Хозяйка котят всегда была категорически против того, чтобы ее воспитанники попадали в детские руки, но это был тот случай, когда можно легко избавиться от этого неказистого, носом похожего на лицо кавказской национальности, только с хвостом, а статью – на велосипед.
Женщина сообразила, что Варя – это вопящее существо в розовой кофточке, и взялась активно сватать котенка.
– Варенька, котика хочешь? Вот этого?! Проси-проси у мамы. А котик хороший! Мамочка, вы не смотрите, что он такой… неказистый. Котик справный! И самое главное – крысолов!
Последняя фраза Веронику явно заинтересовала:
– А вы откуда знаете, что крысолов?! – Недоверчиво спросила она. – Он же еще маленький!
– Ну, и маленький! Ну, и что?! Вы на морду-то его гляньте! Гляньте-гляньте! Такие носатые завсегда крысоловами становятся. Берите, не пожалеете!
Вероника с сомнением разглядывала котенка, которому пророчили такое боевое будущее. Крысолов им очень понадобится, буквально через неделю. Надо переезжать на дачу. Дача – это так скромно они называют свой загородный дом. Хороший дом. Не дом, а терем! А вот крыс в нем – завались! Впрочем, тут все объяснимо: а где же им еще водиться, если не в богатом доме-тереме?! Слава богу, есть, что поесть-выпить в подвале.
Но подвалом крысы не ограничивались – шныряли, где им вздумается. На суперсовременную ультразвуковую установку, отпугивающую грызунов, крысы не обращали внимания, и прибор без толку пылился в подвале, мигая круглые сутки красными и зелеными лампочками. Бизнесмен Геннадий зря потратился на такую дорогую вещь. Все равно пришлось приглашать в дом какого-то знаменитого хитрого крысолова, который за большие деньги свистел на дудке три дня и три ночи. Под эту дудку крысы из дома ушли.
А как только крысолов уехал, получив за работу деньги, вся компания благополучно вернулась в дом.
Домовладелец бизнесмен Геннадий сделал вывод, что крысы ушли только из-за того, что звуки дудки действовали им на нервную систему, и пережидали этот концерт в окопе в дальнем конце огорода. Именно там были обнаружены некоторые съестные припасы, которые крысы прихватили с собой в качестве сухого пайка.
Вероника глубоко задумалась. Кот – это, конечно, лишние хлопоты, совершенно ей не нужные. С другой стороны – крысолов, если тетка не врет.
– Правда, крысоловом будет?!
– Правда-правда! – Подтвердила хозяйка. – Не сомневайтесь!
«А в-третьих, – Вероника посмотрела на дочку, вцепившуюся в клетку с котятами, – ребенок должен расти, соприкасаясь с миром живой природы».
Варя примолкла, понимая, что в этот момент решается судьба полосатого котенка, но готовая в любой момент включить сирену, и вопить на всю улицу, а если надо, то и завалиться на тротуар прямо в розовой кофточке и белых колготках, и молотить по асфальту нарядными красными туфельками.
Наконец, Вероника вздохнула, и сказала женщине-кошатнице:
– Ладно! Берем этого носатого! Сколько стоит?
– Ну, кот не простой, сами видите, – легко намекнула Катерина Ивановна. – Уж как сами оцените…
«Свою сотню я всегда успею получить, – подумала она. – А вдруг больше дадут?!»
И не ошиблась.
Вероника открыла свою нарядную сумочку, которая оказалась большим кошельком, пробежалась внутри длинными пальчиками с изящным маникюром, и достала три тысячных купюры.
«Ого-го! – Счастливо подумала кошатница, которой таких денег не давали даже за пушистых сибиряков. – Вот повезло – так повезло!»
Она бережно достала котенка из клетки, чеснула его против шерсти специальной мягкой щеточкой – чтоб товарный вид был получше. Котенок стал похож на полосатого ежика с большим носом. Она протянула котенка Вареньке, и погладила ребенка по голове.
– Держи! Не обижай его!
