Иоанн III, собиратель земли Русской

– Ступай теперь же к матери и простись, да не мешкай; оттуда ступай к казначею, он тебе даст людей и дары, ты отнеси их к Андрею Палеологу, поздравь от меня; возвратясь, ступайте в собор на крестное целование; потом переедешь к Никитину, к первому послу, там вас снарядят в путь и завтра в дорогу. Не желал бы я, чтобы весть о взятии Казани дошла к царю раньше послов моих. Надеюсь, что вы оба достойно исполните поручение, а теперь прощайте!

Когда Василий поцеловал государеву руку, Иоанн положил ее на плечо юноши.

– Ну, князь Василий Данилович! Ты ступил на поприще родителя.

Сказав это, Иоанн ушел в левую дверь, к Патрикееву.

VII. Три посольства

В теремах уже пообедали, и не без грусти. Васино место было не занято. У княгини несколько раз навертывались слезы, но, видя, что обе царевны то и дело глядят на нее, она старалась пересилить тоску и казаться веселою. Софьи Фоминишны не было, она давно пошла в столовую гридню и там с невесткою Еленой Степановной и боярином Ощерой ожидала государя, которого, как мы видели, задержали дела; и Софья и Елена сидели молча и занимались рукодельем. Вязали что-то на палочках, а боярин истощал все свое остроумие, чтобы развеселить княгинь, но обе хранили вид совершенного равнодушия, изредка поглядывая на двери. Елена, озабоченная недугом мужа, два раза уже ходила к нему и возвращалась, казалось, покойною. Видя, что государь не идет, она пошла в третий раз; в коридоре она наткнулась на Васю, который, повеся голову, в глубокой задумчивости шел на роковое прощание. Князь Вася почтительно отступил и сказал тихо:

– Государыня царевна, извини моему раздумью… Не видал…

– Не хотел видеть! А я так все вижу… Все… От меня не укроешься: не знает государь, а узнает…

– Что же он узнает? – спросил изумленный Василий. А если узнает про Ивана Максимова, точно рассердится и велит вместе с мистром Леоном на сковороде жарить. – Я уезжаю, государыня Елена Степановна, но глаз мой останется здесь… Желание твое уже исполнено, ты отомщена; Ивану Максимову и трудиться не надо, но теперь моя очередь!

Елена оторопела. Хотя она и не могла понять настоящего смысла этой речи, но ей нетрудно было догадаться, что в руках Васи есть тайны; добыть их из откровенного сердца юноши, казалось, так легко. Елена принудила себя улыбнуться и сказала ласково:

– Тебе мстить! Кому это может прийти в голову! Уж не вчерашнее ли твое слово?.. Нет, мой милый, на детей, да еще таких добрых, как ты, сердиться грешно; может быть, я и сказала что ни есть в сердцах, но тогда же и забыла… Куда же ты, Вася, едешь?

– В Крым – послом!

– Послом!

Двери растворились с детской половины. Леночка, Феня, княгиня Авдотья Кирилловна, няни – все хором воскликнули:

– В Крым, послом!

– Поздравляю! – уходя, сказала с досадой Елена. – Желаю счастливого пути.

– Благодарю, государыня княгиня, это, как мне теперь сдается, твой подарок. Одолжила…

– В Крым! К татарам! – увлекая Васю, восклицала княгиня. – Да там просто Содом; там море соблазна, хан греховодник, и все, все… Погибла моя головушка; детище бедное и неразумное, что с тобой хотят сделать!

– Хотят меня сделать человеком, – с притворною твердостью сказал Вася, стараясь не смотреть на мать и царевен. – Хотят… Я не знаю, чего от меня хотят. Знаю только, что на то воля государя, поэтому и Божия тут.

Княгиня также припомнила беседу Иоанна и также старалась притвориться покойною…

– С кем же ты едешь, Вася?

– С Никитиным, тем, что четки тебе поднес.

– Муж опытный и разумный. Благодарю и за это. Когда же ты едешь, Вася?

– Я пришел проститься с тобою и принять твое благословение.

– Господи! Неужели?..

