Смерть в театре «Дельфин»

Наверху обновления были завершены; скоро уложат ковер. Джереми и молодой декоратор сошлись в конце концов на классическом малиновом, белом и позолоте; Перегрин пересек фойе и вошел в дверь с надписью «Администрация».

Театром «Дельфин» управляла фирма «Театр “Дельфин” инкорпорейтед» – филиал «Консолидейтед ойлз». Фирму основал, коротко говоря, мистер Гринслейд для продвижения проекта «Дельфин». В кабинете за новым столом сидел мистер Уинтер Моррис, крайне успешный театральный коммерческий директор. Мистер Гринслейд принял его на службу по предложению Перегрина после нескольких собеседований и тщательного (Перегрин нисколько в этом не сомневался) наведения справок. Во время всех приготовлений сам мистер Кондусис оставался закулисным духом: вовсе не злобным и таким могучим, что даже малейшую деталь возрождения «Дельфина» пронизывала шикарная уверенность. Мистер Моррис теперь держал в руках всю систему рекламы, презентации и управления, заключая контракты с актерами, декораторами, костюмерами, персоналом зрительного зала, рабочими сцены, пресс-агентами, и деликатно управлял всеми элементами, необходимыми для создания общей ауры предприятия. Бледный и неугомонный, с курчавой шевелюрой, в свободное время он собирал старинные безделушки.

– Доброе утро, Уинти.

– Перри… – каким-то извиняющимся тоном произнес мистер Моррис вместо приветствия.

– Все путем?

Моррис неопределенно покачал головой.

– Пока не забыл: нам в театре нужен смотритель, сторож – ночной или дневной, – привратник или еще какой подручный?

– Через пару дней понадобится.

Перегрин рассказал про мистера Джоббинса.

– Ладно, – сказал мистер Моррис. – Если рекомендации хорошие. Теперь спрошу я: у нас полная труппа?

– Не совсем.

– Что думаешь о Гарри Гроуве?

– Как об актере?

– Да.

– Как об актере я много чего думаю.

– Вот и хорошо. Ты его получишь.

– Уинти, ты вообще о чем?

– Поступила директива, малыш, или что-то вроде того. Из главного офиса.

– Насчет У. Хартли Гроува?

– Смотри в своей почте.

Перегрин пошел к своему столу. Он уже узнавал письма от мистера Гринслейда и быстро схватил верхнее в стопке.

«Уважаемый Перегрин Джей!

Ваши приготовления, похоже, движутся вперед согласно плану. Мы все рады видеть, как оригинальный проект обретает плоть и развивается, и удовлетворены решением открыть театр Вашей пьесой, особенно принимая во внимание Ваш нынешний успех в «Единороге». В этом неофициальном письме хотелось бы привлечь Ваше внимание к мистеру У. Хартли Гроуву, актеру, как Вам, несомненно, известно, знаменитому и опытному. Мистер Кондусис лично будет очень рад, если Вы примете положительное решение в отношении мистера Гроува, формируя труппу.

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваш,

    Стенли Гринслейд».

Перегрин читал, и его охватывало дурное предчувствие – странно острое по сравнению с ничтожным поводом. Ни в одной профессии личные рекомендации и панибратские отношения не работают чаще, чем в театре. Для актера подкатить к человеку, набирающему труппу, через знакомого режиссера или администратора – обычный маневр. Пару секунд Перегрин смятенно пытался понять – не охватила ли его зависть, не пустила ли власть, необъяснимо попавшая в его руки, отвратительный росток развращения. Нет, решил он, поразмыслив, и повернулся к Моррису, который смотрел на него с легкой улыбкой.

– Мне это не нравится, – сказал Перегрин.

– Вижу, малыш. А можно узнать почему?

– Разумеется. Мне не нравится репутация У. Хартли Гроува. Я изо всех сил стараюсь оградиться от театральных сплетен и стараюсь не верить тому, что говорят о Гарри Гроуве.

– А что говорят?

– Ну, вообще, о его сомнительном поведении. Я как-то ставил спектакль с его участием, да и раньше встречал. Он преподавал сценическую речь в моей театральной школе и однажды пропал после выходных. Скандал вышел неописуемый. Многие женщины, думаю, находят его привлекательным. Не могу сказать, – добавил Перегрин, взъерошив волосы, – чтобы он творил что-нибудь неподобающее в последних постановках, и чисто по-человечески нахожу его забавным. Однако кроме двух женщин в труппе, его никто не любит. Они не признаются, но достаточно взглянуть, как они на него смотрят и как он смотрит на них.

– У меня практически приказ, – сказал Моррис, дотронувшись до письма на своем столе. – Полагаю, что у тебя тоже.

– Да, черт возьми.

– До сих пор руки у тебя были фантастически развязаны, Перри. Конечно, не мое дело, малыш, но, честно говоря, я такого прежде не видел. Руководитель, режиссер, автор – все ты. Потрясающе.

– Надеюсь, – сказал Перегрин, в упор глядя на администратора, – я заслужил репутацию и как режиссер, и как драматург. Другого вероятного объяснения нет, Уинти.

– Конечно, конечно, старик, – поспешно согласился тот.

– А что касается У. Хартли Гроува, полагаю, мне не отвертеться. На самом деле он вполне пойдет на господина У. Г. Его роль. И все же мне это не нравится. Господи, я и без того уже подставился по самое некуда с Маркусом Найтом в главной роли и готов терпеть три нестерпимых темперамента на каждой репетиции. Чем я заслужил бонус в виде Гарри Гроува?

– Кстати, великая звезда настроен на неприятности. Он звонит мне дважды в день – скандалить по поводу своего контракта.

– И кто побеждает?

– Я. Пока.

– Молодец.

– Меня уже тошнит от этого, – скривился Моррис. – Да вот он, контракт, лежит у меня на столе. – Он пролистал страницы отпечатанного документа. – Чуть не пришлось еще лист добавлять. Вот взгляни.

Громадная и совершенно неразборчивая подпись в самом деле занимала огромное пространство. Перегрин бросил беглый взгляд, а потом присмотрелся.

– Я ее видел раньше. Напоминает циклон.

– Увидишь – не забудешь.

– Я ее видел, – повторил Перегрин. – Причем недавно. Вспомнить бы где.

– В тетрадке для автографов? – ехидно спросил Уинтер Моррис.

– Где-то в неожиданном месте… Ладно, неважно. Веселуха начнется с первой репетиции. Он, конечно, захочет, чтобы я переписал его роль, добавив лакомые кусочки. Строго говоря, драматург не должен ставить собственную пьесу. Он слишком трепетно к ней относится. Но так случалось прежде, и видит бог, я буду делать это еще. Хоть с Марко, хоть без него. Он – вылитый Шекспир с портрета Графтона. У него ангельский голос и колоссальный престиж. Он блестящий актер и готов к этой роли. Будем долго разбираться, кто кого, но если он меня – видит небо, мне конец.

– Это верно, – сказал Моррис. – Сто лет живи, малыш. Сто лет живи.