Ненависть навсегда

Ненависть навсегда
Николай Александрович Масленников

Злое чувство навсегда оставляет след на жизни человека, но может ли оно жить в его душе столь же продолжительное время – вопрос, который поставлен целью данной литературы и будет рассмотрен на примере сложного подростка Войнова Глеба, в свои семнадцать совершившего шесть преступлений. Он забавляется, учиняет драки и грабежи, да и вообще, расценивая существование как некоторую войну, едва ли задумывается о том, что ждет его в будущем. А будущее между тем грядет мощное: воспитательная колония, дружба, побои, психические расстройства и попытки стать счастливым человеком.

Николай Масленников

Ненависть навсегда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕРЬМО – ЧАСТЬ БОЛЬШОГО ДЕЙСТВА

Глава 1

Звезды сверкали золотом у дяди на плечах. Среди строго синего пиджака с подпирающим горло галстуком выделялось лицо, которое можно было считать неприметным, если бы не это серьезное, начальственное выражение. Сидя в кресле под щитом с золотым двуглавым орлом России, дядя походил на крупного представителя государственной власти или миллионера, в распоряжении у которого находятся самые богатые рудники страны.

Но вместо гор золота он воротил горы бумаг, для девяноста девяти процента людей представляющие нулевую ценность. Должность занимал тоже неблагодарную – что за работа копаться в чужом белье? В переносном смысле, конечно. Так-то он сидел перед раскрытой папкой и изучал, что натворил подросток за последний месяц.

Чтение длилось минут десять. Пролистав до последних показаний, глаза его вернулись к лицевой странице документа: к фотографии под арестом, а затем обратились на парня, находящегося в кабинете по ту сторону стола. Перемены во внешности подростка могли бы удивить любого, видимо, даже такого важнецкого прокурора. Тот мальчик с нежной кожей и курносым носиком, что испуганно глядел с обложки личного дела, превратился в мужика с пучком черных волос на подбородке. Единственным сходством были ресницы, такие же длинные и пышные, как у девочки. Но и они теперь неспособны перекрыть враждебного взгляда карих глаз. Если глаза являются зеркалом души, то сейчас самое время продемонстрировать свою враждебность, подумал подросток.

– Мое имя Войнов Глеб. – Несмотря на мысли, начал он достаточно вежливо. – Девяносто восьмого года рождения.

– Вижу. В мае месяце исполнилось семнадцать лет, и уже шесть приводов. – Прокурор проговорил медленно и отсутствующим тоном, вновь обнаружив что-то интересное в бумагах. Глеб хотел сказать, что на заборе тоже много чего написано, но решил подождать, пока тот не поднимет голову. В ожидании прошла минута. За ней прошла вторая, третья. Прокурор все читал, будто в руках у него был увлекательный роман. То, что на Войнова Глеба обращали так мало внимания, служило ярким доказательством его формального присутствия. Медлительность, а главное бессмысленность происходящего начинала раздражать.

– Извините, но я писал ходатайство о рассмотрении дела в мое отсутствие. Сотрудники выдернули меня из дома с кисточкой в руках, даже переодеться не дали. А я рисовал.

Прокурор поднял недоуменный взгляд, как если бы рисование являлось какой-то сверхспособностью.

– Занимаешься художеством?

– Да. Пробую перерисовывать известные картины, но получается отвратно.

Как бы не хуже, добавил про себя Глеб. Он не преувеличивал: с живописью у него совсем не клеилось. Наверное, принять этот факт было бы не так обидно, если у него имелись таланты в любом другом творчестве, но беда в том, что их не было совсем. Ни в рисовании, ни в стихах, ни в игре на гитаре Глеб не находил способностей. У него самого складывалось впечатление, будто кроме драк и умения влипать в разные неприятности он ничего не умеет. Очередной привод в отделение – красноречивое тому подтверждение.

– Что ж… – Прокурор отодвинул бумаги и с ходу выдвинул: – Меня не волнуют художества, если это не акт вандализма. Но тебе и без дополнительных статей грозит от трех до девяти месяцев лишения свободы в воспитательной колонии общего режима.