Если бы в тот момент она знала, как дальше сложится судьба маленького носатого котенка, у нее бы хватило сил отказаться от денег. Даже таких, каких ей не платили и за пушистых сибирских. И пусть бы он ошивался в их с дядей Федором коммунальной квартире, и вырос бы в смешного кота с большим носом, как положено крысолову, и выходил бы иногда на лестницу, где можно познакомиться с соседской кошкой Фросей. Пусть бы!
Но предугадать судьбу даже человеческую не так просто, а уж кошачью и тем более. И Катерина Ивановна была рада, что полосатый котенок попал в хорошие руки. То, что они хорошие, кошатница не сомневалась. «Вон, тетка-то как хорошо одета! Все на ней дорогое, с иголочки. А денег сколько отвалила?! Всем бы моим ребятам такие руки!», – подумала Катерина, а вслух сказала:
– Берите – не прогадаете! Еще потом «спасибо» мне скажете!
Девочка Варя прижала котенка к груди, мать ее Вероника кивнула сдержанно, дескать, и так «спасибо». Они удалялись, унося котенка, а Катерина Ивановна смотрела им вслед с легкой грустью. Бизнес – бизнесом, но она очень привыкала к этим своим хвостатым ребятишкам, и расставаться с ними ей было не просто. И лишь одна мысль при этом грела ее: очередной малыш нашел дом, а пройдет немного времени и в этом доме его полюбят так, что будут себя сами спрашивать: «Как же мы жили-то раньше без тебя?!», и будут прощать ему разные кошачьи шалости, и неожиданные кучки в неподходящих местах, и порванные обои, и много еще чего.
Потому что, когда любовь, тогда умеют прощать.
* * *
В городе бушевал май, и на деревьях трещали почки, ломаясь от рвущейся наружу жизни – юной, зеленой. И мир от них был зеленым. Вернее, зелененьким. И воздух дрожал оттого, что земля дышала.
На выходные дни город пустел, зато за городом было не протолкнуться: отдыхающие, машины, собаки, кошки и даже хомячки с попугайчиками всех мастей и фасонов. Дачные окрестности дымились от костров: в одних тлели прошлогодние листья, а в других жарились шашлыки, и пеклась прошлогодняя картошка. А в чуть тронутых робкой зеленью кустах изводились в бесконечных серенадах влюбленные соловьи.
Шумилкины приехали на дачу всем семейством: папа Геннадий – бизнесмен, мама Вероника – фотомодель, Варя – их дочка и Никулишна – бабушка Анна, дальняя бедная родственница семейства, которую они выписали из деревни. Ну, и, конечно, полосатый котенок – будущий крысолов с большим носом.
В городе девочка играла «в котенка» два дня, не выпуская его из рук ни на минуту. Бабушка Анна Никулишна уговаривала девочку «спустить» кота с рук, потому что ему надо «исть-пить и писять». Варька Никулишну не слушала. Она ее с первого дня ни во что не ставила, говорила с ней грубо, не как дитя, а как купчиха вольная. Называла непременно «бабкою» и чуть что, кричала с вызовом, что все папе расскажет.
– А больно боюсь я твово папу, – говорила себе под нос Никулишна. – Я его, стервеца голожопого, ого-го как, крапивою-то в детстве стегала. Боялась больно я папу твово…
Котенок не выдержал такого испытания, и к вечеру первого дня, загнанный в угол в детской комнате, надул на белый ковер. Лужу бы никто не увидел, да Варька в одних носках прямо в сырость ступила. Девочка долго изучала сначала противно-мокрый носок, потом – едва заметный сырой круг на ковре. В ее кудрявой головке что-то щелкнуло, девчоночка догадалась, что к чему, и взревела, как сирена.
На ее вопли прибежали Никулишна, мама Вероника и папа Геннадий. Первой обо всем догадалась бабушка – из всех из них она одна была ближе к природе. Нет, папа Геннадий – троюродный внучок Никулишны – тоже козу от теленка отличал, так как и матушка его, и батя, и деды с бабками – все от сохи и от поля псковского были. Правда, признаваться в этом папа Геннадий не любил. Особенно при жене, которая от пеленок была столичной штучкой.
