«Вот и все», – понял он и испытал огромное облегчение. Теперь больше никогда ему не придется выжимать из себя все силы до последней капли и срываться в пропасть почти рядом с целью, больше никогда не придется испытывать такой невероятной усталости. Все позади. Пальцы его разжались, и вес тела удерживала только липучесть паутины.
Потом прямо на голову свалился Шабр, сграбастал своими огромными лапами затянул наверх и уложил на землю.
Полчаса полностью вымотанный Найл просто лежал на угловатых холодных камнях, радуясь покою и безопасности. Потом сел.
Впереди лежало плоскогорье. Не совсем плоское – дальний край забирался заметно выше, но без крутых подъемов. Больше всего это плато напоминало развалины густо застроенного квартала: серо-голубые узкие выступы торчали из тела горы, как полуразрушенные, но еще достаточно высокие остатки фундаментов – где-то отдельный куб, где-то длинная извилистая стена, где-то череда разновысоких опорных столбов. Лабиринт, но не очень запутанный. Это хорошо – через препятствия карабкаться не придется. После сегодняшнего приключения руки у людей неделю болеть будут.
Найл оглянулся. Смертоносцы стояли вдоль обрыва и время от времени падали вниз, чтобы подхватить и вытащить наверх еще одного выдохшегося человека.
Рациональные пауки не тратили энергию на тех, кто еще способен подниматься самостоятельно, но и не доводили людей до той опасной грани, когда усталость побеждает страх смерти; когда хочется закрыть глаза, разжать пальцы и с облегчением ждать прихода короткой вспышки боли, после которой наступит покой.
Из-за края обрыва появился Шабр, бережно опустил Нефтис рядом с правителем. Никому не доверил, сам поднял! Найл послал ему импульс благодарности. Смертоносец ответил мыслью, означающей примерно то же, что и пожатие плечами у людей – он еще помнил, как Посланник и его стражница вытащили его из метро, спасая от безумия и неминуемой смерти, и по сей день не считал, что отплатил им за это сполна.
– Вы здесь, мой господин, – с облегчением схватила Найла за руку Нефтис.
– Да, конечно, – кивнул правитель. Не беспокойся.
– Не могли сразу нас поднять? – тяжело дыша, высказала обиду на восьмилапых соратников девушка.
– Они же голодные, Нефтис. – покачал головой Найл. – Им нужно беречь силы. Согласись, поднять человека на тридцать шагов легче, чем на триста? Хорошо хоть, тут подняли.
Из двуногих самостоятельно смогли забраться на обрыв только дети, да и у тех не осталось сил двигаться дальше.
– Целый день потратили, – покачал головой Найл. – А вперед продвинулись, считай, всего на десяток метров.
Привал оказался грустным – без еды и воды, да вдобавок к вечеру здорово похолодало. Впрочем, между Нефтис и Завитрой, под общим одеялом, Найлу мерзнуть не пришлось. Вот только враждебность между претендентками на внимание правителя опасно нарастала, и Найл, опасаясь взрыва, предпочитал не прикасаться ни к той ни к другой – хотя желание, укротить которое ни голоду, ни жажде, ни усталости оказалось не под силу, терзало его душу и напрягало плоть. В эти минуты он очень сожалел, что находится не в Дельте, где можно отойти в сторону от посторонних глаз и «вознаградить» кого-нибудь за бдительность; и – совсем «увы» – не во дворце, в котором любая служанка сочла бы за честь.
* * *
Утро принесло изморозь. Белая мельчайшая пыльца побелила скалы, копья, одеяла. Все смертоносцы поседели за ночь, как умудренный опытом Дравиг, а мысли их стали столь же медлительны и тягучи, как и застывшие тела. В ожидании солнца люди сидели, скорчившись, под одеялами и зевали от голода. Найл явственно ощущал, как подвело у путников желудки, но пока не волновался – в Провинции все хорошо набрались сил, несколько постных дней никого с ног не свалят.
Дневное светило явно охладело к своим детям и дозировало тепло, словно рабочий муравей паек для солдата – только-только чтоб не сдох. Сперва изморось размякла и превратилась в капельки воды на освещенной стороне скал – в тени она уцелела до полудня. Потом солнце соизволило омолодить пауков и вернуть изначальный цвет одеялам, и уж в последнюю очередь подсушило древки копий и рукояти ножей.
Тела смертоносцев в таких условиях никак не могли прогреться, и Найл всерьез начал опасаться того, что до вечера пауки так и не придут в себя, но в конце концов, в их головах ощутилось достаточно внятное мышление, и правитель отдал приказ начинать движение. Холодные лапы смертоносцев поначалу не слушались хозяев, но постепенно их мышцы нагрелись, сознание обрело привычную ясность, воля – мощь.
По счастью, помощи от пауков в этот день не потребовалось. Найл достаточно уверенно вел людей в нужном направлении, петляя между уступов, а пауки с непривычной покорностью тянулись следом за бывшими слугами.
Необходимость постоянно поворачивать направо, налево, обходить довольно длинные, несуразно изломанные стены, вытянутые почему-то именно поперек дороги, удлиняла путь. Порою возникало ощущение, что некий создатель специально подстроил все таким образом, чтобы идти приходилось много, а продвигаться удавалось всего ничего. Солнце с пугающей скоростью опускалось к западу, а петляниям не видно было ни конца, ни края.
