Золото Джавад-хана

И действительно, еще до наступления ранних сумерек отряду удалось дойти до места, которое авангард майора Котляревского выбрал для предстоящей ночевки.

– Вольно! – послышалась команда офицеров, и солдаты, свободные от караула, тут же начали составлять ружья в козлы. Утомленные долгим дневным переходом, они торопились присесть, отдохнуть, сделать пару глотков из походной фляги или пожевать сухари в ожидании общего ужина.

Палатки ставили только для штаба, да и то не на каждом привале. Поэтому многие принялись разбирать из повозок шинели – днем в горах было жарко и солнечно, однако по ночам до костей пробирал отвратительный холод. Унтер-офицеры по очереди отрядили молодых солдат за водой – в этот раз прямо в лагере протекал шумный горный ручей, так что вполне можно было набрать ее не только на вечер, но и про запас. Сразу начали разгораться костры, сложенные из веток, пустых ящиков и пришедших в негодность, поломанных досок. Над огнем появились артельные котлы для каши…

Некоторые закурили, большинство – самодельные трубки из глины или из дерева. Тем более что обычай нюхать табак, весьма распространенный еще совсем недавно, при славном Суворове, теперь почти исчез не только между офицерами, но даже среди нижних чинов.

Необходимо отметить, что все эти, безусловно, приятные хлопоты и суета как нельзя лучше отвлекали от мыслей о предстоящей опасности и о близком сражении с неприятелем. И потому, привычно разобравшись с волом и повозкой, Мишка Павлов решил пойти на ужин.

По договоренности с каптенармусом он кормился при отделении Гаврилы Сидорова. Хотя, впрочем, имел у себя в лазаретной телеге и собственные запасы, состоявшие, в основном, из провизии, которую предусмотрительный Мишка собрал на дорогу из кухни покойного Ивана Карловича. К тому же, почти все больные солдаты, которых он подвозил по дороге, непременно старались побаловать юного «лекаря» чем-нибудь сытным и вкусным.

Однако прежде следовало исполнить два дела.

В первую очередь Павлов прислушался к дыханию покалеченного артиллериста, лежавшего на повозке, и немного подержал в руке его запястье – так, как это много раз проделывал на глазах Мишки старый полковой цирюльник. Убедившись, что сердце артиллериста по-прежнему бьется и что сам солдат все еще без сознания, Мишка краем холщовой тряпицы убрал струйку крови, которая вытекла у больного изо рта. Это было все, чем он мог помочь.

Оставалось еще пробежаться до штаба с обязательным суточным рапортом.

– Санька!

– Чего тебе? – отозвался с соседней повозки дружок, Сашка Ровенский.

Музыканты полка во главе с толстяком-капельмейстером уже сели поужинать возле костра, а горниста как самого молодого оставили караулить арбу с инструментами.

– Присмотри тут пока? Я бегом, вон туда и обратно.

– Ну, чего с тобой делать…

– А вернусь – у меня настоящего кулича кусок есть, ей-богу! Высох, правда, но ничего, погрызем. Или можно будет его в кипятке размочить… – посулил Мишка Павлов.

– Кипятка я достану! – охотно откликнулся на предложение музыкант…

Отставших по болезни в отряде Карягина не было ни одного человека.

В соответствии с рапортом по лазарету, больными за дневной переход сказались трое солдат. Зато сразу несколько их товарищей унтер-офицеры вернули обратно в строй, посчитав, что они окончательно привели свои ноги в порядок и вполне могут маршировать наравне с остальными. Так что на завтра число подопечных у Мишки Павлова должно было даже уменьшиться.

…Возле соседней повозки, обтянутой плотной материей и наглухо зашнурованной со всех сторон, как обычно, замерли караульные. А неподалеку разговаривали о чем-то полковой казначей и поручик Лисенко.

– У него, знаете ли, сударь мой, детишек четверо! Две девицы на выданье, шутка ли?

– Да, прибавка в окладе служивому человеку всегда значение имеет.

– И про пенсион, сударь мой, про пенсион не забывайте! Это за год ему, получается, выйдет…

Очевидно, беседа между офицерами шла по поводу состоявшегося недавно производства штабс-капитана Парфенова в следующий чин. Известие об этом застало отряд уже по дороге, так что нынче в палатке полковника предстояла небольшая дружеская вечеринка.

