капли из носа на кафель – твой красный рот.
ну что тут раздумывать, город? кради невесту.
я пересек эту лету и брассом, и вброд,
но не полегчало. тротил укрощаю. и в клюв
поломанной птицы его загоняю с лихвой.
девчонка сбежала. теперь все спокойнее сплю.
кукушка с часов с полным ртом объявляет отбой.
я не слышу.
прятки
греть кошек на сердце, плясать под дудку
кого попало, кормить огонь своим бредом.
не считаться твоим любимцем (которые сутки)
сидеть напиваться с покойным соседом.
не делать вообще ничего. болею.
учусь стрелять из простой рогатки
по фонарям. я не стал смелее.
хожу на курсы шитья, на прятки.
тебя по-прежнему нет, как славы.
вчера познакомились с твоим мужем
в одном борделе. он, в общем, славный.
но мне от этого только хуже.
без вести
пропавший без вести там,
где находится любой мёртвый,
а на чужое «отдам»
бросается каждый четвёртый,
мои мысли и боль встречаются в одном русле.
и я бы врагу не желал своей грусти.
в моей голове, налитой брусничным соком,
с запада суховей, муссоны – с востока.
под напряжением каждый грамм,
и вряд ли дойдёт до шага.
так плотно застрявшему там
нужнее всего отвага.
навечно запаянный в прошлом,
не оккупант, не заложник.
а нечто, как часть интерьера,
среди неуслышанных слов и беспочвенной веры.
голевой пас
британцы скорбят, размывая всю боль
по сереющим полосам автобана.
мне плевать на британцев, но что-то с тобой,
что-то не так… и мне странны
попытки полётов из резких падений
и душные ночи верёвкой на шее.
ты меня оставляешь; я, видно, не гений.
а рваные раны – попробуй зашей их.
не хочешь? не стоит. гуляю по шпалам
и носом в осоку ночую на поле.
трагично?! да что ты… с английским накалом