В глазах у Марии дрожал преломлённый солнечный свет.
– Ну, – очень спокойно и холодно сказала она, – раз так, тогда найди себе для общения кого-то, кто на корову не похож.
Анна неловко вытянула вперёд похолодевшую руку. Птицы беспечно пели над её головой и вились хороводами в бледно-голубом небе, в разрывах между облаками.
– Это… – медленно сказала она и умолкла. Она явно чувствовала, что должна продолжить фразу, но почему-то у неё решительно ничего не выходило – как будто кто-то крепкой ниткой зашивал ей губы – всё прочнее и прочнее, чтобы рот совсем не раскрывался.
Мария тяжело протопала в кусты, выудила из колючего сплетения диких ветвей свою корзинку и, подняв голову повыше, жизнеутверждающе хмыкнула.
– Счастливо оставаться, – сказала она с подчёркнутой холодностью и медвежьей походкой затопала по той дороге, по которой пришла.
Анна выбросила вперёд вторую руку.
– Эй!.. – неловко позвала она снова, но Мария её даже не услышала. Её спина удалялась и удалялись, и топот ног уже почти не раздражал слух.
Анна вдруг вскипела. Сама не своя, она изо всех сил пнула землю, и где-то в кустах обеспокоенно завозились мелкие зверюшки. Анна схватила в обе руки алый шерстяной клубок, размахнулась, но не швырнула его, а лишь пнула пустоту и обрушилась на тёплую сухую землю. Она отчаянно высовывала язык так, как будто бы копировала рассерженную змею, кривлялась и шипела уходящей Марии вслед:
– Ну и иди! Иди! Проваливай! Глупая Мария, тупая Мария, коровка, корова! Не хочешь, чтобы я тебе помогла – так тебе вообще никто не поможет… я по-хорошему, между прочим, хотела, а ты, ты вот так со мной… да ты мне вообще не нужна, понятно?! У меня и без тебя целая куча друзей! Подумаешь! Иди-иди, давай, я с тобой больше не разговариваю! В жизни словом не перемолвлюсь!
Мария шла и шла, пока не пропала в густых колючих кустах совсем, и тогда у Анны иссяк поток проклятий и злости. Фырча и злобно сжимая в ладонях алый клубок, она заползла в тень старого кряжистого дерева, сунула локоть под голову и заплакала сердитыми, гневными и горячими, как июньское солнце, слезами.
Малютка танцовщица
– Не надо было так говорить, – в тихом голосе Землероя звучали нотки осуждения.
Анна упрямо вскинула голову и даже губу прикусила. Она сидела, болтая ногами, на толстом шероховатом суку огромного дерева, солнце обстреливало густую крону размытыми яркими пятнышками. В переплетениях света и тени тонкое лицо Землероя казалось призрачно-бледным, и Анне даже не верилось, что такой, как он, действительно может существовать. Было тихо и спокойно: самая середина июля, самый жаркий день за прошедшие три лета, – даже птицы и зверушки молчали. Где-то у Анны дома, выставленная на бетонные плиты, которые в беспорядке мостили внутренний дворик, стояла старая сковорода, а на сковороде издавали шипение и скворчание поджаривающиеся яйца – вот насколько было жарко.
Анна свесила ногу и сердито ударила пяткой по глубокой морщине в древесном стволе.
– Она сама виновата! – убеждённо отрезала Анна. – Я хотела как лучше!
– Всё равно неправильно ты поступила, совсем как девчонка глупая, – поучительным тоном оборвал её Землерой, – Нельзя людям навязывать то, чего они не желают.
– Да желает она замуж, с чего ты взял-то, что нет? – продолжала злиться Анна, пиная дерево.
– Так она же сама тебе сказала, что не хочет.
– Она соврала!
– Да зачем? – чуть приподнялись брови Землероя.
– Потому что ей стыдно сказать, что она хочет, а никто не берёт, вот она и ошивается у нас тут, всё время туда-сюда бродит, никакой пользы, только маме надоедает, – Анна уверенно скрестила руки на груди и испустила долгий жизнеутверждающий вздох. – Вот так всё и есть. Ты хоть и дух леса, а об этом знать не можешь, так что учить меня не надо.
– Да тебя научишь, – пробормотал Землерой куда-то в сторону, и ветер вдруг похолодел, и на небо стали набегать сероватые тяжёлые тучи. – Ты ведь, если и говоришь тебе дело, не слушаешь.
– Я слушаю, вообще-то, – сварливо отрезала Анна, – ты сейчас просто не прав. Вот я тебе и говорю, как всё на самом деле есть.
– А я тебе говорю, – стоял на своём Землерой, – что люди многого не понимают.
– А ты всё понимаешь, потому что ты дух, видите ли?
Землерой откинулся назад, прислоняясь вихрастым затылком к морщинистому стволу, прикрыл глаза с трепещущими ресницами и неожиданно умолк, словно бы призадумался. Анна тоже притихла. Между их руками, почти касающимися друг друга, вился холодный игривый ветерок, и Анна чувствовала, как странные мурашки начинают ползать у неё по коже.
