Зима отчаяния

– Я и Арчи помню, – Сабуров остановился под тусклым фонарем, – мы были ровесниками и вместе учились в Итоне, а потом папу перевели из лондонского посольства в Россию.

В ящике письменного стола Сабурова лежал переданный ему послом Крест Виктории, которым посмертно наградили кузена Арчи. Принимая награду, Сабуров замялся:

– Господин посол, я вынужден сказать, что я и сам недавно…– Вудхаус устало закончил:

– Вернулись с войны. Я вижу, господин Сабуров, – Максим Михайлович неловко двигал правой рукой, – но это не имеет значения, – Сабуров держал награду Арчи рядом со своими военными орденами. Он никогда их не носил, как и не надевал гражданские.

– Какая женитьба, – онвспомнил голубые глаза фрейлейн Амалии, – кто поедет на Пески к обремененному долгами чиновнику со скудной зарплатой?

По пути в лечебницу Сабуров миновал место последнего преступления Призрака, колокольню Никольского собора. Особняк Литовцевых располагался на углу Английского проспекта и Мойки, далеко от бедной Коломны.

– Им нечего делать в Максимилиановской лечебнице, – Сабуров слушал хриплое дыхание протоиерея, – где чай, обещанный приставом?

Палату священника охраняло двое полицейских. Еще двое парней торчали в выложенном метлахской плиткой вестибюле лечебницы.

– Большое спасибо, сударь, – дверь скрипнула, – дальше я сама.

Сабуров сначала не понял, кто перед ним. Она носила коричневое платье сестры милосердия. Изящную голову туго охватывал белый платок. На голубой андреевской ленте сверкнул наперсный крест.

– Ваш чай, господин Сабуров, – скромно сказала княжна Литовцева.

Сабуров решил, что пятна на ее тонких руках оставил йод. Намочив губку, княжна бережно коснулась пересохших губ священника.

– Отца протоиерея оперировал профессор Пирогов, – благоговейно сказала Литовцева, – Николай Иванович приехал читать лекции в университете. Он обычно не покидает своего имения. Он лечил папа, – девушка вздохнула, – мой отец восхищался его гением.

Сабуров надеялся, что в юдоли скорбей его вопрос не покажется бестактным. Он и сам не знал, почему его заинтересовала причина смерти князя Аркадия Петровича, ровесника Пушкина. Люди на седьмом десятке умирали налево и направо. Он все же извинился за свое любопытство.

– Что вы, – Софья Аркадьевна погрустнела, – приют страдания, – она обвела рукой скучные белые стены, – наводит на такие мысли. У папа была слабость сердечной мышцы. Он не страдал, господин Сабуров, он угас тихо, в окружении семьи, – следователь вспомнил о смерти собственного отца, – отец протоиерей пока под морфином, однако потом у него начнутся боли. Он теперь безнадежный инвалид, – княжна помолчала, – кто мог совершить такое с благочестивым человеком, со священником?

Добровольский простонал что- то неразборчивое. Княжна спохватилась:

– Отец Евгений приходит в себя. Не смею вам мешать, – она ловко собрала поднос, – надеюсь, он оправится, хотя теперь он будет обездвижен. Он наш исповедник, – Литовцева остановилась у двери, он духовный отец моего брата.

Сабуров отчего- то поинтересовался: «Вы давно в Крестовоздвиженской общине?».

Он помнил четкие анатомические рисунки в альбоме княжны:

– Может быть, она хочет стать доктором, – решил Сабуров, – хотя не бывает женщин докторов…

Он сомневался, что князь Дмитрий Аркадьевич одобряет стремление сестры к диплому, буде такое имелось бы. Литовцев славился разумным консерватизмом. Его сиятельство поддерживал реформы, однако Дмитрий Аркадьевич приятельствовал с наставником великих князей, господином Победоносцевым. Государственные деятели были почти ровесниками.

Сабуров поступил в училище правоведения, вернувшись в столицу после детства,проведенного в Лондоне. Победоносцев, старше его на восемь лет, к тому времени закончил курс, однако Сабуров много слышал о его блестящих способностях. Победоносцев не отличался радикализмом.

– И Дмитрий Аркадьевич такой же, – хмыкнул следователь, – реформы реформами, однако женщины должны знать свое место, – княжна отозвалась:

– С прошлого года, господин Сабуров. Помощь страждущим и обездоленным – богоугодное дело.

Оа неслышно выскользнула за дверь. Сабуров рассудил, что незачем бить тревогу. Литовцевы были вовлечены в дело только косвенно.

