Однажды в Риме

– Звучит восхитительно, и в любом случае давайте придем сюда, но угощаю я, мистер Мейлер, окажите мне любезность. Ужин для нас закажете вы. Отдаю себя в ваши руки.

– В самом деле? Правда? Тогда я должен переговорить с ним заранее.

На этом они и расстались.

В пансионе «Галлико» Барнаби сообщил всем встречным – хозяйке, двум официантам, даже горничной, которая мало, а то и вовсе не говорила по-английски, – о возвращении рукописи. Кто-то понял его, кто-то нет, но все обрадовались. Он позвонил в консульство, и его шумно поздравили. Он расплатился за помещенные в газеты объявления.

Когда все это было выполнено, Барнаби перечитал те куски из книги, которые, по его мнению, требовали переделки, перескакивая с одного отрывка на другой.

Он почувствовал, как устал за эти последние три дня, и перевернул страницу.

В углублении между страницами, на внутренней стороне корешка папки, Барнаби заметил грязное пятно и, развернув рукопись пошире, обнаружил что-то похожее на сигаретный пепел. Курить он бросил два года назад.

V

Поразмыслив и внимательно изучив замок кейса, Барнаби напомнил себе, что женщина, прибиравшаяся у него в Лондоне, была заядлой курильщицей, смолившей одну сигарету за другой, и чрезвычайно любопытной особой и что его рукопись часто лежала открытой на столе. Это воспоминание успокоило его, и он смог работать над своей книгой, а в часы сиесты выполнял обещанное – читал «почти-новеллу» мистера Мейлера:

«Анджело в августе» Себастьяна Мейлера

Произведение было неплохое. Немного страдавшее украшательством. Немного надуманное. Местами непристойное, но, вероятно, к месту. И учитывая, что это был четвертый вариант, слишком уж небрежно написанное: пропущенные слова, повторы, многословие. Не кокаин ли виной в этих упущениях? – размышлял Барнаби. Но на его памяти из печати выходили книги и похуже, и если бы мистеру Мейлеру удалось состряпать один-два опуса покороче, чтобы составить отдельный том, он вполне мог бы найти для него издателя.

Его поразили забавные совпадения, и, когда в назначенное время мужчины встретились за ужином, Барнаби заговорил об этом с мистером Мейлером.

– Кстати, – заметил он, подливая мистеру Мейлеру вина, – вы ввели побочную тему, которая вообще-то проходит в моей собственной книге основной линией.

– О нет! – воскликнул его гость, а затем произнес: – Говорят же, не так ли, что существует всего – сколько? – три, четыре… основные темы?

– И что все темы можно свести к одной или другой из них? Да. Это лишь деталь в вашей истории, и вы ее не развиваете. На самом деле она кажется мне чуждой, и ее вполне можно опустить. Данное предложение, – добавил Барнаби, – не продиктовано профессиональной завистью. – И оба они рассмеялись, мистер Мейлер – гораздо громче.

Видимо, он по-итальянски пересказал эту шутку каким-то своим знакомым, с которыми поздоровался, когда пришел, и которых представил Uhfyne. Они сидели за соседним столиком и вовсю развлекались. Выбрав подходящий момент, они выпили за здоровье Барнаби.

В целом ужин удался на славу. Еда была превосходной, вино приемлемым, хозяин заведения – внимательным, а обстановка – приятной. Из узенького до крайности переулка они смотрели на пьяцца Навона и видели фонтан с великолепно подсвеченным Мавром, который боролся с дельфином. Поверх разнообразных голосов вечернего Рима доносился плеск фонтанов. Группы молодежи грациозно перемещались по площади. Ночь середины лета пульсировала собственной красотой. Барнаби почувствовал, как в душе у него нарастает необъяснимое возбуждение, более мощное, чем то, какое могло бы вызвать слабое выпитое вино. Он пришел в восторг.

Откинувшись на стуле, он глубоко вздохнул, поймал взгляд мистера Мейлера и засмеялся.

– У меня такое чувство, – сказал он, – будто я только что приехал в Рим.

– И, возможно, будто ночь только началась?

– Что-то в этом роде.

– Хотите приключение? – намекнул Мейлер.

Возможно, вино оказалось не столь уж и слабым. Какое-то сомнение проскользнуло, когда он посмотрел на Мейлера, словно на мгновение проступила другая личность. У него действительно очень странные глаза, примирительно подумал Барнаби.

– Приключение? – повторил Мейлер. – Интересно, а не могу ли я вам помочь? В качестве чичероне?

Могу ли я вам помочь? «Этот Мейлер, наверное, продавец в магазине», – подумал Барнаби и непринужденно спросил:

– Ну… и каким же образом?

– Любым, – пробормотал Мейлер. – По правде говоря, любым, каким пожелаете. Я человек разносторонний.

– О, – произнес Барнаби. – А я очень традиционный. Самый натуральный натурал, – прибавил он и посчитал это добавление чрезвычайно забавным, – в Риме.

