Вопросы мастеру

– Я помешал?

– Нет… Это я забылась.

Ему не нужно было подходить к полотну, чтобы понять, что ряд был закончен. И дочь уже наверняка просмотрела свою работу и осталась довольна результатом, чем и объяснялись ее неудержимые танцы.

– Давно ты была там?

– Недавно.

– Любовь не осталась незамеченной? – он усмехнулся.

– Он узнал ее! Они встретились, и он узнал ее!

Энж была счастлива, он чувствовал это по ее голосу.

«Что же будет завтра, когда ей придется столкнуться с влиянием темных цветов. А ведь они непременно затмят собой розовое свечение.» – думал он.

Сколько он знал мастеров-носителей светлых тонов! Словно за диковинными зверушками, он часто наблюдал за их работой. Они напоминали ему безумцев- с улыбкой на лице и безумной скоростью, с радостными возгласами они складывали судьбы, а потом, через некоторое время, корчились в муках перед своими творениями, не в силах перенести горькую развязку сотворенного. Ибо, если вставлять слишком часто светлые, радостные кусочки, то очень скоро полотно начнет принимать только темные, судьба такого носителя изголодается по темному цвету. А это всегда предвещает носителю плохой конец. В судьбе не могут быть только розовые и желтые тона, обязательно должна быть и холодная палитра… А обладателям амулетов любви и надежды всегда было очень сложно вкладывать в свои творения темные цвета.

Мастер же, который являлся носителем безразличия, легко мог зачерпнуть из чаши судеб пригоршню смеси кусочков всевозможных цветов и спокойно сделать свое дело. А если при просмотре полотна и появлялась жалость, то ему стоило только взяться пальцами за кулон, и все эмоции исчезали, снова наступало спокойствие. Тогда он отворачивался от готового полотна и уходил к другому…

Для носителей светлых тонов спасения не было нигде, а прикосновение к кулону в их случае непременно должно было, по мнению Мастера, повлечь за собой ухудшение их состояния. «Носителям надежды, наверное», -думал он, -должно быть проще, ибо надеждой себя можно утешить, а в любви искать утешения бесполезно».

– Я хочу с тобой поговорить.

Словно гром грянул над головой Энж.

– Ты ведь не хочешь сказать, что чувства будут не взаимны?!

– Вполне вероятно. И ты должна быть к этому готова.

– Но почему?

– Не смотри на меня так, Энж. Это не моя вина.

– Но ты можешь мне подсказать, что сделать, чтобы этого не произошло!

– Я не знаю. Еще рано говорить о том, что любовь будет безответной, но если это будет так, то ты ему ничем помочь не сможешь, он должен будет это пережить. Ты знаешь, что полотно, которое собрано правильно, белеет. Тебе интересно, что же происходит с остальными?

– Да.

– Остальные могут меняться самопроизвольно. Например, ты выстроила судьбу, но она не белеет. Почему? Потому что судьбы, связанные с ней, еще не определились… Раз ты носитель любви, то я объясню тебе на твоем языке. Мужчина влюблен в женщину. Она умирает, ну, или допустим, чтобы совсем тебя не расстраивать – выбирает другого мужчину. Стандартная человеческая ситуация. Что же происходит дальше? Наш герой может попытаться изменить что-то, добиться взаимности…, но только до определенного момента, пока полотно любимой женщины и соперника не побелели. Когда полотна белеют, они тут же появляются в книге у Хранителя. Все! Они там записаны. Это судьба.

– Всегда хотела спросить, что за книгу Хранитель носит с собой?

– Не отвлекайся. Обо всем узнаешь тогда, когда будет нужно. Итак…, они появились в книге, и это значит, что их судьбы меняться не будут. Что же происходит с полотном нашего героя, который остался с носом? И вот тут два варианта. Первый- из его судьбы вываливаются кусочки, связанные с этой женщиной. Кстати, люди догадываются о том, что при желании выброс чувства и замена его на другое всегда возможно, у них даже есть много поговорок по этому поводу. На том уровне, где я сейчас работаю, умные люди называют эту способность полотна – клин клином. «Клин клином вышибают» – говорят они… Но как быть с нашим героем? Парня надо спасать, ведь в его полотне образовалась дыра! Как?

– Перестроить заново будущее?

– Немного не так. Зачем перестраивать будущее, если можно просто заняться его ремонтом?