– Пока косвенно, – поправил себя Сабуров, – смерть Дорио не имеет отношения к убийствам Призрака, но если Завалишин руководит шпионской сетью, то Литовцеву грозит опала…

Ключ к разгадке дела лежал перед ним, забинтованный с головы до ног. Сабуров полистал папку, выданную ему замотанным доктором. Максимилиановская лечебница принимала больных без разделения на возраст, пол и сословие. Врачи здесь всегда сбивались с ног.

– Я переведу, – парень, на вид ровесник Сабурова, блеснул пенсне, – здесь латынь,– следователь отмахнулся:

– Идите к больным, сударь. С латынью я справлюсь.

Продравшись через невозможный медицинский почерк, Сабуров подсчитал травмы священника. Добровольского действительно собрали по кусочкам. Он вспомнил невеселый голос начальства:

– С постели, на которую ты лег, не сойдешь с нее, но умрешь, – следователь разозлился.

– Ерунда, сюда и мышь не проскочит, – он коснулся бинтов на руке священника.

– Отец Евгений, не беспокойтесь, – темные глаза проиерея испуганно заметались, – меня зовут господин Сабуров, я из столичного сыскного отделения..

Рука задергалась, Сабуров уловил торопливый шепот. Добровольский кусал губы.

– От него нет спасения. Я наказан за мои грехи, – Сабуров терпеливо спросил: «От кого нет спасения, отец Евгений?».

– От Сатаны, – Добровольский бессильно заплакал.

Сабуров и в Итоне славился тем, что никогда не отступал от своего. Следователь не позволил бы разговорам о Сатане сбить его с толку. Он аккуратно помог отцу протоиерею высморкаться.

– Можно сказать, что вы встретились с дьяволом, отец Евгений, – терпеливо сказал следователь, – я разделяю ваши чувства касательно преступника, однако сейчас важнасамая мельчайшая деталь, самая незначительная подробность, – несмотря на пристрастие к чертежам и схемам, Сабуров умел разговаривать с людьми.

– Это у меня от папеньки, – усмехнулся Максим Михайлович, – тот был истинным дипломатом и мог обаять кого угодно, – отец Сабурова недовольно замечал, что сын больше напоминает чопорную британскую родню.

Сабуров действительно не сразу сходился с окружающими. Только на войне он немедленно словно породнился с отделением, которым поставили командовать двадцатилетнего добровольца. Солдаты оказались старше новоиспеченного прапорщика. Узнав, что Сабуров недавний сирота, отделение будто его усыновило. Максиму Михайловичу сначала было неудобно отдавать приказы более опытным бойцам, однако один из старослужащих заметил:

– Выофицер, ваше благородие, – он подмигнул Сабурову, – не извольте беспокоиться. Ежели что, мы объясним, как лучше действовать, – Крымская война научила Сабурова самостоятельно принимать решения.

– Британец во мне такой же, – понял следователь, – Путилин называет меня либералом, но я всего лишьне перекладываю ответственность на других и не занимаюсь министерскими интригами…

Вновом сыскном отделении и не оставалось времени для интриг. Полмиллиона жителей столицы каждый день совершали сотни преступлений.

С мелкими кражами и пьяными драками разбирались приставы, но сыскное отделение задыхалось от груза работы. Путилиноблегчил Сабурову ношу, передав его дела другим чиновникам по особым поручениям.

– Согласно приказу его высокопревосходительства, – Иван Дмитриевич со значением помахал пальцем над головой, – если мы раскроем дело, то к новому году получим новые звания и даже кое- что в петлицу…

Путилин страдал от несообразного его должности низшего звания коллежского регистратора. Сабуров, пришедший в полицию из судейского департамента, оказалсяпо бюрократической прихотистарше начальника в чинах. Сабурову не хотелось ставить Ивана Дмитриевича в неловкое положение.

– Еще одна британская черта, – он вздохнул, – но после ареста Призрака Путилин получит новое звание и орден и мы сравняемся.

Сабуров тоже надеялся на Станислава. К ордену полагалась денежная выплата. Ванная комната в доме на Песках, возведенном двадцать лет назад, давно нуждалась в ремонте.

Путилин был, пожалуй, единственным, кого Сабуров мог действительно назвать другом.

– Нам потребовалось съесть пуд соли, – он усмехнулся, – мне получить третье ранение, а ему второе. Надо его взять в шаферы, – Сабуров спохватился, – о чем я только думаю?