Зима отчаяния

– Он знает восемь или десять языков, – вспомнил Сабуров, – он мой ровесник, – отец Евгений Добровольский преподавал в Александро- Невской лавре. Отца игумена недавно наградили золотым наперсным крестом.

– А сейчас он падает с колокольни, – Сабуров насторожился, – я где- то читал о такой смерти, – словно услышав его, Путилин невесело сказал:

– Ахозия же упал чрез решетку с горницы своей, что в Самарии, и занемог, – Сабуров подался вперед: «Занемог, Иван Дмитриевич, но не умер». Начальник усмехнулся:

– Двойка тебе по Закону Божьему, Сабуров. Так говорит Господь: за то, что ты посылал послов вопрошать Вельзевула, божество Аккаронское, как будто в Израиле нет Бога, чтобы вопрошать о слове Его, с постели, на которую ты лег, не сойдешь с нее, но умрешь, – он выплюнул окурок сигары.

– Наш призрак все рассчитал, – подытожил Путилин, – нож он подкинул, чтобы сбить нас с толку. Это только первый акт, – Путилин застегнул пальто, – поехали запечатывать лечебницу, Максим Михайлович.

Без пяти минут полдень Максим Михайлович протянул в обрамленное дубом окошечко с эмалевой табличкой «Касса» пятиугольник зеленого картона. Прошлым годом следователь озаботился постоянным билетом в музейные галереи. Сабуров не признавался коллегам в пристрастии к искусству. Правда, Иван Дмитриевич Путилин, любитель оперы, знал о его увлечении.

Тщательно подобранная семейная коллекция Сабуровых ушла с молотка еще при жизни покойного отца следователя. Михаилу Максимовичу требовалось выплачивать карточные долги. Отец расстался даже с портретом матери Сабурова, написанным в первый год после свадьбы. Максим Михайлович тогда не допускался к денежным делам, однако он предполагал, что за холст работы покойного сэра Томаса Лоуренса отец получил немалые деньги.

– Хотя портреты продаются хуже, чем пейзажи или марины, – он отдал гардеробщику промокшую снегом шинель, – кому захочется вешать на стену чужих предков…

Мощные атланты у входа в публичные галереи тонули в поднявшейся с утра метели. Петербург опять повернулся к сыщикам дурной, как выразился Путилин, стороной. Любые следы, оставленные Штиблетами в сквере у собора Николы Морского, завалило снегом.

Сугробы намело и на колокольне, откуда сорвался пока пребывающий в забытье протоиерей Добровольский. Сабуров все же ухитрился ухватить оттуда пресловутый окурок от пахитоски и клок ткани.

– Штиблеты зацепил пальто за крюк, – сказал Сабуров начальнику, – городовойбыл прав. Наш призрак носит крылатку, – он повертел клок, – но теперь у него появилась прореха.

В девять утра не спавший всю ночь Сабуров вышел из полицейской кареты рядом с Гостиным Двором. В первой же лавке на Суконной линии обходительный приказчик объяснил его благородию, что такой тканью в городе торгуют только несколько поставщиков:

– Это твид, – Сабуров намеренно изобразил на лице недоумение, – ткань- с шотландская, – затараторил парень, – извольте посмотреть каталог образцов, – Штиблеты расхаживали по столице в твиде цветов клана Дуглас. Вернувшись на Офицерскую, Сабуров сердито сказал начальнику:

– Цвета придуманы, спасибо сэру Вальтеру Скотту, – он прислонил к стене пробковую доску, – но теперь мы знаем, что у Штиблет водятся деньги, – Путилин резонно возразил:

– Он мог купить крылатку в лавке старьевщика. На Сенном рынке такого товара вдосталь, – клок тартана Сабуров приколол к доске, где красовалась спешно привезенная из Александро- Невской лавры фотография отца Добровольского. Протоиерей отличался чрезычайно эффектнойнаружностью.

– Дамы осаждают Лавру в дни его проповедей, – усмехнулся Путилин, – он вроде Савонаролы, – протоиерей носил роскошную черную бороду, – только…

Сабуров хмыкнул:

– Только сытый. Пастырь должен голодать, Иван Дмитриевич, если его паства недоедает. Хотя паства отца Добровольского распивает кофе в постели, а не поднимается ни свет ни заря, чтобы заработать жалкие гроши,– Путилин покрутил головой:

– Либерал. Как бы то ни было, – он воткнул булавку в рясу Добровольского, – единственное, что объединяет жертвы – это возраст и сытость, – Сабуров возразил:

– Они мужчины, столичные уроженцы и могли быть знакомы друг с другом,– съездив домой за чистым бельем, Сабуров захватил на Офицерскую свои папки, – посмотрите, я все начертил, – Путилин покопался в бороде.

– Вижу, – одобрительно сказал начальник, – Добровольского ты успел прибавить, – он вгляделся в лист, – получается, что они все в одно и то же время побывали за границей,– сняв пенсне, Сабуров потер покрасневшие глаза.