Ухмылка вылезла у Войнова Глеба помимо воли. Он понимал, выглядит она неуместно в эту минуту, но все-таки: сколько раз ему угрожали подобным наказанием? Дайте подумать. Воспитательной колонией его запугивали ровно пять раз, как в прошлом месяце, так и два года тому назад, при первом аресте. Мы лишим тебя свободы, парень, говорили представители органов власти, посадим за решетку вместе с уголовниками, отправим уведомление в школу, поставим печать в паспорте, и все, жизнь под откос. Когда-то давно это заставило струхнуть, но теперь Войнов Глеб не мальчишка какой-нибудь, он, можно сказать, собаку на этом съел и в методах воздействия разбирается ничем не хуже, чем сама власть.

– Окончательное решение вынесут на суде, но я, как представитель государственных интересов, буду настаивать на максимальном наказании. – При движении плеч погоны вновь блеснули золотом. – Я сказал что-то забавное? Тебе смешно?

– Да нет, это я так, вспомнил кое-что.

– С такими, как ты, мне приходится работать четырнадцать лет, и за это время я убедился: нет более жестокого, тупого, беспощадного преступника, чем подросток. Ко всему прочему и бесстрашного. Вы чувствуете свою безнаказанность и, совершив преступление, знаете, что никто не сможет наказать вас из-за возраста. Закон остается законом, даже если он не соответствует нынешним реалиям. Так устроено, что в отношении к несовершеннолетним уголовное законодательство более гуманное, чем к взрослым преступникам. И иной раз эта гуманность доходит до абсурда. Твой случай тому доказательство: в документах перечисляются преступления небольшой тяжести, средней тяжести, имеется рецидив преступлений, отягчающие обстоятельства, и, несмотря на это… – прокурор усмехнулся от переполняющего его возмущения, – и, несмотря на это, судом ни разу не применялось наказание в виде лишения свободы: какие-то шуточные штрафы, условные и исправительные работы. В то время совершеннолетнего за одну подобную статью сажают.

Прокурор отыскал в бумагах дату первого ареста.

– На учет ты поставлен в две тысячи пятнадцатом году. С того же периода было совершенно шесть преступлений. На год по три противозаконному действию, если рассчитывать математически. Но фактически же складывается иная картина. За нынешний год у тебя четыре привода, и с крайних двух преступлений еще не прошло и месяца. Месяца! В начале июля ты, Войнов Глеб, нанес тридцатилетнему гражданину Матросову побои, повлекшие по неосторожности причинение среднего вреда здоровью, а спустя двадцать шесть дней, то есть сегодня, третьего августа, тебе выдвинуто обвинение в преступлении против собственности. Под угрозой расправы отнял телефон у четырнадцатилетнего подростка.

Прокурор вынес руку, намереваясь на пальцах продемонстрировать число нарушений. Будто бы Глеб сам не знал их количество.

– Мелкое хищение. Распитие спиртных напитков в общественных местах. Нападение на сотрудника при исполнении, статья триста восемнадцатая Уголовного кодекса. Статья сто двенадцатая с отягчающими обстоятельствами, – здесь прокурор загнул сразу несколько пальцев, – это все твои драки, в том числе и в образовательном учреждении, когда еще ты там учился. А также разбойное нападение, за которое ныне задержан.

«И на которое я писал ходатайство…» – мысленно возразил Войнов Глеб, сквозь прищур приглядываясь к прокурору. Тот потряс своими загнутыми пальцами и сказал:

– Путь молодого уголовника.

– Ну уж нет. Я вам никакой не уголовник.

– Кто же ты тогда, раз не уголовник?

Войнов Глеб вспыхнул, горячая кровь дала о себе знать.

– Может, шпана, может, трудный подросток, но не тот, за кого вы меня принимаете. Да, меня можно назвать рецидивистом, потому что я часто махался в школе. Меня можно обозвать вором хотя бы за то, что я когда-то там прибрал две шоколадки в магазине, – Глеб постарался выделить следующие слова: – но это было всего единожды. Все, что стоит за мной, никак не относится к тяжким преступлениям. Я не совершал ничего ужасного. И никогда не собираюсь совершать.

– Вышеперечисленные статьи не являются для тебя чем-то значимым?

– Конечно нет! – Глеб знал, что ему не следовало это произносить, но он уже разгорячился. – Такими вещами занимается каждый в моем возрасте, но гоните вы только на меня. Знаете, в чем причина всех моих приводов?

– Ну? – Прокурор нахмурил брови.

– В невезении. Некоторым везет больше, чем мне, вот и все! Меня вы каждый раз ловите, на любую шалость подбираете статью. Относитесь так, будто я единственный трудный подросток – других для вас нет. Будто сейчас никто не выносит сладости, никто не пьет пиво и не дерется. Прямо в эту минуту, пока мы с вами здесь сидим и беседуем.

