Александровские Кадеты. Смута. Том 2

Где и при каких обстоятельствах он приобрёл привычку так выражаться, знали лишь Федя Солонов да Петя Ниткин. Ну, ещё Костя Нифонтов да Ирина Ивановна Шульц, но они не считались.

От Икорца шла торная дорога прямиком на Воронеж, туда сейчас сворачивала улагаевская конница, а вчерашним кадетам предстояло прикрыть её левый фланг от более чем вероятного контрудара красных.

Пленных было мало, по ночному времени многие успели разбежаться, попрятаться – и в самом Икорце, и в окрестностях.

– Значит, не всё так плохо, как казалось, а, Петь?

Петя вздохнул.

– Мы красных-то разогнали, но не уничтожили. А уничтожить можно только операциями на окружение.

Петя, как всегда, говорил умные и правильные слова, только вот они вечно навевали тоску. Поистине, во многой мудрости много печали…

– Этих смяли – а за ними следующая дивизия, а за ней ещё одна. Разбежавшихся соберут – и обратно на фронт. Ещё десять вёрст пройдём, ещё двадцать… Пусть даже сто. А потом?

Тут, конечно, надо было бы прикрикнуть на друга, мол, что за малодушие и пораженческие мысли, – однако Петя был прав. Да и говорил он это только и исключительно наедине с Фёдором.

Сейчас, после перехода и занятия без боя Лисок, они с Петей просто сидели на лавке; рядом, на станционных путях, дымил бронепоезд. И как всегда в невесёлую минуту (причины которой не понимал никто из друзей, кроме того же Пети да полковника Аристова), Фёдор полез за пазуху. Извлёк слегка помятый конверт, до сих пор пахнущий лёгкими, тонкими, ускользающими духами.

«Милый ?едоръ, что ни вечеръ, то жду в?стей изъ Д?йствующей армiи. Папа? приносятъ ц?лую папку, онъ читаетъ вс?мъ намъ вслухъ. Вс? герои, кто сражается сейчасъ за великую Россiю, но я особенно жду упоминанiй о вашей части. И ваши письма жду, он? меня неизм?нно радуютъ. Жизнь наша зд?сь полна заботъ – мы съ мама? и сестрами трудимся въ Елисаветинскомъ госпитал?. Раненыхъ и ув?чныхъ очень много, и я всякiй разъ плачу, когда вижу, что помочь страдальцу уже нич?мъ нельзя. Всякiй день молимся за вс?хъ нашихъ воиновъ, а я тихо, про себя, еще молюсь за васъ. Твердо в?рю, что поб?да придетъ, что Россiя воскреснетъ, и это уже будетъ совс?мъ иная, лучшая Россiя. Мама часто разсуждаетъ, что сд?лаетъ, когда вновь станетъ Супругой Насл?дника Цесаревича, говоритъ о нашихъ съ сестрами замужествахъ, о королевскихъ дворахъ Европы, а я слушаю и думаю, что не хочу замужъ, и пусть бы лучше мы остались безъ трона, безъ короны, но жили бы въ своей стран? и могли бы сами выбирать свою судьбу.

Молюсь за васъ, дорогой другъ ?едоръ.

Всегда ваша, Татiана».

Просто «Татиана», ничего больше.

Фёдор перечитал письмецо и вновь спрятал. На это письмо он уже отослал ответ, как раз перед прорывом через Икорец.

Нет, не мечтай, не мечтай, кадет. Ты же с Лизой, Лизой Корабельниковой, ты же…

Однако он ничего не слышал о Лизе уже много месяцев, как и об остальной своей семье. Всё равно он должен быть верен… рыцарь не оставляет прекрасную даму только потому, что не осведомлён о её судьбе…

Но с каждой неделей и с каждым новым письмом от великой княжны слова эти звучали всё менее убедительно, словно шорох ветра в весенней листве.

Друг Ниткин проницательно взглянул на приятеля, вздохнул. Петя не одобрял ни кобелячества Севки Воротников, ни охватывающей Фёдора мечтательности. Сам же Петя хранил поистине лебединую преданность Зине и отчего-то пребывал в твёрдой, абсолютной уверенности, что с нею (как и с Лизой) «всё будет хорошо». Почему так – объяснить он не мог, но и поколебать это его убеждение не мог никто и ничто.