– Пока я нашел только одну точку пересечения, – он поймал себя на том, что говорит с интонациями школьного учителя, – год назад,– Сабуров указал на даты, – однако надо отлистать календарь дальше, – Путилин поднял бровь:

– Надеюсь, что отец Добровольский нам поможет, когда он придет в себя, – доктора в лечебнице пока ничего определенного не сказали, – по крайней мере, там он в полной безопасности…

Максимилиановскую лечебницу, по выражению Путилина, перевели на осадное положение. В палате Добровольского постоянно дежурил полицейский. В одиннадцать утра Сабуров начал нарочито зевать.

– Езжай домой и поспи, – велел Путилин, – встретимся в три. Я отправил наряды прочесывать Коломну. Может быть, кто- то видел Штиблеты или он избавился от крылатки.

Сабуров дошел с Офицерской улицы до Эрмитажа пешком, по дороге забежавв «Доминик» на Невском на чашку почти парижского кофе.

– И больше я ничего не заказывал, – в желудке заурчало, – дома остался пирог с творогом, но когда я доберусь домой?

Сабуров не собирался рассказывать Путилину о грядущей встрече с княжной Литовцевой.

– Наверняка, она наболтает мне ерунды о девице Дорио, – следователь легко взбежал по лестнице, – я теряю время, лучше я бы и вправду поспал, – Максим Михайлович остановился.

Ее сиятельство устроилась на парусиновом стульчике рядом с выходящим на набережную окном. Черные волосы она стянула в тугой узел. Девушка склонилась над альбомом для рисования. Узкий нос ботинка выглядывал из- под расплескавшейся по мрамору пола пышной уличной юбки. София Аркадьевна носила тартан клана Дуглас.

Карандаш ее сиятельства легко скользил по листу. Максим Михайлович держался поодаль от стульчика, однако служитель в ливрее, застывший у дверей картинной галереи, неодобрительно на него поглядывал. Разговоры в музеях не поощрялись. Софья Аркадьевна, казалось, не обращала внимания на следователя.

Повернувшись спиной к вазе, Сабуров успел заметить мастерство девушки. Рисунок блистал почти чертежной точностью. Разглядывая тонущую в снежном мареве Петропавловскую крепость, Сабуров косился на длинные пальцы ее сиятельства. Бурые пятна явно оставили краски. Девушек принимали в Императорскую Академию Художеств, однако следователь решил, что Литовцева берет частные уроки:

– Вряд ли она смолянка, – хмыкнул Сабуров, – она не сирота, не из обедневшей семьи. Ее не отправили бы в женскую гимназию, это выше достоинства Литовцевых, – он вздрогнул. Ее сиятельство с треском захлопнула альбом.

– Я училась в Мюнхене, где папа, – девушка называла отца в французской манере, – служил посланником. Дмитрий к тому времени вернулся в Петербург, он старше меня на семнадцать лет, – ее сиятельство поднялась, – пойдемте, господин Сабуров. Меня всегда интересовало античное искусство.

Девушка указала на беломраморную лестницу. Следователь попытался подхватить стульчик. Софья Аркадьевна кашлянула.

– Благодарю вас, я сама, – Сабуров решил не спорить с дамой. Несмотря на выпитый у «Доминика» кофе ему отчаянно хотелось спать.

– Что я здесь делаю, – следователь скрыл зевок, – ничего интересного она мне не сообщит.

Тартан платья шуршал по ступеням. Сабуров нарушал правила приличия, спускаясь вслед за дамой по лестнице. Максим Михайлович рассудил, что Софья Аркадьевна, на вид девица из прогрессивных кругов, не обратит внимания на его промах.

Колонны зеленого сердобольского гранита дышали холодом. Сабуров пожалел об оставленной в гардеробе шинели. Софья Аркадьевна куталась в отороченную мехом шаль серого бархата.

– Это замечательная ваза, – княжна подвела его к шкафу карельской березы, – ее называют Царицей, – Сабуров кивнул: «Я знаю», – я помню ее с детства. Маркиз Кампана дружил с папой. После его разорения папа посоветовал господину Гедеонову заранее купить вазы из коллекции маркиза и…

Сабуров усмехнулся.

– И «Мадонну Конестабиле». У вас дома тоже висит подлинник Рафаэля, ваше сиятельство…

Литовцева вскинула бровь.

– Это школа Рафаэля, господин Сабуров. Чтокасается важных сведений, которые яобещала…

Сабуров поинтересовался: «Кто вчера доставил ваше письмо на Пески, ваше сиятельство?»Лазоревые глаза княжны были спокойны.

– Один из наших слуг, – она раскрыла альбом, – послушайте, господин Сабуров… – он неловко поскользнулся на каменной мозаике пола.

– Прошу прощения,– альбом вылетел из рук девушки, – виноват, ваше сиятельство…

Следователь бросился вслед за книжкой.

– Интересно, – хмыкнул Максим Михайлович, – ее анатомические рисунки тоже очень искусны.

Последние страницы альбома больше напоминали медицинский атлас. Отряхнув рукавом мундира книжку, он услышал надменный голос: «Художник обязан хорошо знать человеческое тело». Сабуров вернул ей альбом.