Adeu. Сон в моих руках

А ещё через сутки из закромов моей дырявой памяти медленно выбралась самая интригующая деталь его портрета. Не знаю, как с ним могла приключиться такая банальность, но, конечно же, это были глаза: ярко-зелёные, как трава, или как изумруд, или как тоска.

Правда, при следующей случайной встрече они оказались серыми, а в другой раз – карими.

– Цветные линзы до обидного похожи на магию, – сообщила я Кате, немного разочарованная прозаичностью придуманной разгадки.

Из Будапешта я вернулась в середине сентября. Сентябрь всегда навевал на меня вселенскую тоску и меланхолию: даже перспектива золотой осени не отменяла приближения холодов, слякоти и серости, в которые Москва погружалась стремительно и неотвратимо. Тот месяц не стал исключением: брутально перевернув календарь, осень по-настоящему наступила всем на горло прямо первого сентября – солнце тут же бесследно исчезло с небес, а дождь поливал город и днём, и ночью. Поэтому по дороге от аэропорта к дому я мечтала об одном: проспать месяц кряду, а лучше шесть, пока всё не расцветёт или не исчезнет.

Это было не лучшее путешествие в моей жизни: в любимом городе тоже всю неделю лил дождь, мы с Кэт первое время радостно под ним скакали, а потом замёрзли, приуныли и стухли окончательно уже на третий день. Чудеса архитектуры почему-то не радовали, прогулка на остров Маргит была испорчена утратой Катиного кошелька, ну а потом случилось самое страшное: мой фотоаппарат отправился в последнее путешествие с моста через Дунай, унося с собой бесчисленное количество фотографий чаек на фоне туч. Немыслимо, что я вообще сумела пережить такое фиаско, ведь камера давно была продолжением моей руки, а также куском сердца и третьим глазом.

Завершилась поездка совсем по-дурацки: я дремала на заднем сидении такси в тот момент, когда на меня свалилась квартира. Как альтернатива метеориту – совсем неплохо, конечно, а в остальных отношениях – так себе.

– Привет, – жизнерадостно воскликнул голос тёти Лизы в телефоне. – Я точно помню, что ты умеешь пользоваться какими-то там сайтами, где сдают недвижимость.

– Привет.

– Привет. Камишка, ты представь, мне наконец-то предложили должность директора филиала в Воронеже. Я подумала, что Воронеж, конечно, не Париж, но это такая возможность!

– Воронеж, в принципе, не так уж далеко от Парижа.

– Вот. Хоть ты меня понимаешь. И я решила: если уезжать надолго, то не бросать же пустую квартиру, это же какие деньжищи можно с неё получить. Да?

– Да? – предположила я.

– Я закинула ключи в твой почтовый ящик. Там всё прибрано, ценное я отвезла к подруге, но всё равно надо чтоб люди были приличные…

– Тёть Лиз, какие ключи?

– От квартиры. Погоди, тут посадка на рейс начинается, позвоню потом.

Не оставив мне шансов разобраться, что, чёрт побери, происходит, с чего вдруг я обречена сдавать чужую квартиру, почему бы не позвонить мне раньше, кто виноват и что делать, тётя Лиза отключилась.

Новость была прямо под моё настроение – чтобы с уверенностью осознать, что вселенная в этом сезоне меня ненавидит. Я сразу, как наяву, представила вереницу потенциальных жильцов, среди которых мне придётся как-то вычислить и изгнать всех алкоголиков, наркоманов, психов и потенциальных организаторов притона, вздохнула и обречённо закрыла глаза. И заснула до самого дома.

***

Дома было как дома. Я забрела в ванную, ужаснулась отражению в зеркале и побрела дальше, воплощать в жизнь мечты о сне, но телефон зазвонил снова, словно принял твёрдое решение обречь меня на вечные муки.

– Камилла, – не терпящим возражений голосом поздоровалась бывшая однокурсница Аня. – У меня есть лишний билет в кино. Поэтому ты идёшь со мной, встречаемся через тридцать минут.

