Это всегда была ты

Один час с Ашером – это мне под силу.

Но когда он ненадолго останавливается на обочине, чтобы снять джинсовую рубашку, я уже не так уверена в этом. Футболка под ней такая облегающая, что я вижу, как играют мышцы его плеч. Когда Ашер снова трогается и свободно опускает правую руку на свое колено, от нервозности я начинаю считать нитки, торчащие на потертом месте его джинсов прямо возле его ладони. У Ашера, к сожалению, возмутительно красивые руки. Они крепкие и загорелые, ногти короткие и ухоженные, а на правой руке у него маленькая родинка точно в изгибе между большим и указательным пальцами. Когда он сжимает кулак, как сейчас, на тыльной стороне его руки выступают отдельные венки.

– Ты пялишься на меня.

Я вздрагиваю. Как он понял это, даже не взглянув на меня ни разу?

– Нет, я не пялюсь.

– Тогда, наверное, это должно быть солнышко, которое прожигает мне дырку в ногах. При этом я могу даже поклясться, что ты рассматриваешь мои джинсы.

Я не хочу краснеть, но боюсь, что это мне не под силу.

– Мне просто было интересно, как часто ты ходишь на маникюр. Это такой стандарт для человека, работающего в корпорации «Блейкли»? Раз в неделю к вам приходит маникюрщица и по очереди занимается руками менеджеров?

Я с трудом сдерживаю смех, представляя себе это.

Судя по всему, Ашер солидарен со мной, потому что он вдруг начинает смеяться, и на этот раз не язвительно, а почти… мило. Веселье полностью меняет его лицо, осанку, да и просто всю атмосферу в машине. Я чувствую покалывание, мурашки, роящиеся в желудке, но на этот раз дело не в досаде. Покалывание приятное, теплое и какое-то радостное. Происходящее совсем не соответствует моим ожиданиям по поводу поездки на машине со сводным братом.

– Обычно нет, – признается он. – Но несколько дней назад у нас была встреча с прессой, и они очень хотели сфотографировать мои руки с нашим мылом.

– И ради этого ты сделал маникюр?

– Первый и последний в моей жизни, – объясняет он. – Но отделу маркетинга это понравилось, и они планируют использовать фотографии для серии плакатов. Так что скоро ты сможешь любоваться моими руками размером с Кинг-Конга по всей стране.

– Потрясающе.

Этого мне еще не хватало. Так, значит, даже в Нью-Йорке я не смогу никуда спрятаться от мыслей о руках Ашера – и о том, что он вытворял ими недавно в туалете на борту самолета. Вместо рук теперь я снова вижу перед собой другую часть его тела, и у меня пересыхает горло.

– Ты действительно давно знаешь Каденс?

Без понятия, почему я вообще спросила его об этом, потому что она уже дала мне ответ на этот вопрос. Наверное, я просто не могу вынести тишины между нами. Или хочу вспомнить, какой он осел, теперь, когда этот разговор проходит почти дружелюбно.

– Кого?

Он поднимает одну бровь.

– Это так жалко, – отвечаю я, и он усмехается. Ашер точно знает, о ком я говорю, и просто хочет поставить меня в неловкое положение. Тем не менее я подыгрываю ему: – Каденс – девушка из самолета. Может быть, ты все-таки припоминаешь? У нее светлые волосы, длинные ноги и красивое лицо с первыми морщинками вокруг глаз. Она, наверное, где-то на пятнадцать лет старше тебя.

– Ах, эта Каденс.

Его ухмылка медленно исчезает.

– Это подруга моего приятеля Лиама, ты его не знаешь, мы были вместе в Дартмуте. В позапрошлом году мы тусовались вместе в Нью-Йорке на музыкальном фестивале «Governors Ball». Вы с ней говорили?

Я не отвечаю на вопрос, вместо этого просто ошарашенно пялюсь на Ашера.

– Ты был на фестивале «Governors Ball»? Ты видел Шона Мендеса на острове Рэнналдс? Вживую?

Он окидывает меня мрачным взглядом.

– Если бы я знал, что ты этим так увлечена, я бы промолчал, – грубо отвечает он. – И прежде чем ты спросишь – нет, я не стану включать песни Шона Мендеса. В противном случае моя машина не выдержит.

Ашер прикасается указательным пальцем к дисплею, и музыка, которая до сих пор звучала фоном, утихает.

– Бедная машина.

