Бой с зеркалом

Мы засиживаемся до утра, торопимся обговорить всё что возможно за один заход и выкуриваем все сигареты. С рассветом из щелей выползают рыжие тараканы, мы молчаливым и понимающим взглядом провожаем их и продолжаем тараторить. За окном уже светло, сегодня мне не в университет. Я поднимаюсь из-за стола и говорю ей:

– Подруга, тебе пора. У меня впереди ещё куча дел.

– Куда это ты собрался?

– На пробежку, – с невозмутимым тоном отвечаю и зашнуровываю ботинки.

– Ты шутишь?

– Да!

– Ты не похож на человека, что планирует дожить до ста. Выкуриваешь за ночь пачку сигарет, а потом идёшь бегать в мороз минус пятнадцать…чтобы что? – смеётся она.

– Ты забыла добавить, – говорю я, открыв дверь перед ней. – Перед этой пробежкой у меня ещё один перекур.

Как бы тяжело мне не было, сколько бы раз я не поскальзывался в своих тяжёлых ботинках на снегу, мне кажется с каждым разом я всё больше выздоравливаю. Неожиданно, после Вавилонской блудницы во мне обнаружился ещё с десяток натянутых крепких струн, которые позволяют творить немыслимое с организмом и душой. А Света смотрит на меня со стороны как на сумасшедшего, но это не единственный её взгляд, что я ловлю на себе.

Мы с ней сдружились, насколько это возможно для враждующих полов. Мы стали смотреть вместе фильмы и часто заходить друг к другу на кофе.

Я не спешил с ней, в этом следует винить моё состояние. Мне не хотелось раздеваться, не хотелось обладать, мне чертовски был нужен человека с которым можно иногда говорить, пускай даже он не из-за баррикад. И это меня тоже останавливало – она гражданский человек, которому приятно со мной. И раз уж так повелось, то я боялся, что остатки фронта выйдут из меня и затянут туда безвинного человека. Короче – я строил из себя монаха и на все намёки отвечал каменным лицом или замысловатым изречением.

– Как насчёт выпить? – говорит Света в один из дней, лукаво посматривая на меня своими накрашенными глазами. – У меня в холодильнике вино. Домашнее вино с побережье Чёрного моря! Соглашайся, Коструб, тебе не часто делают такие предложения.

Она нащупала мою сквозящую дыру. Тот период жизни проходил в жутком алкоголизме с привкусом ржавой воды на утро и ссорами с начальством общежития. Всё это напоминало сплошной абсурд – вечером алкоголь, с утра в спортзал, умирая от похмелья и понимая что вечером снова надерусь. Книга о храбрости, сплошь состоящая из трусости. Передо мной девушка, которой я нравлюсь, однако я не могу и шага ступить из-за проклятого фронта.

– Рад бы отказаться, но не имею воли. Желаю только одного – испить бокал, потом ещё и не терять надежд на нескончаемое вино!

За окном вечер. Только что справился с первой главой и спускаюсь к ней. Она важно разливает алкоголь и кладёт на стол нарезанный ананас с яблоками.

– Ого, – только и произношу я, чувствуя себя чужеродным всей этой комнате.

Чистые полы, мягкий девчачий розовый плед, плюшевые игрушки и новые обои – все это кажется таким спокойным, по сравнению с моей буйной и дурной лачугой, где тараканы совершают предрассветный променад.

Красивые стаканы для вина, она в лёгком халатике и в противовес всему этому я – в прокуренной насквозь спецовке, сворованной с завода во время практики, сижу смущённый, и у меня жутко болят мышцы.

– Давай в “я никогда не”, – говорит она, подсаживаясь поближе ко мне.

От неё пахнет приятными женскими духами – лёгкими, до сих пор напоминающими мне нечто беззаботное и свободное. С ней, вообще, вся моя жизнь, в которой я без конца мучаю себя, становится смешной и оттого я расслабляюсь.

– А давай! – говорю я и делаю большой глоток вина.

С лёгкой ухмылкой пью из бокалов, чувствую что меня бесстыдно кадрят. Все эти ухищрения знакомы мне наизусть. Вино бьёт в голову и я готовлюсь к тому что принесёт мне этот вечер. В конце концов, кто, если не я напишет книгу о храбрости, трясясь от страха за излишнюю близость в постели и случайных баррикад?

– Я никогда не…– пытаюсь придумать и чувствую как язык мой запинается от градуса. Вино чересчур крепковатым оказалось.

Света смотрит перед собой и из глаз её текут слёзы. Она улыбается, пытаясь делать вид что всё хорошо.

– Что с тобой? – мигом подскакиваю я с кровати и трезвею, – Света!

– В-всё х.х. х-орошо, – роняет внутри себя слова Света.

По спине у меня ползут мурашки, я никогда в жизни не сталкивался с таким. Не терплю ничьих слёз, считаю через них выходит душа. Её и так немного даётся, а тут ещё тратить на всякие пустяки.

– Иди сюда, не переживай, – говорю ей я и обнимаю.

– В-в-вася…– с трудом пытается произнести она и слёзы градом капают на мою спецовку.

– Прекрати плакать! Немедленно! Иначе я сам сейчас заплачу, – кричу я и слизываю с её щеки солёную слезу. – Я серьёзно, завязывай, плачущий парень – зрелище паршивое.

Света поднимает глаза, смеётся и меняется в лице. Слова сами начинают лезть из неё, словно нечто чужеродное карабкается из неизведанных глубин. Она рассказывает мне всё. Все свои проблемы с семьёй, насилие, побои, приезды милиции – всю тьму своих страхов она вываливает на меня. Я вслушиваюсь во всё это, пытаясь сопротивляться. Шутить невозможно, тем более, когда за спиной у тебя самого стоит такая темень, которая вот-вот прорвётся.