С Аней мы были знакомы около тысячи лет, породнённые списанными друг у друга зачётами и съеденными на двоих пачками сухариков с сыром. Но после окончания университета общались мы исчезающе редко: вероятно, все эти годы нас объединяла лишь ненависть к экономике, а стоило вырваться из-под её гнёта – и темы для дружбы сразу закончились. Раз в полгода мы пили кофе или бесцельно где-то бродили, обменивались сплетнями о бывших однокурсниках, а потом, так и не найдя больше ничего общего, не вспоминали друг о друге до следующей нескорой встречи.

Анино предложение меня, мягко говоря, не воодушевило. Во всяком случае, гораздо меньше, чем возможность проорать «Я ничего не слышу!» и отключить телефон. Но она не оставила мне ни единого шанса на спасение, тут же продолжив:

– А если ты не пойдёшь, я умру от тоски и одиночества у себя в офисе, потому что просто так уйти отсюда мне не позволит совесть. Пожалуйста! Я соскучилась! Без твоего дружеского плеча я совершенно точно погибну в течение буквально пары часов.

Мне оставалось только пообещать себе, что всё это в последний раз, и уже с завтрашнего дня я наконец начну говорить людям «нет». Но, конечно, сама ни на секунду в это не поверила. А раз уж я так позорно провалила оборону, теперь вся надежда была лишь на то, чтобы заползти в зал кинотеатра и тихонько поспать два часа, свернувшись в клубок.

***

– Я чуть не состарилась, пока тебя ждала, – склочно заявила мне Аня, как только я появилась в поле её зрения.

– А я, к вашему сведению, только что прилетела из противного мокрого Будапешта, обнаружила, что должна искать жильцов в дурацкую тётину квартиру, устала, как собака, и, честно говоря, просто сгораю от желания тебя задушить, – хмуро сообщила я, зябко кутаясь в пальто. – Ты шантажистка и монстр.

– Зато, пока ты тащилась сюда, как дохлая черепаха, я нашла нам компанию.

Слово «компания» она произнесла таким тоном и с таким придыханием, как обычно говорят «Мне сегодня было видение ангела небесного», если, конечно, кто-то такое говорит.

– И где же она? – поинтересовалась я.

Впрочем, могла бы и не интересоваться. Рядом с кинотеатром, метрах в тридцати от нас, стоял, расслабленно прислонившись плечом к колонне, всего один человек, способный сойти за компанию, и если бы я сказала, что просто удивилась, это была бы наглая, беспросветная ложь.

От изумления у меня зашумело в ушах.

– Серьёзно?

Аня с подозрением глянула на меня, озадаченная такой реакцией, и с безграничной гордостью покорителя Эвереста ответила:

– Да.

Я не могла оторвать от него взгляд, а он по-буддистски спокойно смотрел вдаль, не обращая на нас с Аней никакого внимания. Не было ни малейшего сомнения, что это именно он: его я видела и в театре, и в Хельсинки, и в Красноярске, и в том кафе, а может быть и где-нибудь ещё.

– Откуда ты его знаешь? – ошарашенно пробормотала я.

Аня в ту же секунду превратилась в блондинку с розовым бантиком и принялась накручивать на палец прядь волос у лица. Мне страстно захотелось её как следует стукнуть.

– Это Александр. Он идёт на тот же фильм и я предложила ему пойти втроём.

– Чего? Втроём?

– Ну, если ты очень хочешь пойти. Ты точно хочешь пойти?

– Аня, ему явно за сорок, ты с небольшой натяжкой сойдёшь ему в дочери.

– Это тебе явно за сорок! Отстань уже от меня и иди домой.

– Вот это внезапная смена риторики. Если помнишь, ты сама меня сюда притащила.

– Ну прости, ну Камиш, ну ты же всё понимаешь. Не обижаешься?

Аня выглядела трогательно и глупо одновременно. Мы в конце концов довольно взрослые уже тёти, а ей как будто на днях исполнилось двенадцать и мальчик вдруг пригласил на свидание – точнее, мальчика на свидание (втроём) пригласила она.

– Да нет, – вздохнула я. – Вернусь в свою берлогу и залягу там наконец в спячку до марта, как и мечтала.

– Тогда пока, – обрадовалась Аня.

Тут бы мне благоразумно удалиться в сторону заката, но вдруг, сама себя изрядно удивив, я схватила Аню за руку и выпалила:

– А познакомишь нас?