И вот сейчас Петя, неодобрительно покачивая головой, уже явно собирался разразиться филиппикой на тему верности и неверности, как мимо промчался кадет второй роты (до сих пор кадет, им прапорщиков пока не присвоили):

– Две Мишени зовёт! Давай к командиру!

Они стояли на харьковском вокзале, Ирина Ивановна Шульц и бывший начдив-15 Михаил Жадов. Готов был паровоз, и спецсостав вот-вот должен был отправиться – сперва в Москву, а потом и в Питер. Жадов, при полном параде, с новеньким орденом Красного Знамени на груди, несмотря на вид свой, глядел хмуро, мял пальцами ремень.

– Не хочу я никуда ехать, Ира…

– Надо, Миша. – Ирина Ивановна глядела себе под ноги. – И так оттягивали, сколько могли. Верные люди нужны, все, кого сможем собрать.

– Уж не про Благоева ли опять думаешь?..

Ирина Ивановна слабо улыбнулась.

– Ты решил меня и к нему приревновать?.. Нет, Миша, просто боюсь, что придётся нашим батальоном…

– Полком.

– Ну да, полком. А может, и бригадой – это уж сколько ты собрать сможешь… Так вот, скорее всего, придётся полком последний резерв беляков опрокидывать. Кульминация близится, Миша. За прорывом через Икорец и другие последуют. Нельзя белым более медлить. Они же видят, сколько подкреплений к нам каждый день прибывает. Если не сейчас, то к середине июля мы их просто раздавим. Вот и торопятся, пока ещё что-то могут.

– Ну и зачем мне тогда ехать? Пока соберу, пока вооружу, пока сюда доставлю…

– А ты поспеши, – непреклонным тоном сказала Ирина Ивановна. – Поспеши, друг дорогой. Вот помяни мои слова – потребуется нам тут, под Харьковом, каждый штык, который не побежит.

– А другие что же, побегут? – непритворно удивился Жадов.

– Побегут. Как из Икорца побежали.

– Так ведь кадровый полк! С военспецами! А ничего без пролетарских батальонов не могут!

– И ты тоже прав, как говаривал царь Соломон. Иные военспецы-то того, примкнули к нам только ради пайка. Им вообще всё равно, по большому счёту, кто победит. Как и большинству народа. Так что и изменить могут, и стойкости не проявить. Теперь понимаешь, зачем нам верные бойцы?

– Да понимаю я… только… тебя мне оставлять… Неспокойно на сердце, Ира!..

– А чего ж ему беспокоиться? – Ирина Ивановна чуть склонила голову набок, улыбнулась. – Ты меня кое о чём просил, Миша. Давно уже просил. И я тебе всё отвечала – мол, подумаю да подумаю. Вот и… надумала.

Жадов аж задохнулся. Глаза его вспыхнули, он подался вперёд, неловко, словно стесняясь, взял Ирину Ивановну за локти, и она не отстранилась.

– Ириша… милая… неужели?..

– Вернись скорее, и всё тебе будет. – Она закинула руки ему на шею, ладони Жадова соскользнули ей на талию. – По закону, само собой. Если не передумал, конечно.

– Это я-то… я-то передумаю?! Ира, любимая… Господи…

Ирина Ивановна резко прижалась к нему – так, чтобы он не видел её лица и плотно-плотно зажмуренных глаз.

– Возвращайся скорее, – шепнула ему в ухо. – Возвращайся, я буду ждать.

Паровоз дал долгий гудок, Жадов нехотя отпустил Ирину Ивановну.

– Ну, милая, ну… обрадовала… –   Он улыбался несмело, чуть растерянно. – Эх, ну куда мне вот ехать!..

– Куда надо, туда и ехать, – непреклонно сказала уже не Ирина Ивановна, но товарищ Шульц, замначальника оперативного отдела штаба Южфронта.

И поцеловала Жадова.

Дохнул паром локомотив, тронулись вагоны. Комиссар в последний момент вскочил на площадку, взмахнул фуражкой:

– Я тебя люблю!.. Слышишь?! Люблю!..

Ирина Ивановна кивнула – или просто склонила голову, потупившись?