Невольно я улыбаюсь. Но потом думаю о том, что раньше в моей комнате на острове у меня на стене висел плакат с Шоном Мендесом. Ашер мог бы вспомнить об этом. Но конечно, только в том случае, если за последние четыре года он хоть раз подумал обо мне.

– Так чего ты хотела от Каденс? – спрашивает он.

– Я… вообще-то, ничего. Она заговорила со мной, пока мы ждали наш багаж. Думаю, она просто хотела узнать, хорошо ли мы оба – то есть ты и я – знаем друг друга. В другом смысле, то есть. – Я не мастер объясняться, но, думаю, Ашер и так поймет, что я имею в виду. – Она была очень удивлена, узнав, что ты мой… брат.

Я делаю акцент на этом слове и поражаюсь, заметив, как Ашер вздрагивает при этом.

– Твой брат. – Он сжимает челюсти, и я вижу, как твердеют мышцы на его щеках. При этом напряжено не только его лицо, но и руки обхватывают руль с такой силой, что костяшки белеют. – Я никогда им не был, Айви, – говорит Ашер.

Это словно удар в живот. Боль настигает меня неожиданно, я не могу защититься от нее. Я знаю, что он ненавидит меня, осознавала это все эти годы, но тем не менее мне бесконечно больно слышать это сейчас прямо из его уст.

«Я никогда им не был, Айви».

Я задерживаю дыхание, боясь издать еще какой-нибудь звук, который выдал бы мои чувства, и быстро отворачиваюсь к окну. И зачем я только сказала это? Если бы я знала, что он так грубо отреагирует, я бы никогда не произнесла этих слов. Моргая, я смотрю на улицу. Деревья тянутся ко мне, словно в калейдоскопе, – хаос света и красок. Я прижимаюсь лбом к прохладному оконному стеклу и проглатываю боль.

– Как долго ты пробудешь здесь? – спрашивает Ашер. И я чувствую скрытый подтекст.

Как долго мне придется терпеть тебя? Сколько ты еще будешь сидеть на шее моего отца? Когда ты наконец исчезнешь?

Я понятия не имею, чего хочет от меня его отец или сколько времени это займет, но ответ должен успокоить в первую очередь меня саму.

– Я собираюсь уехать не позднее субботы.

Ашер с облегчением выдыхает, и мне кажется, что это даже хуже, чем если бы он просто сказал мне: «Убирайся из моей жизни!»

Глава 3

Мы проезжаем мимо поля для гольфа и медленно тащимся за автобусом, который едет впереди нас довольно долго. Проходит несколько минут, прежде чем я беру достаточно контроля над своим голосом, чтобы заговорить снова.

– Твой отец позвал меня сюда, но он не сказал, в чем дело.

Я не намеренно делаю акцент на слове «твой», но тем не менее надеюсь, что Ашер сочтет это предложением перемирия, потому что я говорю только о его отце. – Может быть, ты знаешь, для чего?

– Без понятия. Он и мне тоже прислал только билет на самолет. Я не видел его уже две недели и за это время даже по телефону разговаривал с ним всего один раз. И у нас, разумеется, были темы для разговора получше, чем твоя персона.

Разумеется.

Его голос звучит равнодушно. Поскольку Ашер больше ничего не говорит, а только упрямо смотрит перед собой на проезжую часть, я смиряюсь с этим и так же упрямо смотрю в окно. Через некоторое время я со вздохом открываю свой рюкзак и вытаскиваю Хедвига. Свое имя мой ежедневник унаследовал от совы Гарри Поттера. У него белоснежная обложка, на которой красуется ровная черная надпись. И так же как почтовая сова знаменитого волшебника приносит письма, так и я в своем Хедвиге коллекционирую небольшие послания самой себе. У Обри есть аналогичный ежедневник, и он носит имя Эррол – в честь гигантского сыча семьи Уизли.

Мои пальцы скользят по обложке. До сих пор рисование всегда помогало мне упорядочить мысли и почти сразу же успокаивало меня, так что я надеюсь, что так будет и сейчас. Хедвиг для меня как дневник, хотя я никогда не стану излагать в него свои личные мысли, а буду записывать лишь отдельные фразы и высказывания. Потому что с дневниками, которые лежат на видном месте, у меня уже был плохой опыт. Плохой опыт, в котором мой сводный брат сыграл немалую роль. Но даже без записей, просто взглянув на эти нарисованные фразы, я сразу вспоминаю, что произошло в тот или иной день.