– Света, всё хорошо, прошлое – не повод расстраиваться в настоящем. Не смей опускать руки! Смотри на меня – разве я пасую перед всем, что у меня за плечами?

– В.в.в…

Она не может выговорить даже моё имя. Чувствую, как тьма, которая лезет из неё, цепляется и пытается уволочь уже меня. Становиться дурно – ведь всё что рассказывает она отдаёт душком – запахом гари и рвущихся боеприпасов. Запахом от которого я бежал, а она устояла. Я отпаиваю её водой, навожу горячий чай, мы засыпаем вместе. Она ещё очень долго пытается что-то сказать, но у неё все равно не выходит – слов рванные, промежуточные и ничего вроде бы не значащие. Я глажу её по голове, и мы отключаемся до утра.

Таков был наш первый серьёзный разговор. Она вывернула из своей души всю грязь, я же отфильтровал и по крупицам собрал материал для книги. Полный симбиоз. Она угощает меня сигаретами – я слушаю про её рассказы о психологе и порой пытаюсь сказать что у меня самого проблемы. Света ухватывается за это и всеми правдами и не правдами пытается уговорить заняться собой. Но я упрям, а потому большую часть времени глушу остатки своей души в алкоголе, пытаясь уничтожить тело в спорте и стать кем-то мне неизвестным. И вдруг, как гром среди ясного неба, мы становимся чересчур близки.

– Да уж, д-давненько меня так не трах-х-хали! – заикается она и хватает ртом воздух.

И всё стало гораздо лучше. Никакой тьмы и одиночества, это не было фронтом, никаких выстрелов и саморазрушения. Тихое спокойное местечко в котором я оказался и наконец-то с радостью погрузился во всё, с мыслями что отвоевал. Пока неожиданно, сидя в очередной раз у меня в комнате, она не произнесла:

– Ты знаешь, Васенька, что я тебя никогда не потяну? Ведь я никогда не смогу дать тебе то, что ты хочешь.

– О чём это ты?

– Нет, ты не подумай – ты не вырос настолько, – улыбнулась она снисходительно, – просто сам не знаешь чего хочешь. Тебя бросает то в одну сторону, то в другую. И потому я разумеется всегда откажусь и исчезну. Потому что я не готова связывать свою жизнь с тем, кто, то идёт в атаку, то меняет позиции и отступает – всегда ему нужно что-то такое недосягаемое. Ты, Василий, первооткрыватель, который пытается найти новые контингенты на заднем дворе. Ищешь в тех местах, где искать не нужно и энтузиазм твой никогда не упадёт, ведь ты уже привык к процессу. Победа для тебя неважна!

Она проговорила всё это так легко, что я даже не понял о чём это она таком рассказывала. А после, когда уже окончил книгу, за окном наступила весна, и эта странная девушка уехала к себе домой без лишних прощаний. А я наконец понял о чём она говорила.

Я тогда очень долго её ждал. Ходил мимо двери, и всё рассчитывал, что вот сейчас она выйдет, и мы выпьем хорошего кофейку. Но дверь всё была закрыта.

Наконец наступил момент, когда я понял что нахожусь там же, откуда и собирался бежать. А она, эта странная девочка, которая принесла мне краткий миг спокойствия, пришла прямиком из бара. Волк в шкуре, в овечьей шкуре, явившийся, чтобы сделать мне щелчок по носу и указать место.

И вот тогда, окончательно разочаровавшись во всём что построил в себе, я плюнул и с тоски побрился налысо, завязав на три месяца с алкоголем и неожиданно уехал по учёбе в другой город. Всё вдруг поломалось во мне. Не Света доломала меня. Меня писательство убило, вся эта тёмная повесть, сплошь состоящая из трусости и подлости, которая царила во мне после Вавилонской блудницы и остальных – у них ведь нет имён, они им не нужны.

Я вышел на свою последнюю пробежку и разбил телефон вдребезги. Но у меня были проблемы пострашнее.

Я сажусь в автобус, мой друг без тени насмешки подмечает что лысая башка мне идёт. Салон качает из стороны в сторону, чем больше я отдаляюсь от города, тем меньше имеет вес вся та хтонь, которая бурлила у меня в душе. Я ужасно устал и хочу отдохнуть. От девушек, от себя, от проблем. Я хочу положить конец, лишь потому что считаю себя другим. Впереди два месяца черт пойми где – но рядом мой товарищ. Нас двое – это уже немало.

Вот он толчок, который нужен был моему зеркалу – весь мой образ наконец разрушился. Я окончательно не годен для зеркала. Вывесив новое зеркало, найденное у себя в шкафу, пытаюсь рассмотреть себя, но пока вижу только смутные очертания. Это было вторым разбитым и выброшенным на помойку зеркалом.

Глава 5 “ Странный город Кобадэ”

Этот город ненавидели все горожане. Всей душой они желали уехать отсюда и не предпринимали ровным счётом ничегодля этого.

Над городом стоял смог от заводов, а из развлечений были два скромных парка и великое множество пивных магазинов “креативного” оформления – “ Пивной причал” или “Баркас во хмелю”. Креатив на нас не действовал – трезвость должна была протянуться ещё два месяца. А потому, заселившись в санаторий( такое место проживание нам выделили по договору о практике), мы пошли на разведку близлежащих мест. В воздухе витало нечто, напоминавшее запах лёгкого мускуса вперемешку с шампанским. Мы обошли пару кварталов, завернули в парк, там изучили состояние спортивных площадок, а после решили что на сегодня хватит и вернулись обратно. Запах чудесным образом то усиливался, то становился еле уловимым, и чувствовал его похоже только я.