в воду и топором идёт ко дну…

Выловленная из речки «мастер спорта по прыжкам», стуча зубами от страха и холода, созналась, что, вообще-то, она плавать не умеет, но «очень хотела сняться в кино»…

Световой день неумолимо двигался к «режиму», и времени на поиски дублёрши уже не оставалось. А на другой день мы возвращались в Алушту. Так что пришлось прыгать мне!..

Таким образом, все трюки в картине я выполнила сама!.. Ура!.. Хотя не могу сказать, что плавание в ледяной речке с не очень тёплым названием Мзымта доставило такое уж удовольствие!.. Река брала начало в ледниках Кавказских гор. Температура в ней была, наверное, градусов 5–6… Дублей много: прыжки, потом само «спасение», потом ещё нас поливали водой из Мзымты (когда мы с Шуриком сидим, стучим зубами от холода, надо сказать, стучали мы практически по-настоящему).

Поэтому, когда съёмка наконец завершилась, нам с Сашей поднесли по полстакана чистого спирта, позаимствованного у гримёров. Им тогда полагалось возить с собой для работы: отмачивать, например, всякие наклейки – усы, бороды, накладки и т. д. И спирт, и тройной одеколон в неограниченном количестве им выдавали на складе «Мосфильма». Закусить принесли одно огромное яблоко (ранет, кажется!) на двоих… Я попыталась отказаться от жутко пахнущего спирта, но мне сказали: «Надо! А то заболеешь!» – и я послушно выпила, сразу окосела и сказала, что хочу спать. Мне показали направление, куда я должна была пойти, чтобы найти домик, в котором остановилась. Я добралась до него, плюхнулась на кровать и быстренько «отрубилась»…

Проснулась от того, что меня кто-то осторожно потрясывает за плечо. Это был Юрий Владимирович Никулин, который жалостно так мне сообщил: «Девочка! (Никулин меня всегда называл „девочка“.) Это моя постелька!»… (Ну, прямо-таки текст из сказки «Три медведя»: «Кто ложился на мою постель и примял её?!.») Вот стыдно-то было!..

Да! Я же не рассказала, что «объект река» снимался – единственный из всей картины – на Кавказе, в Красной Поляне, которая тогда и не предполагала, что через несколько десятков лет станет «олимпийским объектом» и фешенебельным курортом. Тогда это было милейшее, очаровательнейшее туристическое местечко – несколько скромных деревянных домиков для привала туристов у подножия Кавказских гор. Рядом, в живописной долине, эта самая речка Мзымта… Тихо. Красиво. И хоть и не очень далеко от Адлера, но в стороне от цивилизации…