Трубач и барабанщик отыграли вечернюю «Зарю».

Возвращаясь из штаба, Мишка остановился послушать, как полковой батюшка отец Василий читает распевным, раскатистым басом «Отче наш…», «Богородицу» и другие молитвы. Было очень торжественно и красиво. В отдалении группа солдат ожидала раздачи положенной чарки вина.

Неожиданно из-за поворота дороги, пригибаясь к шее своего донского жеребца, вылетел поручик Васильев.

– Неприятель, ваше высокоблагородие… в пяти верстах, за речкой! – доложил он, соскочив с коня прямо перед Карягиным.

Голова поручика была не покрыта, и растрепанные волосы в беспорядке спадали на лоб…

4. Оборона

«Кровь русская, пролитая на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна, чем пролитая на берегах Москвы или Сены, а пули галлов и персов причиняют воинам одинаковые страдания. Подвиги во славу Отечества должны оцениваться по их достоинствам, а не по географической карте…»

    Генерал Котляревский

Двадцать четвертого июня 1805 года возле реки Шах-Булах отряд полковника Карягина атаковала персидская конница – общим числом примерно в три тысячи сабель.

Первое нападение удалось отразить довольно легко.

Неизменно наталкиваясь на беглый ружейный огонь и на штыки гренадеров, противник несколько раз откатывался назад, пока не прекратил бесплодные попытки найти слабое место в оборонительных порядках русского отряда.

Перед шеренгами солдат, на вытоптанном и разбитом поле осталось лежать десятка три убитых персов и примерно столько же лошадей. Еще несколько лошадей, потерявшие седоков, продолжали бродить между мертвыми, а неподалеку от левого фланга какой-то подстреленный конь с храпом бился в конвульсиях. В теплом воздухе над полем боя неторопливо растекались облака порохового дыма…

Значительных потерь в отряде не было. Одного егеря, зарубленного насмерть, сразу же унесли назад, а пять или шесть солдат, получивших ранения, выразили желание оставаться в строю – их легко можно было заметить по белым, с кровавыми пятнами самодельным повязкам.

– Ну, с Богом, братцы!

До Шуши оставалось немногим более сорока верст.

Выстроившись в каре, под прикрытием пушек отряд продолжил медленное продвижение к теснинам Аскаранского ущелья…

– Полюбуйтесь-ка, Петр Степанович.

С очередной возвышенности, на которую поднялись передовые шеренги гренадер, открылся такой вид, что полковник посчитал не лишним протянуть майору Котляревскому подзорную трубу. Впрочем, и невооруженным глазом вполне можно было разобраться, что все открытое пространство впереди заполнено персидскими войсками: бесчисленные пестрые шатры, пехота, конница и по меньшей мере две тяжелых батареи.

– Значит, Аскаран уже действительно пал…

Офицерам было известно, что несколько далее по ущелью единственную дорогу перегораживает Аскаранский замок. Укрепления его расположены по обеим сторонам реки Аскаран и состоят из каменных башен, связанных между собой высокими стенами – даже в русле реки возвышаются две башни. Скалистые берега ее так круты и обрывисты, что обойти по ним замок нет ни малейшей возможности.

Таким образом, путь на Шушу оказался окончательно отрезан персами. Можно было продолжить движение и с боями через какое-то время добраться до замка. Но тогда неприятель, конечно же, преградил бы русскому отряду обратный выход из ущелья и тем самым надежно захлопнул ловушку.

Оставалось одно – без промедления заняться подготовкой к обороне.

– Здесь не самое лучшее место для оборудования позиции, – заметил майор Котляревский, оглядывая густой кустарник, подходящий вплотную к шеренгам пехоты, а также череду сухих оврагов, которые непременно позволят противнику незамеченным собрать силы на расстоянии ружейного выстрела.

– Да, надо было бы поискать что-то более подходящее… – согласился Карягин: – Что скажете, уважаемый юзбаши?

Полковник обернулся к проводнику, который почти безотлучно был рядом с ним на протяжении всего похода. Подождал, пока Каринэ переведет вопрос.

– Брат говорит, что он знает хорошее место…

– Далеко это?