Оливковое дерево

Оливковое дерево
Ника Клим

Лиза – простая деревенская женщина. Она родилась в прошлом столетии, когда жизнь в стране менялась так стремительно, что каждые десять лет оставляли свой отпечаток на судьбах людей. С малых лет познала голод и лишения. Старшая дочь в многодетной семье. Все тяготы деревенского быта легли на хрупкие плечи девочки, воспитав в ней волевой несгибаемый характер. Когда Лизу бросил муж с ребёнком, она не стала отчаиваться и рискнула попытать счастья в соседней деревне. Однако судьба не всегда следует чётко обозначенному нами плану и диктует свои правила. Она преподнесёт ей новый подарок: поздняя беременность и дочь, которые пробудят волю к жизни.

Ника Клим

Оливковое дерево

Дорогу осилит идущий.

Здравствуй, мой дорогой читатель! Обычно, закончив писать книгу, автор благодарит людей, которые так или иначе помогли ему в работе. Я хочу выразить свою искреннюю благодарность тебе, мой читатель. Спасибо, что доверился и взял в руки произведение никому не известного автора.

Глава 1. Зайтуна

Лиза распахнула окно, в лицо ей дохнуло свежестью приближающейся весны, хотя зима не смела ещё отступать. Она увидела его удаляющуюся спину, комок подкатил к горлу, дыхание спёрло – её вырвало. Сколько же лишений и страданий уготовила ей судьба? Как долго мужчины будут терзать её сердце? Обессилев, она сползла на пол, утёрла подолом юбки окровавленное лицо и обнаружила красную тоненькую струйку на ноге, что извивалась точно змейка и не предвещала ничего хорошего ни ей, ни ребёнку в утробе.

Спустя мгновение волна нестерпимой боли хлынула на неё и заставила издать истошный вопль. Эта боль была ей знакома – так рождаются дети: сквозь слёзы и кровь. С новой схваткой плодный пузырь разорвался, и тёплая жидкость околоплодных вод хлынула на пол. Ещё рано, слишком рано, чтобы выжить – кружилась мысль в её голове. Однако она не пугала, напротив, от неё становилось легче. Поздняя беременность на склоне лет никого не приведёт в восторг, особенно если ты никем не любимая и всеми гонимая чужачка.

Ещё несколько потуг, и сквозь страшный рёв отчаянья, появилась на свет новая жизнь, но, не успев зародиться, тут же угасла, словно её и не было никогда. Возле ног в кровавом месиве лежало безжизненное синее тельце девочки. Из последних сил она соскребла остатки того, что должно было стать человеком, и сложила на печную крышку. Ноги её не держали, силы покинули и словно подкошенная она упала в объятья забвения.

Женщина увидела себя маленькую – третьеклассницу, бегущую со всех ног с уроков. Она мчалась домой, чтобы принести туда хорошую весть. Учительница – красивая и статная дама в кружевной кофточке, пахнущая цветами – сегодня похвалила Лизу. Эта прекрасная девушка, столь непохожая на других женщин в деревне, заметила её и выделила из многих. А ведь это значило, что мать где-то ошиблась, не такая уж она глупая и у неё есть шанс изменить своё будущее.

Правда дома её тоже ожидала новость – матушка родила. Она лежала на пуховой перине, облокотившись на подушки, а рядом, в люльке, прибитой огромным гвоздём к потолку, мирно спал младенец. В доме было много народу: родня и соседи приехали поздравить семью с прибавлением. Лиза от смущения и страха забилась в угол за печью и не показывалась, покуда гости не разошлись.

Позднее её хватились – ещё бы! – в избе и хлеву полным-полно работы, а она отлынивать. Никому не было дела до успехов девочки. На следующий день она в школу не пошла, осталась помогать по хозяйству. Затем снова роды, а потом ещё и ещё. Школу она так никогда не окончит, но знания, полученные за три класса обучения, сохранит и пронесёт через всю жизнь.

Лизу трудно было назвать красавицей, у неё было не по-женски мощно сложенное тело, левый глаз косил, а голову обрамляла седая прядь. Суровая деревенская жизнь наложила отпечаток на характер, сделав её упрямой и гордой. Всё это не сулило ей счастливого замужества. Потому, когда Пётр позвал в жёны, она не стала долго раздумывать и согласилась.

И вот она уже невеста. Не было пышной свадьбы и широкого деревенского застолья, лишь скромный обед в кругу семьи, а затем – скорее на работу по распределению – строить счастливое будущее.

Всё вдруг переменилось. Из захудалой деревушки в две улочки Лиза попала в большой шумный город с заводами и фабриками. Люди на улицах быстро сновали по своим делам, повозки заменяли машины – так ново и здорово! Но все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Муж вдруг слег в больницу. С ним давно уже что-то не ладилось. С тех пор как приехали стал словно чужой. Подолгу молчал, сторонился её, будто стеснялся. А на растущий живот и вовсе смотреть не мог.