– Завтра, чуть свет! – дрожащим голосом продолжал Вася. – Родимая, ненаглядная, благослови…

Вася упал перед матерью на колени, зарыдал – и поднялся вой; даже няни плакали навзрыд, а уж о царевнах и говорить нечего. Сначала княгиня, ухватив обеими руками голову Васи, осыпая ее поцелуями, обливая слезами, кричала: «Не отдам, не могу». Леночка и за ней Феня кричали: «Не давай, тетка, не давай!» Но мало-помалу опомнясь, княгиня в самых нежных, умилительных словах стала призывать благословение Божие на драгоценного сына, сняла с себя крест с мощами, надела на Васю и осенила его несколько раз знамением креста; он встал…

– Ты идешь? Нет, мой сын, еще, еще миг только…

И мать с нежностью обняла Васю… Голова юноши кружилась, сердце билось сильно; улучив мгновение, он вырвался из объятий матери и, закричав: «Прощайте», убежал без оглядки.

– А со мною, Вася, ты не простишься? – в слезах вскрикнула Елена.

– А со мною? – повторила Феодосия.

Напрасно. Васи уже не было; в казначейскую палату он вбежал запыхавшись и как вкопанный остановился перед столом, за которым сидел боярин Юрий Захарьевич. Вася опомнился, поклонился, оглянулся и, с трудом переводя дух, спросил:

– А где же подарки? Пора!

– Насилу мы дождались тебя, князь Василий! Откуда ты это так спешно бежал?..

– Спроси лучше – куда? Я замешкался, так спешил исполнить волю государя. Где же подарки?

– Вот Афанасью Никитину сданы на руки. Он тебе сподручник в этом посольстве по государеву указу, так как ты ему – в Крымском.

– Так можем ехать.

– Люди повезут сундуки и мешки за вами…

– Прощения просим, боярин!

– Василий, ты мне приходишься родственником, а по уважению к твоему знаменитому отцу ты мне больше чем родной: береги чистоту сердца, которою ты обратил на себя внимание государя, а прочее само придет…

– Боярин, у кого есть такие образцы, как ты, да брат твой, да отец мой, тому легко идти путем добрым. Сердце? Сердце мое чисто, да болит оно что-то.

– Бог милостив, – с улыбкой сказал боярин. – Проездишься, прогуляешься, свет посмотришь, и пройдет. Прости, любезный князь. Господь сохранит тебя в утешение государю и всему царству. Прости!

Князь Василий, Никитин и несколько слуг дворцовых повезли подарки в Греческую слободу; пепелище двора Меотаки еще дымилось; так как академия не сгорела, а новобрачным деваться было некуда, то Андрей послал сказать Мефодию: пусть себе ищет другого помещения; академия же по указу его, Андрея Палеолога, обращается в его походный дворец. Послы этого не знали и заехали к Ласкиру, где Вася оставил молодую чету, но Дмитрий встретил их у ворот с лицом печальным и объявил о новоселье Андрея.

Сойдя с лошадей, послы пошли пешком, потому что до академии оставалось несколько шагов, но больше потому, что Васе хотелось переговорить с Ласкиром.

– Митя! Я устоял в слове! Я смолчал про мистра Леона, но совесть моя не покойна…

– И без нас, князь, все откроется. Кажется, про ересь уже и дошло до государя. Несколько гонцов с Москвы уже пробежало на слободу; Хаим Мовша уехал из Москвы, давеча, не больше на десяти подводах, будто бы в Тверь купечествовать…

– Боюсь я, чтобы и мистр Леон не ушел…

– И этот был у нас, будто бы проведать про здоровье отца, но ты сам знаешь, зачем он был? Глаза у него что уголья… Он долго смотрел на пепелище из окна и не выдержал, сказал: «Жаль! Напрасный пожар!» Князь, как ты думаешь, а мне кажется, что этот пожар – дело рук мистра Леона.

– Легко статься может: от такого чудовища всего жди. Вот почему совесть меня мучит, что мы смолчали. Он теперь лечит царевича, по теремам без опаса ходит Я уезжаю. Кто присмотрит за этим гадом?..

– Ты едешь? Куда?