Душа Бога. Том 2

И закрыл глаза.

Сила покидала его, страшная, великая сила Древнего, рвалась на свободу. То ли творить новые миры, то ли сжигать старые – он отдавал всё, всю кровь, до последней капли.

Ему уже случалось хаживать по самому краю пропасти небытия. Он висел, пронзённый собственным копьём, на ветвях священного ясеня; он погружался в источник магии, забивший в Асгарде Возрождённом; но сейчас его час и впрямь настал.

Прощайте, асы. Прощай, Рандгрид, дочь моя. Прощай…

Волк и Один замерли, застыли. Всё вокруг них – овраг, бревно, в него провалившееся, лес – стало таять, распадаться серой бесцветной и бесформенной мглой.

Последними исчезли кости Хель.

А тела Старого Хрофта и волка Фенрира так и оставались висящими в пустоте, и, случись тут способный по-настоящему видеть маг, он разглядел бы медленно поднимающийся ввысь вихрь, светлый, едва заметный на сером фоне; он уходил высоко, очень высоко, властно раздвигал плотные занавесы, исчезая там, где медленно кружили, плавно вздымая и опуская крылья, Белый Орёл с Золотым Драконом.

Император

Серебряные Латы наступали мерно, неколебимо – столь же совершенная боевая машина, как и хирд гномов. Ну, почти столь же.

Эльфы пытались отступать. Стреляли, отбегали, тянули тетиву, целились, отпускали; но первый и лучший легион Империи этим не удивить. Тем более, если перед строем, несмотря ни на что, шагает сам Император в знаменитых от моря и до моря доспехах с вычеканенным на груди царственным змеем, коронованным василиском.

Левая рука, охваченная той самой латной перчаткой из кости неведомого зверя, онемела почти до плеча, однако эльфийские стрелы так и не пробили удерживаемой Императором незримой преграды, прикрывшей легионный строй.

На первый взгляд казалось – легконогие стрелки могут отступать и отступать, и под жалящей тучей тяжёлая пехота рано или поздно остановится, сломается, повернёт или, того лучше, рассыплется.

Серебряные Латы не останавливались, не поворачивали и уж тем более не рассыпались. Шагали и шагали мерным своим шагом, каким умели покрывать лигу за лигой, в полном вооружении, пока их «лёгкие» противники не выдыхались в своём беге. Или пока у них не кончались стрелы с дротиками. Или пока им в бок или в спину не ударял резервный легион.

Но здесь не было резервных легионов, и отступлению эльфов ничто помешать не могло. Император, правда, надеялся, что колчаны у тех опустеют. Призванные на битву Орлом и Драконом не испытывали ни голода, ни жажды, но кто знает, распространяется ли это и на неисчерпаемость боевого припаса?

А потом кто-то осторожно так постучал в двери его сознания.

Глянули в упор миндалевидные глаза на заострённом, хищном, но и прекрасном лице.

Шевельнулись тонкие губы, дрогнул меж ними розовый язычок.

«Умри», – отчётливо разобрал Император.

Смерть обычно является с холодом. Холодна раскрытая могила. Холоден остывший труп. Жизнь – это тепло; не-жизнь – лёд. Однако эльфийская колдунья слала не хлад, но жар.

Жар висящего в зените солнца, что убивает всё живое в песчаных пустынях.

Полыхание погребального костра, очищающего кости от плоти.

Кровь вскипает и испаряется. Жилы лопаются, глаза вздуваются и вытекают парой чудовищных и последних слёз. Жизнь разлетается, подобно золе, раздуваемой ветром. Жизненная сила вспыхивает и сгорает, не оставляя даже пепла.

«Улетай! – скомандовала эльфийка. – Улетай, гори, сгорай, ты свободна!..»

«Я тебе покажу “свободна”», – строго подумал Император.

От костяной перчатки рванулся спасительный холод. Жгучий мороз, словно в зимнюю полночь, растёкся по жилам, сковывая разбушевавшуюся кровь.

Владыке Мельина почудилось, что на пальцах с треском лопается вдруг наросший там ледок – нет, показалось, показалось…

Холодная стена его собственной воли теснила пришелицу, и вся её огненная сила не способна была растопить ледяную броню Императора.