Однако правитель поставил себе задачу не останавливаться до тех пор, пока не выйдет на гребень, если можно применить такой термин к плоскогорью – к высокому отдельно стоящему уступу, выпирающему на самом краю видимой части плато. Найл довел сюда свой отряд уже в сумерках, ощущая за спиной если не ропот, то глухое недовольство, а когда довел, то понял, что выиграл: внизу, под обрывающейся несколькими огромными ступенями горой, раскинулся Рай – глубокая, широкая котловина, не меньше десятка километров в диаметре, половину которой укрывал густой, черный в сумерках лес, а другую отобрало себе тихое озеро, уже отражающее первые вечерние звезды.
– Привал, – разрешил Найл. – Завтра спустимся и наконец-то спокойно отдохнем.
Темнота неторопливо поглощала котловины, ущелья, пропасти и мелкие ямы, постепенно поднимаясь все выше и выше, стремясь сравняться с вершинами, и в этот миг далеко-далеко впереди вспыхнул в последних лучах ослепительной белизной горный отрог. Череда остроконечных пиков выделялась высотой над прочими, тоже отнюдь не маленькими кряжами, а посреди них, сияющих безукоризненной чистотой, поднимался один, угловатый и неказистый, похожий на широкоплечего великана, понуро повесившего голову – сверкающие на солнце снега одели его в серебряные доспехи, вековой лед вершины казался хрустальным шлемом. Отраженные лучи подсветили на небе три тонкие длинные змейки перистых облаков.
– Может быть, хоть завтра теплее будет, – прошептал правитель. Ему совсем не улыбалось опять ждать пробуждения смертоносцев до полдня.
Далекий отрог продолжал светиться, словно и не наступила вокруг непроглядная мгла, словно сияние его поддерживается не последними искрами уходящего дня, а рождается где-то изнутри. Наверное, местные жители, если таковые имеются в здешних краях, искренне верят, что там, у подножия горы, очень похожей на дремлющего на посту великана в серебряных доспехах, стоит дом Солнца, в котором оно скрывается на ночь.
Отрог погас.
И опять обнаружилась на высоком небесном куполе странная граница: позади путников звезды светили, а впереди – нет. И невидимыми облаками этого теперь не объяснить: не бывает тяжелых непрозрачных туч там, где выстилаются в звенящей вышине легчайшие ленточки перистых облаков.
– Вы идете, мой господин? – окликнула его Нефтис.
– Иду, – правитель зябко поежился и проворно нырнул под теплое одеяло, на плетеную подстилку между двух горячих женских тел.
* * *
Утром подморозило. Помня вчерашний день, Найл не торопился вылезать из уютной походной постели – все равно паукам еще не один час придется отогреваться. Однако время шло, но высунутый наружу из-под одеяла нос все равно покалывало холодом, а изо рта шел пар.
– Пить хочется, – пожаловалась Завитра.
– У нас целое озеро под ногами, – напомнил Найл. – Потерпи чуть-чуть.
Изморози на этот раз не было совсем, но между камней ветер весело гонял мелкую снежную крупу, то засыпая, то вычищая мелкие трещинки. Небо сияло девственной синевой, солнце давно поднялось на положенное место, но привычной жары никак не наступало.
– Если так пойдет и дальше, – начал понимать правитель, – смертоносцы отогреются только к вечеру, когда снова спать пора настанет!
– Вы что-то сказали, мой господин?
– Ничего особенного, Нефтис. – Найл решительно выбрался из-под одеяла, поморщился от боли в плечах и начал растирать плечи.
Прямо под ногами искрилось озеро. Казалось, разбегись хорошенько – и сможешь нырнуть в самую середину. Или, по желанию, можно спрыгнуть на густые кроны деревьев чуть дальше. Не существовало только способа спуститься нормально: с этой стороны плато обрывалось столь же круто, как и с противоположной.
А пауки, попрятавшиеся от ветра в щели между уступами, благополучно «спали», широко раскрыв дыхальца и вцепившись лапами в голубоватые камни. Жизни в них ощущалось не больше, чем в вывернутой шкуре листорезки.
Найл опять повернулся к котловине, подошел к краю скалы, взглянул вниз.
Метров двадцать до ближайшего уступа, потом еще метров пятьдесят до следующего, а что дальше – не видно. Видно прозрачное озеро, полное чистейшей воды и лесные заросли, наверняка обжитые жирной дичью. Найл повел сухим языком по потрескавшимся губам. Уже третий день в желудках у людей пусто. Очень приятно в их состоянии любоваться раскинувшимся перед глазами богатством!
А пауки «спят».
Правитель подошел к Дравигу, опустился перед ним на колени, почти уткнувшись лбом в хелицеры смертоносца, попытался прощупать его мысли, расшевелить сознание. Ничего. Найл перебежал к Шабру, но и тот проявлял не больше признаков жизни, нежели окружающие камни.
– Кажется, мы остались одни, мой господин, – подвела итог следующая по пятам Нефтис. – Что будем теперь делать?
– Помоги, – попросил правитель, ухватывая Шабра за средние лапы с левой стороны. Давай отнесем его на нашу подстилку.
Смертоносца они перевернули на спину, закидали одеялами.
– Кто тут есть? – огляделся Найл. – Нефтис, Завитра, Сидония, давайте, забирайтесь под одеяло. Юккула, Рион, тоже сюда!
Они облепили смертоносца вокруг, а правитель забрался ему на брюшко и разлегся между лап.
– Нос наружу не высовывать! – предупредил Найл. – Дышать под одеяло!
Пространство под одеялом быстро наполнилось душным паром и вскоре в сознании ученого паука появились первые, неясные проблески.