– Фи! – Скривилась мама Вероника. – Это что?
– Это котенок написял, – простецки пояснила Никулишна, ничуть не боясь фотомодели, и тут же кинулась на защиту носатого-полосатого. – А вы чего хотели-то?!
С вызовом спросила бабка деревенская. Паузу сделала, как положено: а вдруг сами догадаются. Да где там?! Вероника на бабку красивые свои глаза выпучила, ресницами хлопала, и чуть не плакала:
– Никулишна! Хватит загадки загадывать! Что ты в виду имеешь?
Бабушка у нее на «ты» была, как и у Варьки малой. Может, и Генка бы ей «тыкал» повсеместно, да не рисковал: видать, задница его еще с детства хорошо крапиву помнила. «А фотомодель – она персона важная, – рассуждала Никулишна. – Она для журналов всяких снимается. Вернее, снималась. Сейчас, говорят, старая стала. Придумают же такое: девке третий десяток всего-ничего, а про нее говорят – старая! Но не зовут ее давно фоткаться в шубах и сапогах на траве, да в купальниках на снегу. Время кончилось ее. У фотомодели век короткий».
Теперь вчерашняя модель Вероника всячески в кино пробивалась, с утра до вечера по кастингам бегала, да, видать, и тут плохо получалось. Оно понятно: моделей-то старых много, а ролей в кино на всех не хватает – это даже Никулишна понимала. Она сочувствовала Генкиной «жонке», и с сочувствием спрашивала ее, когда она вечером приползала, едва живая, домой:
– Что, опять облом?
Вообще-то, еще совсем недавно Анна Никулишна такого слова даже не слышала. Вся ее жизнь прошла в деревне глухой, заброшенной, в архангельских лесах затерянной. Десять домов в деревне, и только в половине из них люди живут, а остальные заколочены намертво. Какие там «обломы»?! Слыхом не слыхивала Никулишна такого слова. Как мать с отцом учили, так и говорили в деревне. Слова все понятные, в русском языке рожденные учеными людьми, не ругательные и не стыдные. И произносили их там с уважением, красиво-гладенько, будто яблоки зимние по столешнице деревянной раскатывали. Не то, что девки Генкины: «облом» да «зашЫбысь»! Да еще десятка два таких же слов заковыристых. Да все на «а», как будто специально показать хотели: вот, мы, в столицах рожденные, «акаем» по-столичному, по-городскому.
Так вот, спросит бабка у Вероники, что едва живая приползала вечерами, а той этот ее бабкин «облом» обидным покажется. Как будто сама его на каждом шагу не вставляет в каждое предложение. А что обижаться-то? Не нравится – так и скажи! Никулишна – бабка прямая. Не хотят с ней разговаривать, так она не бычится: повернется, как солдат, вокруг левого плеча, да и выйдет из дверей.
… – Что тут иметь в виду?! – Удивилась в свой черед Никулишна, потом согнулась в три погибели, из-под компьютерного столика котенка перепуганного вытащила, в ладошку свою сухую посадила, другой накрыла. – Оно ведь сущность живая. Оно ест и пьет, и, знамо дело, в туалетЬ ему надоть, а Варька его до горшка не отпускала, вот он и… надул на ковер ваш.
– Варвара, – поправила старуху Вероника. – Девочку зовут Варвара, а не Варька!
– Да знамо дело – Варвара! По пачпорту. Так это будет потом. А пока порой и Варьки ей много. Особенно, когда слушать бабушку не хочет! – Никулишна кивнула на девочку, которая брезгливо стягивала сырой носок с ножки. – Я ей, ужо, говорила: спусти кота! Он – сущность живая! Он исть-пить хочет. И не только! Так ведь до нашей Варьки не докричаться, непослушная бывает, балованная…
Никулишна поглаживала котенка по спинке, он пригрелся и замурлыкал.