Ах, ну да, конечно же – ведь там, в «настоящем» мире, он умер. И жив лишь милостью Учителя Ракота…

«Нет, – упрямо сказал он огненной смерти, – всё не так. Я жив, но не в твоей власти. Холод – это блаженная прохлада тени. Катящихся речных струй. Родниковой воды на потрескавшихся губах. Морозец и лёгкий снежок зимних забав, беззаботный смех и шелест коньков по речному льду. Мир и покой дремлющего под белым покрывалом леса, уснувшего до весны, уснувшего, но отнюдь не умершего».

…Ледяной щит принял на себя удар огнистой стихии. Языки пламени лизнули поверхность, но расплавить не смогли, поспешно отдёрнулись, словно в ужасе. Лицо эльфийской колдуньи исказила ярость, и та исчезла.

Ледяные когти впивались Императору в шею, ползли вниз, так что онемела уже почти половина тела. Некогда перчатка пила его живую кровь, теперь, как видно, просто морозит.

Конец близок, подумал владыка Мельина. Сошлись равные. Тайде, моя Тайде – что ж, Кер-Тинор сумеет о тебе позаботиться. Да и Учитель Ракот обещал не оставить.

Он встряхнулся. Хоть и одеревеневший от мороза, хоть и в ледяных тисках, он мог идти и сражаться. Эльфы впереди начинали останавливаться, растерянно озирались, и было отчего: за их спинами чудовищным горбом поднималась серая стена, словно само пространство здесь не желало их отступления.

Серебряные Латы заметили это тоже.

– Ага! Не уйдут! Даны богомерзкие! – пронеслось над рядами.

«Не уйдут, – подумал Император, сам отыскивая уже эльфийскую чародейку. – Не уйдут. Никто не уйдёт. Победителей не будет».

Но последний бой нужно всё равно дать так, словно впереди ещё целая война. Они, воинство Империи, которая там, где её Император, сразятся и одолеют.

Он тянулся вперёд, сам вызывая образ колдуньи-эльфки. Миг, другой, и вот она перед ним, так же ярко и реально, словно за одним столом.

Меч Императора оставался в ножнах. Левую руку, совсем потерявшую чувствительность, пришлось приподнять живой правой; холодные незримые капли срывались с кончиков пальцев, не достигая здешней «земли», оборачивались острыми крючьями чистого льда. Они рванулись вперёд стаей злобных шершней, и владыке Мельина даже почудилось их сердитое низкое гудение.

…Эльфка учуяла его удар, ответила даже быстрее, чем чары её достигли; лучники выпустили целый рой стрел, и каждая оставляла за собой зеленоватую дорожку, словно охваченная странным пламенем цвета молодой травы.

Император встретил их верным и добрым щитом, однако стрелы на сей раз несли на себе что-то посущественнее, чем просто воспламеняющие чары. Эти заклятия вцеплялись в сам щит, начинали его жадно грызть, словно мыши – мешковину, в усилиях добраться до лакомого зерна.

Чары обошлись эльфам недёшево, Император заметил падающих стрелков, хотя их не достиг ни один пилум. Видать, их колдунья, не мудрствуя лукаво, жертвовала частью собственных бойцов.

Щит Императора стремительно разваливался, прорехи в нём становились всё шире, и как остановить это чародейство, он уже не знал.

Но вступило оно в бой слишком поздно, Серебряные Латы подобрались на расстояние прямого удара и, под нарастающий глухой рёв сотен и сотен глоток, центурии, нагнув короткие пилумы, устремились вперёд.

Вейде

«Проклятый чародей. Проклятый!..»

Этого хозяйка Вечного леса никак не ожидала.

Ледяные крючья настигли её, рвали одежду, пытаясь впиться; эльфы-телохранители сомкнули ряды, несколько особо метких ухитрились поразить стрелами творения чуждой магии – те рассыпались холодными колючими осколками.

Но своё дело они сделали.

Вечная Королева отвлеклась, упустила нить боя – и опоздала, не успела дать команду рассыпаться, когда за спиной у них начала вздыматься серая гора, словно злая воля здешних хозяев отрезала её подданным последний путь к отступлению.