– Тогда, если позволите…

Хозяин заведения уже поджидал рядом со счетом. Барнаби показалось, что в маленькой траттории стало очень тихо, но когда огляделся, то увидел, что посетители никуда не делись и ведут себя вполне нормально. Барнаби с трудом выбирал нужные банкноты, но мистер Мейлер помог ему, и Барнаби упросил его дать щедрые чаевые.

– Очень, очень хорошо, – сказал Барнаби хозяину, – я еще приду.

Они тепло пожали друг другу руки.

А затем Барнаби, пройдя в сопровождении мистера Мейлера по узким улочкам – мимо сияющих окон и темных парадных, сквозь шумные сборища и по тихим переулкам, попал в совершенно другой, незнакомый ему Рим.

Глава 2. Экспедиция подготовлена

I

Больше Барнаби с Себастьяном Мейлером не встречался – до следующей весны, когда вернулся в Рим после успешного выхода своей книги в Лондоне. Пансион «Галлико» не смог принять Барнаби в первые дни, поэтому он остановился в маленькой гостинице неподалеку, в Старом Риме.

На второе утро он спустился в фойе за почтой, но у стойки портье толпились заселявшиеся туристы, и поэтому Барнаби сел в ожидании на стул у самого входа.

Он развернул газету, но читать не стал, так как его вниманием полностью завладели туристы, прибывшие, очевидно, вместе; в особенности двое, державшиеся чуть в стороне от своих товарищей, но тем не менее принадлежавшие, похоже, к той же группе.

Они представляли собой выдающуюся пару, оба очень высокие и крупные, с широкими плечами и на удивление легкой походкой. Барнаби предположил, что они муж и жена, но до странности похожие друг на друга, возможно, приобретшие сходство в супружестве. У них были большие лица, с округлым подбородком у жены и с очень короткой, обрамлявшей нижнюю челюсть бородой у мужа. Яркие, выпуклые глаза у обоих. Он был очень внимателен к ней, касался ее руки, иногда пожимал ее большие ладони и смотрел в лицо. Одежду мужчины составляли голубая хлопчатобумажная рубашка, пиджак и шорты. Одежда женщины, отметил Барнаби, была, вероятно, очень хорошей, хотя и сидела мешковато на ее нескладной фигуре.

Они испытывали определенное затруднение и сверялись с каким-то документом, видимо не находя в нем никакого утешения. На стене висела большая карта Рима: пара подошла к ней и с беспокойством стала ее изучать, обмениваясь недоумевающими взглядами.

Появилась новая группа туристов и минуты на две заслонила этих людей от Барнаби. Когда он снова смог увидеть странную пару, те уже стояли не одни. С ними был мистер Мейлер.

Барнаби видел только его спину, но нисколько не усомнился в личности этого человека. Он был одет, как в то первое утро на пьяцца Колонна, и что-то еще в его внешности исключало ошибку.

Грант ощутил страстное нежелание с ним встретиться. Воспоминания о римской ночи, проведенной под руководством мистера Мейлера, были расплывчатыми и сбивчивыми, но все же достаточными, чтобы оставить крайне неловкое впечатление о том, что он зашел слишком далеко. Барнаби предпочитал не вспоминать об этом и буквально содрогался от одной мысли о возобновлении знакомства. Фарисеем Барнаби не был, но всему есть предел.

Он хотел уже встать и попытаться быстренько сбежать через вращающиеся двери, когда Мейлер наполовину обернулся к нему. Барнаби вскинул газету повыше, в надежде, что успел вовремя укрыться.

«Что за нелепая ситуация, – думал он. – Да что со мной такое? Это просто из ряда вон. Я не сделал ничего, что действительно могло бы вызвать у меня такое чувство, но по какой-то необъяснимой причине я все же чувствую себя… – он поискал слово и нашел лишь одно подходящее, – замаранным».

Однако ему очень хотелось понаблюдать за мистером Мейлером и двумя незнакомцами, и он презирал себя за это желание. Можно было подумать, что любая мысль о Мейлере вызывала в нем самом какое-то стремление к скрытности, и, поскольку в обычных обстоятельствах Барнаби действовал прямо, такая реакция была ему неприятна.

Тем не менее он сдвинул газету в сторону, чтобы эта группа попала в поле зрения его левого глаза.

Троица стояла на том же месте. Мейлер – снова спиной к Барнаби. Очевидно, говорил он выразительно, и крупная пара сосредоточенно ему внимала. Они смотрели на него с величайшим почтением и улыбались.

Знакомая улыбка. Барнаби потребовалось мгновение или чуть больше, чтобы вспомнить, и затем, совершенно потрясенный, он понял – то была улыбка этрусской терракотовой пары из Виллы Джулия; улыбка Гермеса и Аполлона, когда улыбаются, не разжимая губ, улыбка, от которой уголки губ заостряются и которая – жестокая, спокойная или мудрая, какая угодно, – всегда загадочна. Чрезвычайно живая, она таит некое знание.

Она почти растаяла на губах пары, но исчезла не до конца и теперь, подумал Грант, эти двое стали похожи на супругов с саркофага на Вилле Джулия, и нежная опека мужчины действительно усилила сходство. Очень странно, подумал Барнаби. Завороженный, он забыл о Себастьяне Мейлере и опустил газету.