– Вовсе нет, – шепнул его губами загустевший воздух.
Тут Землерой открыл глаза и стремительно поднялся – Анна даже не успела заметить, как он выпрямился и уже согнул ноги в коленях, готовясь к прыжку.
– Ты куда это? – тут же переполошилась Анна.
– Без тебя не уйду, – коротко ответил Землерой и протянул её руку. – Давай же, вставай!
– Да зачем? Мне и тут хорошо, а там, за деревом, так жарко-о…
– Не ворчи, ленивая, а вставай и просто иди за мной! – упрямо подгонял её Землерой. – Ну же, скорее! Показать тебе кое-что хочу!
– Но я… ай! Подожди, подожди, куда ты меня…
Они проломились сквозь бесчисленные тоненькие веточки, раздвинули их в стороны, как мешающие клочки прилипчивой паутины, и кубарем покатились по раскалённой земле. Анна свернулась в клубок и ошарашенно затрясла головой. Пока она приходила в себя, Землерой уже вскочил на ноги и снова уцепился за её ладонь. Он настойчиво сверкал серебристо-серыми глазами и тянул её за собой, в высокую, даже выше пояса Анны, траву, шуршащую от самых лёгких, ласкающих прикосновений ветра, и настойчиво подгонял:
– Ну давай же, вперёд! Анна! Ну, ну, скорее, пока я не забыл!
– Что… ты… хочешь… мне показать? – с трудом выдавила Анна. Раскалённый летний воздух собирался у неё во рту и в носу, казалось, он заполнил её лёгкие до отказа, и в голове у неё повисла такая же туманная дымка, как и та, которая обволакивала округу перед нею. Сухая прохладная ладонь Землероя уверенно стискивала её пальцы с могучей силой, и она бежала за ним сквозь шумное море июльской травы, сама не понимая, как ей удаётся столь быстро перебирать ногами. Над головами у неё и у Землероя спешили куда-то прекрасные, лёгкие белые облака, обласканные золотисто-сизым сиянием высоко вставшего солнца, и она видела, как то и дело с веток срываются крошечные маленькие листики. Хотя был всего лишь июль, эти листики уже завяли, а некоторые – и вовсе иссушились и стали пепельно-коричневыми, ломкими, как глубокой осенью.
– Землерой, мой клубок…
– Дождётся он тебя, никуда не денется! Скорее, скорее! – подгонял он её и сам всё ускорялся и ускорялся, пока у Анны совсем не сбилось дыхание и она не повисла на его руке мёртвым беспомощным грузом.
Землерой провёл её сквозь высокую траву по дуге, раздвинул густые мягкие стебли – и Анна почувствовала благословенное дуновение прохлады. Как-то совсем неожиданно они очутились на низеньком покатом бережку той самой реки, куда она хотела сходить с Марией, чтобы задобрить молодых хозяек, дочек местных незримых господ, и выдать Марию замуж поскорее. Анна остановилась, и Землерой замер тоже. Своей ладони из её он так и не вынул, и она чувствовала, что его пальцы даже холоднее, чем дуновение, идущее от реки.
– Вот, – сказал Землерой со странной примесью гордости в голосе, – пришли.
Анна непонимающе вздёрнула бровь.
– Э-э… ну и что?
– Совсем ничего не понимаешь? – Землерой оглянулся на неё, и в расширившихся серебристых глазах мелькнуло нечто вроде упрёка. – Эх, ладно, – он махнул рукой, – чего ждать-то от тебя ещё… Ну, подходи ближе. Я тебе кое-что покажу, но для этого надо в воду посмотреть.
Анна опасливо поглядывала на прозрачные холодные воды.
– А можно? Вдруг хозяйки на меня разозлились… и утащат, стоит мне подойти?
– Разозлились, конечно, – спокойно кивнул Землерой, – скрывать не стану. Но, покуда я тут, с тобой, ничего они тебе не сделают, так что делай и не бойся ничего. Ну же, – он крепче сжал её пальцы и сделал первый шаг на мягкую, липнущую к ногам влажную тяжёлую почву ската, – пойдём, Анна. Я обещаю, ничего страшного не случится.
Анна обеспокоенно огляделась, пару раз шмыгнула носом для проформы, и тёплый солнечный луч золотым ободком обвился кругом её указательного пальца, что нерешительно цеплялся за пальцы Землероя. У него всегда была прохладная кожа, и от него не пахло ничем другим, кроме спокойствия вечернего леса, и это помогало ей расслабиться так, словно бы она лежала в колыбельке, было ей года два, от силы – четыре, а Землерой, как её добрый старший брат, которого у неё никогда не было, стоял, склонясь над люлькой, покачивал её заботливыми осторожными движениями и напевал беззвучную и бессмысленную колыбельную.
– Если они меня всё-таки утащат, ты виноват и ты дурак, – прошипела Анна напоследок.
Землерой, казалось, безмятежно улыбнулся – хоть и не видела она его лица, она знала, что улыбка прячется в уголках его глаз.