Придите и возьмите.
Костяная морда дракона дробится и крошится о диамант и дерево Мечей; всегдашние враги, сейчас они бьются как одно целое.
Ломаются клыки, вцепившиеся в гладкую отполированную поверхность Иммельсторна; Драгнир атакует, пробивает костяную броню на груди, дотягиваясь до сердца чудовища.
Тёмный поток злой силы окатывает с головой, едва не отнимаются руки, но надо, надо стоять!..
Потому что там, в бездне, – его ждут.
Слово! Ты давал слово! – гремит со всех сторон.
Я давал. Но я заплатил.
Память! – ревёт незримое над мёртвым воинством. – Вера! Любовь!..
…Костяной дракон, шатаясь, валится с обрыва. Кому-то пожива, там, внизу, где уже раскрыты жадные глотки, которым всё равно, что пожирать.
Рыся!.. Рысь! – прямо перед ним, сабли свистят, удар, и подставленный Драгнир вдруг покрывается трещинами.
– Потому что ты предал меня!..
Он не отвечает. Алмазное лезвие рассыпается пылью, но прежде, чем умереть, Драгнир успевает ударить, поймать собственным расколом стальное лезвие, и сабля вырывается из ладони воительницы, берет слетает прочь, волосы рассыпаются.
Иммельсторн только этого и ждёт.
Корни дерев взламывают твердь крепчайших скал; Деревянный меч оживает, впивается в сталь призраками вьюнов, и теперь крошится уже металл.
Глаза в глаза – пальцы вцепились друг другу в запястья.
– Это – просто – страшный – сон!.. – бросает он вновь ей в лицо.
Она вся сейчас – тёмный огонь.
Из глаз, изо рта её рвётся жгучее пламя, охватывает их обоих; мёртвые уже со всех сторон, ржавые навершия пик вспарывают воздух.
Деревянный меч оборачивается гибкой лозой, оплетает их с Рысей, мириадами корней впиваясь в неподатливый чёрный камень; клинка уже нет, вместо него – непроницаемый зелёный купол, о который бесполезно ломаются копья и клыки неживой армады.
Она с хриплым стоном повисает на нём, голова запрокинута, что-то горячее и тёмное стекает по её подбородку, ноги подгибаются.
– Ты-ы… спаси-и…
Зелёный кокон отрывается от земли, воспаряет над пропастью. Бездна принимает их; страшный сон должен кончиться.
Высоко в небе живой белой молнией проносится нечто стремительное, неразличимое, исполненное гнева.
Она здесь, она успела.
Дочка.
Навстречу им распахивается вечно голодная тёмная пасть, но жемчужно-белая драконица проносится прямо над нею, метко выдохнув клубы ярящегося пламени прямо в бездонную глотку.
Оглушительный визг и удар.
Удар и тьма.
Зелёный кокон лопается, он катится по невесть откуда взявшейся мягкой траве. Катится и замирает.
Звуки и краски, запахи и касания. Мир, простой и грубый, вновь принимает его.
Просыпайся, некромант.
Он старался, но не получалось. Ему казалось, что проходили мгновения – и оборачивались веками. Он был и тут, и там, и ещё в сотне разных мест, словно пытаясь собраться воедино, сделаться тем, кем был; а ещё он пытался отвоевать у серой бездны собственные воспоминания.
И ему удалось – все, кроме самых последних.
Коловращение миров остановилось, когда он вдруг ощутил, что вокруг него на сотни и тысячи лиг – пространство, твёрдое, воплощённое. Настоящее, как встарь, как прежде. Способное удержать, способное нести.
И некромант Фесс, Неясыть, Кэр Лаэда – проснулся.
Потому что мир наконец изменился.
– Пей, – произносит негромкий голос, и это не голос Рыси.
– Пей, пожалуйста. Тебе нужно пить.
Ледяная вода ломит зубы. В ослепительной бирюзе неба плывёт огромная тень крылатого кита.
– Просыпайся, – нежно говорит драконица. – Сегодня было лучше, – Аэсоннэ ободряюще касается его плеча. Теперь она уже не драконица – жемчужноволосая девчонка.
Нет, даже и не девчонка – девушка. Совсем молодая, но уже не девочка. Она в длинном плаще до самых пят, волосы распущены и мокры, словно только что из реки.
– Я… не дошёл.
– Я знаю. Кого встретил на сей раз?
Он молчит, отводя глаза, и Аэ понимающе кивает.
– Рысь.
– Она.
Драконица молчит какое-то время, почему-то кусая губу.
Потом протягивает руку, помогает ему подняться.
Пальцы его смыкаются на посохе чёрного дерева, серебряный череп с горящими алым глазницами в оголовке.
– Идём, – тихонько говорит Аэсоннэ. – Мир изменился. Опять. Дорога теперь ещё длиннее.