1794

Мне стало стыдно.

– Да… ты, несомненно, прав. Но… я не мог поступить иначе…

Юхан Аксель улыбнулся и покачал головой. Подъехал совсем близко и положил мне руку на плечо.

– Тогда это был бы не ты. Потому-то я тебя и люблю.

– И что нам делать?

Мой кузен приложил большой палец к губам и начал тщательно обгрызать ноготь – он всегда тиранил этот несчастный ноготь, когда предстояло принять какое-то важное решение.

– Не знаю, Эрик. Надо выждать. Может, представится случай… Сами-то мы мало что можем.

Мы довольно долго молчали.

– Куда мы едем? – решился я спросить.

– На хлопковые плантации в самом дальнем конце острова. Ими владеет некто Тихо Сетон, швед. Странный тип, между прочим.

– А нам-то что там делать?

– Видишь ли… все рабы на острове время от времени привлекаются на… как бы их назвать… общественные работы. Проложить дорогу, построить какой-то дом для общих нужд. Мы посмотрели донесения – Сетон в последние пару лет купил довольно много рабов, но никто из них не принимал участия в таких работах. Ни разу. Мы с тобой должны выяснить, в чем дело, и напомнить господину Сетону – посылать рабов отнюдь не его добрая воля. Это обязанность.

Остров Бартелеми невелик – самое большее две мили[14 - Шведская миля – 10 километров.] от мыса до мыса в длину и чуть больше мили в ширину. Но ехали мы долго. Дорога, если можно так назвать кое-как выровненный скальный грунт, сначала шла через кустарник, а по мере подъема копыта наших лошадок тонули в черно-красной, похожей на доменный шлак, заметно отдающей запахом серы вулканической осыпи. Конические холмы на горизонте напоминали гигантские груды пепла с потеками черной смолы. Становилось все жарче, тонко зудели бесчисленные насекомые, выискивая каждый незащищенный дюйм кожи. Лошади шли сами – погонять бессмысленно. Они, несомненно, лучше нас знают, с какой скоростью следует передвигаться в этом выжженном солнцем краю. Прошло несколько томительных часов, прежде чем мы обогнули очередной холм. Юнас Аксель остановил лошадь и показал на несколько строений на горизонте.

– Фальберг нарисовал карту. Эта долина по-французски называется Quartier de Cul-de-Sac.

– Тупик? – спросил я после некоторой заминки.

Юхан Аксель кивнул, и мы двинулись дальше. Тупик… странное название.

Дом хозяина хоть и не выглядел только что построенным, но был в приличном состоянии. Чуть подальше – аккуратный ряд бараков без окон и несколько сарайчиков. Здесь, в низине, в нос ударил странный, но от того не менее отвратительный запах. Меня чуть не стошнило, но очень скоро я с удивлением обнаружил, что органы чувств в состоянии приспособиться к самым неожиданным раздражителям. Тем более ветер поменялся, и вонь заметно уменьшилась.

Пока мы приближались, человек в тени под навесом не сводил с нас глаз – наверняка его предупредил кто-то из слуг. Ничего удивительного – они не меньше получаса наблюдали за нашим медленным приближением.

Мы въехали во двор, он поднялся нам навстречу. Так я впервые увидел Тихо Сетона. Чуть ниже среднего роста, очень моложавый, никак не старше тридцати, а может, и меньше. Тщательно одет, на голове широкая треуголка. Волосы собраны в узел на затылке. Цвет определить трудно; бесцветные – вот самое подходящее определение. Правильные, даже красивые черты лица, внимательные синие, а иногда фиолетовые глаза.

Его можно было бы назвать красивым, если бы не уродливый зубчатый шрам от угла рта до скулы. Рассеченные мышцы, возможно, и старались восстановить утраченные пропорции, но их постигла очевидная неудача. Судя по всему, рана еще не зажила окончательно, в углу рта постоянно скапливалась сукровица, а в щеке остался небольшой воспаленный свищ. Морщась, Тихо Сетон то и дело брался за носовой платок. К тому же безобразный шрам словно приклеил к его лицу жутковатую кривую улыбку, и не всегда было легко отличить, когда он говорит серьезно, а когда откровенно насмехается.

Хозяин приподнял шляпу, обратился к нам по-французски и удивленно поднял бровь, когда Юхан Аксель ответил на его родном языке.

– Шведы? Вот оно что… Добро пожаловать в Куль-де-Сак. Нечасто, нечасто достается нам удовольствие развлекать гостей. Удручающе нечасто.

Мы спешились. Слуга с широченными плечами, мускулами, как якорные цепи, и черными гнилыми зубами взял под уздцы наших лошадей.

– Луи Яррик, моя правая рука. Ничего не требует и ничего не говорит. Словно создан для доверия. N’est ce pas, Louis[15 - Не так ли, Луи? (фр.).]? – Он подмигнул слуге.