– Вставить туда другие чувства?

– Да! Туда, где была любовь, поставить безразличие. Такие дыры можно залечить только безразличием.

– Это… Неправильно. Это все равно, что вырезать сердце и заменить его чем-то менее значимым!

– Есть второй вариант.

– Какой же?

– Возможно, полотно не выбросит кусочки. Они останутся в нем навсегда. Но вся жизнь нашего героя будет омрачена воспоминаниями о той любви, его ничего не будет радовать. Он будет жить напрасными иллюзиями, глупыми мечтами.

Энж заметно погрустнела, а Мастеру в первый раз за все время существования музыка показалась совсем не к месту, и он выключил ее, щелкнув пальцами.

После чего в тишине задал самый главный вопрос:

– Если бы ты могла выбирать, то какой вариант из этих двух выбрала бы для своего носителя?

12

Генрих направился к другу. Шел, вспоминал юные годы, и то, как судьба свела его с ним.

«Какими порой витиеватыми узорами плетется кружево жизни, будто чья-то невидимая рука вплетает в нашу жизнь то, что нам нужно, – думал он, – людей, вещи, события. Завиток любви, цветок радости, затем петля разочарования, раз крючок, два крючок…»

Его же жизнь до сих пор представляла серию одинаковых петель разочарований: ровные, одна за другой, в несколько рядов. И вот серия прервалась, и рука остановилась, будто кто задумался, что делать теперь…

Лувиньи де Граммон был хорош собой, хвастлив, заносчив, но понятлив. Светлые волосы, голубые глаза, он был истинным красавцем и отлично понимал это. С детства баловень, он, казалось бы, представлял собой полную противоположность Генриху. Да и внешне мальчишки смотрелись не как ровня- светлый де Граммон внешне казался сущим ангелом, в то время как Бурье, вечно растрепанный, с огнем в зеленых глазах, скорее походил на безумного демона, и что послужило поводом для их дружбы, оставалось загадкой не только для родных, но и для учителей.

Как всегда в юношеском возрасте любая жизнь омрачается событиями, являющимися переломными для каждой личности. Вот и в жизни де Граммона они случились: умер отец, и мать, оставив Лувиньи на опеку старшей дочери, не нашла утешения в детях и распрощалась с мирской жизнью, уйдя в монастырь. Последующие годы сделали с Лувиньи то, что и должны были: добавили ему мужественности. Он стал серьезнее относиться ко всему и даже принимать участие в семейных делах, которые до этого считал полной чушью. С Генрихом у них стало больше тем для разговоров, а когда помимо всего прочего в жизнь молодых людей вошли женщины, они уже не представляли себе и дня, чтобы не встретиться и не обсудить такой загадочный и изумительный женский пол.

Вчера пришла долгожданная весть. Генрих получил от друга записку со словами: «Жду завтра». Ни словечка о том, где он был, откуда приехал. И в этом был весь Лувиньи де Граммон. Подпись в два раза длиннее самого сообщения!

Наконец, время встречи настало.

– Ну, как ты? – Лувиньи протянул другу бокал с вином.

«Как ты? Как твои дела?» – самое глупое, что можно спросить после долгой разлуки, потому что истинное самочувствие человека не может быть высказано односложно, а время всегда стирает способы общения. Подобный вопрос всегда ставит в тупик, ведь самочувствие и жизненный настрой человека в данный момент времени зависят от нескольких факторов: чувств, обстоятельств, физического здоровья, душевных переживаний, наконец, а они не могут разом быть выплеснуты. Рассказ человека о своем мироощущении подобен воде в кувшине: тоненькой струйкой он вытекает из горлышка, в стороны разбрызгиваются мельчайшие капли-подробности, и занимает он немало времени. Извечные ответы на вопрос «Как ты?» – «Все хорошо» и «нормально» – лишь достойные глупые ответы на глупые вопросы, всего лишь дань вежливости, ведь они не несут никакой достоверной информации, и поэтому очень часто у человека, отвечающего «все хорошо», грустные глаза.

После долгой разлуки, спрашивающий «как ты?» – всегда подразумевает под своим вопросом нечто большее, чем спрашивает, а отвечающий- «нормально», в свою очередь, подразумевает нечто большее, чем отвечает.

Генрих вздохнул и улыбнулся своим мыслям.

– И как это понимать?

– Что?

– Вот это твое – «Ах!»