– Нет. Читаю. Мне даже нравится.
И мы начинаем обсуждать индейские резервации. Историю США.
Оказывается, что я могу поддержать разговор на эту тему!
Мою память будто встряхнули как следует, и в данный момент высыпалось именно то, что репетиторы по истории отчаянно пытались мне донести.
А потом, вернувшись к книге, Дём заговорил про психиатрические клиники.
И я просто слушала, стараясь подавить нарастающую от этой темы панику.
Бросаю взгляд на Дёмины часы, за окно.
И вдруг отмечаю, что мы едем уже час, и давно проехали дорогу к озеру.
Вглядываюсь в густой еловый лес. Солнце режет его на многоугольники. И в контрасте с золотом лучей стволы деревьев чёрные как гарь.
– Мы разве не на озеро? – уточняю.
Молча мотнул головой. Жуёт жвачку.
Где мы вообще? И сколько километров назад я в последний раз видела дома?
Становится вдруг не по себе.
– А куда?
Не отвечает.
– Дём, куда мы?
– Ты чего вдруг испугалась? Не в первый раз мне доверяешься, – он смотрит на дорогу. – Но будь у меня право – я бы как следует тебя наказал за такую дурость.
Как обидно. Я ведь не с любым вот так готова ехать неизвестно куда.
Только он на меня странно действует.
Но вряд ли это сойдёт за оправдание.
– Я тебя обидел?
Теперь я молча мотнула головой.
– На самом деле, можно и от людей, которых сто лет знаешь, получить нож в спину, – Дём снижает скорость. – Но одно дело – днём переходить дорогу на зелёный по пешеходному. И совсем другое – бухой в дождливую ночь через неосвещённую трассу перебегать. Вот ты сейчас под наркотой из леса на шоссе выскочила. Понимаешь, о чём я?
Мы останавливаемся. Он глушит мотор, вылезает, обходит машину, открывает мне дверь.
Кажется, если я шевельнусь – набежавшие на глаза слёзы хлынут через край.
Дём считает меня глупой. И безрассудной.
– Так, – протягивает он после десятка секунд ожидания.
Взял меня за щиколотки. Я вздрогнула.
Он потянул, заставляя развернуться на сидении лицом к нему.
Я опустила голову и никак не могу заставить себя взглянуть ему в глаза.
– Посмотри на меня. Эй, – его нежный голос пробрался значительно дальше рецепторов, отвечающих за слух.
Вот это грубоватое «Эй», сказанное так ласково и осторожно, дробит всю логику.
Дём слегка оперся предплечьями на мои бёдра. И облокотился на свои руки щекой.
Как хулиганистый ученик, улёгшийся на парту. Вроде и смотрит учителю в глаза неотрывно, но вся эта поза говорит о том, кто здесь на самом деле чувствует своё превосходство.
Хотела-не хотела, но теперь мне никуда не деться от его заглядывающих в моё лицо снизу вверх глаз.
Его дыхание, размеренное и горячее, нагревает меня через ткань. На бёдрах, на животе.
Как же он близко.
– Давай договоримся? – его средний палец выписывает знак вопроса на моём бедре. – Что ты только со мной будешь так делать. Хорошо?
Ласкает меня этим вопросом.
И будто это «хорошо» относится не к предыдущей фразе. А к тому, что он делает.
Трогает меня.
– Как – так?
Его выдох приходится на левую часть моего живота, и я ощущаю, как косую мышцу там сводит. Напряжение разбивается дрожью. И она окатывает меня сверху вниз, до самых кончиков пальцев на ногах.
Конечно он это чувствует. И чуть сильнее придавливает мои ноги, будто хочет приструнить предательские мурашки.
Почему. Он. На меня. Так. Действует?
– Бросаться в омут с головой.
Я сглатываю.
– Хорошо? – повторяет с довольной улыбкой.
– Я и так только с тобой, – мой голос охрипший как от простуды. – Я чувствую, что ты меня не обидишь.
– Постараюсь не обмануть твои чувства, – он касается указательным пальцем кончика моего носа. – Как же мне нравится, когда ты так лицо ко мне склоняешь, просто пиздец.