Тот кивнул, наградив хозяина довольно мрачным взглядом.

Тихо Сетон пригласил нас к столу на веранде под навесом. Там уже стояло три бокала и лежал хлеб на красивом фарфоровом блюде. Предложил нам утолить жажду ромом, и, хотя сам предпочел фруктовую воду, вел он себя наигостеприимнейшим образом. Жадно расспрашивал, что пишут шведские газеты, откуда мы родом и что привело нас на остров. При этом не забывал подливать нам ром. Мне было радостно – нашелся, кроме Юхана Акселя, еще один человек, с кем я могу говорить свободно и легко, не опасаясь за последствия. Я рассказал ему про Тре Русур, про свою семью, про наше изматывающее плавание от берегов Швеции. Тихо Сетон слушал внимательно, и даже время от времени издавал очень уместные восклицания, вроде: «неужели», «не может быть» или «подумать только», чем побуждал меня продолжать с еще большим жаром.

Голова начала кружиться от выпитого рома, и когда я в конце концов запнулся и потерял нить рассказа, хозяин улыбнулся.

– В это время дня, в самую жару, мы стараемся поспать часок-другой. К тому же вы наверняка хотите умыться после дороги. Луи вас проводит. А когда отдохнете, попрошу оказать мне честь и вместе со мной осмотреть мои владения.

Я проснулся от головной боли – виски словно железный обруч стянул. Долго не мог сообразить, где нахожусь и который час. С трудом разлепил глаза – два дивана и таз со сдобренной розовыми лепестками водой. Диван Юхана Акселя пуст.

Сполоснул лицо, привел в порядок платье. Покачиваясь, вышел во двор и обнаружил мирно беседующих Юхана Акселя и Тихо Сетона.

– Вот и вы! – воскликнул Сетон. – Камни заговорили!.. Извините, шучу. Прекрасно выглядите. Я уже боялся, что нашему юному другу будет трудно отказаться от продолжения отдыха. Но ошибся, недооценил… Остается только поздравить вас с непревзойденной конституцией. А мы как раз собрались уходить.

Он встал, заложил руки за спину и двинулся вперед. Мы, разумеется, последовали за ним. Сетон, не умолкая ни на секунду, показывал и рассказывал. Иногда, если ему казалось, что требуются особые разъяснения, останавливался и произносил целый монолог. Обогнули усадьбу, прошли вдоль ряда слепых бараков и посмотрели на хлопковые посадки. Кустики имели довольно жалкий вид. Увядшие или вовсе высохшие, почва сухая, как зола. Даже не почва, а слежавшийся песок. Сетон заметил нашу растерянность, улыбнулся и развел руками.

– С земледелием, как видите, я не слишком дружен. К тому же… думаю, даже сам великий фон Линней мало бы чего здесь добился. Дождя не было целую вечность.

Юхан Аксель прокашлялся. Ему очень не хотелось начинать этот разговор.

– Господин Сетон, а где рабы? По нашим спискам у вас должно быть не меньше двадцати трех штук. Двенадцать мужчин, восемь женщин и три ребенка.

– Они на сегодня закончили работу.

– Так рано?

– Вы же сами видите, в каком состоянии плантация. Я не хочу заставлять людей работать ради работы, без всякой пользы для дела. На сегодня они работу закончили.

Юхан повернулся к ряду бараков.

– Я должен по крайней мере пересчитать их. Поручение губернатора.

– Крайне нежелательно. – Сетон покачал головой. – Зачем беспокоить людей? У них и так почти нет времени для отдыха.

– Я вынужден настаивать.

– Настаивать? Хорошо… попрошу вас представить себя самого на месте этих людей, работающих чуть не сутки напролет под жгучим солнцем. Уверяю вас, такая работа требует куда больше усилий, чем ваша… что вы там делаете? Считаете головы? Тогда вам трудно понять… Я пытаюсь сделать жизнь этих голов сносной. Насколько возможно, разумеется.

Я с замиранием сердца следил за этой дуэлью. Первым сдался Юхан Аксель. Он отвернулся и пожал плечами.

– Как вам угодно.

Сетон улыбнулся. Несколько секунд назад во взгляде его читалось брезгливое презрение, чуть ли не ненависть – но, к моему облегчению, опасное настроение как ветром сдуло.

Мы обогнули барак и внезапно оказались перед холмиком, на котором сплошными рядами росли усыпанные нежнейшими белыми и алыми бутонами невысокие кусты.

Сетон развел руками, склонил голову набок и улыбнулся.

– Мое главное земледельческое достижение. Франжипани… Plumeria obtusa. Гордость усадьбы.

И в самом деле – в полупустынном, раскаленном ландшафте зрелище столь же прекрасное, сколь экзотическое. Но наслаждение небывалой красотой цветов было недолгим: подул ветер, и в ноздри ударил тот же отвратительный, тошнотворный запах.