Спустя неделю она пошла проведать его – сердце было не на месте – один раз позвонил ей Пётр, чтобы сообщить о госпитализации, и с тех пор ни весточки. С трудом добралась она до центральной больницы, с ещё большим трудом сновала по этажам, но нигде его не было. Ни записей, ни отметок. Словно в воду канул.

На заводе сообщили, что рассчитали аккурат неделю назад. Время шло, неизвестность порождала отчаяние. Утром третьего дня она нашла конверт за дверью. Пустой, никем не подписанный. Внутри месячное жалованье и лист бумаги. «Я женат, есть ребёнок. Вернулся к жене. Не ищи меня», – три коротких предложения разорвали на куски её сердце.

Она вряд ли вспомнит, как собиралась и долгую дорогу домой, но ей никогда не забыть, как её встретили. Как не забыть и ту боль, те страдания, что принесли ей рождение сына.

Мальчик быстро рос, но в чертах его она узнавала отражение подлого предателя, обрёкшего на позор. Дома её приняли подобающим, для того времени, образом. Братья не скрывали своего отвращения и при каждом удобном случае его демонстрировали. Лишь отец отнёсся к ней благосклонно и с жалостью.

Лиза всем сердцем хотела угодить родне и не сторонилась никакой грязной работы, хоть это и принималось как должное. Больше всего на свете она любила хуплу[1 - Мясной пирог – чувашское национальное блюдо.]. Но достав из печи огромный пирог, пышущий жаром, она тут же скрывалась из виду, чтобы спрятаться от обидных слов.

– Семья растёт! – заключал старший брат. – Лиза в подоле принесла, затем Зинкин черед придёт – так на всех хуплу не напасёмся!

– Всем хватит, Санька. Лиза, доченька, выходи, поешь с нами – звал заботливо отец.

Лиза не осмеливалась. Так, раз за разом, съедалось не одно хуплу. Каждый раз она успокаивала себя, что вот-вот выйдет и сядет с ними за стол. Вот, ещё раз позовёт отец и она выйдет. Но больше никто не звал.

Генка рос непослушным мальчиком. Ему дорого давалось его детство. «Безотцовщина», «приблудок», «выродок» – значение этих слов он усвоил с малолетства. Впервые с ними познакомили родные дяди. Если со взрослыми ничего не мог поделать, то со сверстниками приловчился разговаривать «кулаками».

Мать не одобряла драк, но что ей оставалось, запретить самому за себя заступаться? Отсутствие верного друга и крепкого отцовского плеча привели от драк к мелкому хулиганству. Когда Лиза узнала, что сын связался с шайкой разбойников, её захлестнуло отчаяние. В бешенстве она поколотила его кочергой. Била так, что чуть дух из него не вышибла и всё повторяла в голове: «Не будь как он! Не будь как отец!»

На шум сбежались соседи. Лиза выронила кочергу и бросилась к речке. «Утоплюсь, сил моих больше нет!» – не давала покоя отчаянная мысль. Возле берега она запнулась и свалилась в густую траву. Вдоволь нарыдавшись, под крики чаек и шорох камышей, она успокоилась. Мысли прояснились.

«Нет, здесь больше оставаться нельзя – бежать! Братья не дадут житья ни ей, ни сыну. Они на неё злятся, она им мешает. Уйдёт, а там, глядишь, успокоятся», – наивно размышляла Лиза.

Он приехал на рассвете. Спешно погрузились на тарантас, благо добра она много не напасла, да и кто бы дал его ей увезти. За все время, что она прожила с семьёй, ей не удалось скопить и рубля, а работала она много. В селе выбор не большой: пасти коров, да трудиться на ферме. Но братья сразу отрезали: «Нас позорить ты не будешь, довольно и приблудыша твоего». Поэтому пришлось уезжать на заработки: валить лес, отстраивать новые посёлки – тяжёлый неженский труд. Однако ни деньги, ни длительное отсутствие сестры не смягчал нрава братьев.

Когда в дом пришла старая татарка из соседней деревни и предложила пойти за её сына, она отказалась, но призадумалась. И тогда, рыдая возле реки, вновь вспомнила хитрую шапочницу. Что, если счастье найдёт её в середине пути, что, если среди чужих людей она станет своей? Как там она сказала: «Ты – баба упорная – со дна океана иголку достанешь. Моему бы сыну такую жену!» Впервые кто-то восхищался её характером. «Кто знает, может свекровь мать родную заменит? Зато буду в доме хозяйкой, свой хлеб буду есть», – мечтала Лиза.

Как только оказалась возле него, хлестнули вожжи, и конь кинулся прочь, унося её в неизвестное будущее, оставляя позади столбы пыли. Она не знала, чего ожидать, больно сжимая кулаки, она доверилась судьбе. Позади бежал сын. Она не сказала ему, проводила с утра на рыбалку и спешно собралась. Но клёва не было, словно почуяв неладное, мальчик бросился домой, а на повороте повстречался с повозкой. В телеге мать с тюками и мужичок незнакомый погоняет коня.

