ты можешь быть хуже старых актрис и собак –
кажется, вот не дышишь. потом – показалось.
ничего странного: говорю, что иду в кабак,
и ловлю такси до площади трёх вокзалов.
клон
ты – клон моей подлости. калька из калек.
на передовице воскресной газеты
вас находили, хотя не искали,
в приличных отелях. вы полураздеты,
пьяны и довольны. и, кажется, вместе.
четвёртые сутки, восьмые недели.
ты спишь на мансарде в разобранном кресле,
грозишь мне разводом, имущество делишь.
меня нарекают «кретином» соседи,
пока он меняет на доллары баррель,
пока ты мутируешь в миссис и леди,
пока я штурмую ближайшие бары.
а помнишь, когда-то мне прочили славу
высоцкого, бродского, кафки и чёрта.
ты проявлялась во всех этих главах
моих эпопей. независимо чёрной
казалась нам ночь. в середине финала
ты что-то такое печальное знала,
что плакала, всё мне всегда разрешая.
ни бедность, ни молодость нам не мешали.
но время всё вышло в абсурде, попойках,
моих путешествиях в койку из койки.
ты – клон моей подлости,
но до меня тебе далеко.
1939
на голой площади, где не осталось птиц,
кто-то, смотрящий предельно вниз,
стоял у стены параллельно скопленью лиц
и каждому рядовому шептал: промахнись.
оставалось состроить планы на новый год
с решением Бога. лежащему у стены
было чертовски холодно. шла в расход
вторая обойма. я собираю сны.
каждым живущим отныне владеет страх.
письма вскрывает невидимый комиссар.
если бы знала, как в этих ночных кострах
корчится от досады сартр.
я засыпаю в ритме солдатских пли.
твоим маякам недостаточно парохода.
и я клею бумажные корабли,
дожидаясь тысяча девятьсот сорокового года.
правильный след
в обожженное горло втекая спокойно,
раздирая ещё не зажившие ранки…
чудо было бы чудом, когда бы не пойло,