– Анне! Анне, ан кай![2 - Пер. чув. – Мама! Мама, не уезжай!] – кричал мальчишка, захлёбываясь слезами.

Она не обернулась. Не остановила коня, не бросилась к нему, не заключила в объятья…

– Сердце! Ах, сердце! Замри, не бейся! – молила Лиза. – Пусть лишь моё сердце рвётся. Пусть ты не простишь меня, забудешь и никогда не узнаешь, что сердце моё сегодня погибло, сынок…

Вся деревня смотрела как бежал парнишка, выбивался из сил, падал, вставал и снова бежал. Мчался следом, пока тарантас не скрылся из виду, утонув в золотом море ржи.

Лиза открыла глаза, когда повозка остановилась возле покосившейся избы. Сама перетаскала свой скудный скарб. Не такой она себе представляла новую жизнь. В доме был земляной пол, из мебели стол да лавка. Сквозь немытые окна едва пробивался свет. Жилую часть от кухни разделяла сальная занавеска. На печи, утопая в грязной пуховой перине, восседала свекровь.

– Добралась? Проходи, теперь ты хозяйка. Мужа слушай, да меня не обижай, – проскрипела старуха.

Это были первые и последние «добрые» слова, адресованные Лизе. В будущем ее будут называть «тэре»[3 - Пер. тат. разг. руг. – крест.]. И за возможность быть хозяйкой тоже придётся побороться. Несмотря на хорошее знание языка, никто не собирался принимать её за свою. Новый муж не сбежал, но заставлял спасаться бегством от него. Старуха, так рьяно желавшая их поженить, теперь сама нередко становилась причиной семейных скандалов.

Спокойнее стало, когда его посадили на полгода за мелкое хулиганство. Колхоз отстроил им новую избу, и на период отсутствия хозяина, меж женщинами воцарилось временное перемирие. А из отчего дома тем временем шли недобрые вести. Братья избили Генку, сломали ему руку. Оправившись, он покинул дом – уехал искать счастья на север.

***

– Анне! – пронзительный крик привёл в себя Лизу. Она встала, осмотрелась, словно утренний туман развеялись воспоминания, голоса и лица растворились, осталась лишь тупая боль. По голове словно молотом ударяли. И хорошо, пусть болит, уж лучше, чем сердце. И чего прошлое, так незвано и некстати пожаловало к ней?

Какой беспорядок, сколько же она так пролежала? Нужно всё здесь прибрать, пока он не вернулся. И старуха – та ещё ведьма! Уж она-то добавит масла в огонь. Ребёнок! – оборвались вдруг рассуждения. – Где он, несчастная душа? Девочка. Маленькая, слишком маленькая, чтобы выжить. Надо бы завернуть её. Поспешно сдёргивая с себя платок, Лиза вдруг замерла. Но, что это? Неужели… Вот опять! Шевелится! Живая!

Боже, чудо – быть не может! Срочно: воду, греть, в тепло! Наспех обрезав пуповину и замотав ребёнка в платки и шали, Лиза побежала за помощью, забыв напрочь про боль, беспорядок и страх. Такая новость не заставила себя долго ждать – вмиг облетела деревню.

Он пришёл, как стемнело, старуха уже храпела на печи. Не говоря ни слова, не раздеваясь, он прошел вглубь избы. Нашёл кряхтящий свёрток, развернул небрежно и замер. Лизе было страшно, как-то нехорошо он смотрит – взгляд суровый, оценивающий. Словно кутёнка разглядывает, а не ребёнка. Шла минута, другая, время медленно тянулось тонкой длинной нитью, словно из рук неумелой пряхи.

Наконец, суровое лицо его дрогнуло, уголки узкого прямого рта потянулись вверх и ей даже показалось на миг, что впервые он улыбается.

– Зайтуна![4 - Пер. араб. – оливковое дерево.] – громко нарёк он свою дочь.

Глава 2. Голод

Шакир сидел возле окна, и яркий лунный свет озарял комнату, освещая его фигуру. Он сгорбился над кулёчком и тихо напевал:

– Ай былбылым, вай былбылым[5 - Татарская и башкирская народная песня.], – мурлыкал себе под нос Шакир и кормил ребёнка из пипетки козьим молоком. – Агыйделне? камышы…

На печи спала старуха, её громкий храп, похожий на скрип открывающихся стальных ворот, эхом отдавался в избе. Лиза сидела за печью и чуть дыша наблюдала за происходящим. Впервые она его видела таким. Одной рукой он заботливо придерживал кулёк, а второй аккуратно, по капле, выдавливал молоко в рот младенцу. Вчера ещё жестокий тиран, после рождения ребёнка переменился и сделался заботливым отцом. Она боялась шевельнуться и спугнуть момент, точно это наваждение и любое неосторожное движение способно его развеять. Резкий глухой шум, похожий на бульканье в огромном котле, испугал Лизу, и она вздрогнула – это старуха задержала дыхание во сне, а затем попыталась вздохнуть и закашлялась.