– Не каждый подросток ворует, пьет или дерется, – отчеканил слова прокурор. – Многолетняя практика показывает, что большое зло начинается не сразу, а постепенно, ему предшествуют десятки правонарушений, маленьких, незначительных, которые выглядят как шалость. Но все это устроено по принципу снежного кома.

Глеб вздохнул, устало опустился на спинку стула, также по своей многолетней практике определив, куда катится разговор. Сначала будут делать мозги, затем пойдут беседы о причинах его трудного поведения. Сколько можно выслушивать эти дешевые лекции? Деревянная мебель скрипела под спиной, и тогда у Войнова Глеба промелькнула дикая, но заманчивая мысль: если прокурор поднимет тему неблагополучия семьи, он разнесет этот кабинет… разнесет в пух и прах, пусть после этого возникнут огромные проблемы. Терпеть нравоучения не в характере Войнова Глеба.

Никто не знает, что творится у него душе, но все пытаются что-то растолковать, направить на путь истинный. На лекциях в отделе по делам несовершеннолетних утверждали, что за развитие духовных и нравственных качеств, как, в принципе, за все мировосприятие подростка отвечает семейное воспитание. Подросток не вразумит, что хорошо, а что плохо, если ему это не разъяснят родители. Тот педагог провел около пяти лекций, прежде чем Войнов Глеб отправился жить в Санкт-Петербург. На новом месте поджидал не менее вдохновленный инспектор, который с пылкостью заявлял, будто поведение подростка объясняется событиями, произошедшими с ним в период взросления. Если отрицательных больше, то вы, дармоеды малолетние – так инспектор обозвал всех присутствующих на лекции – вы, дармоеды малолетние, оказываетесь в стенах исправительного учреждения и слушаете мои воспитательные речи. Третий специалист носил очки, был не то философом, не то мистиком, а также веровал: не единичный фактор влияет на формирование личности, а их совокупность. И воспитание, и социум, и жизненный опыт играют одинаковую роль, да и вообще якобы сама судьба подсовывает юной душе определенные испытания, чтобы она стала такой, какой ей стать предназначено.

Инспектора – люди опытные, все имеют высшее образование, занимают должности по вправлению мозгов, но лучше бы они сперва вправили их себе. В своих ничтожных попытках объяснить чужую душу они, очевидно, не учитывают главного условия вопроса: человек не выбирает, каким родиться. Человек выскакивает на этот свет уже с заложенной мерой добра и зла в своей натуре, и никакое воздействие жизненных сил не может определить его сущность и не продиктует, каким он будет, плохим или хорошим. Жизнь является лишь катализатором реакции – катализатором, при взаимодействии с которым наглядно выявляется соотношение светлых и темных сторон человека – и не более.

Войнов Глеб не отводил упрямого взгляда от стены, видом показывая, что не имеет желания продолжать разговор. Бессмысленный с первой минуты разговор. Напрасно он здесь разоткровенничался. Забыл, что ли, где находится? Для власти он типичный преступник, а раз так, Глеб должен вести себя соответствующим образом.

Краем глаза было заметно, как по бумаге двигается прокурорская рука. Что тот пишет, интересно? Очередное постановление: где, кому и когда требуется выплатить компенсацию?

Шлепнув печать поверх влажных чернил, прокурор потянулся к краю стола и вдавил кнопку. После продолжительного дребезжания несовершеннолетнего нарушителя взяли.

Глава 2

– Снять шнурки? – переспросил Глеб и, получив от сотрудника утвердительный ответ, опустился на корточки, чтобы расшнуровать обувь.

«Ладно! Я сделаю, но если вы думаете напугать меня, у вас, козлы поганые, ничего не выйдет».

Войнова Глеба не проведешь, он наперед знал, что будет происходить. Сейчас его посадят в машину с решетками, покатают минут двадцать, затем высадят на окраине города, где-нибудь возле леса, пнут пару раз и отпустят. Сотрудники могут попросить рублей двести на кофе, но денег у Глеба, как всегда, не окажется. Они пнут его еще раз и тогда окончательно отвяжутся. Глеб придет домой весь пыльный, перепачканный, может, с порванной штаниной, и застанет там куратора из отдела по делам несовершеннолетних. Тот начнет заливать банальщину о долге гражданина перед государством, посмотрит строгим взглядом и тоже отвяжется. Всю эту процессию Глеб проходил тысячу раз, в каких бы частях России ни находился: и в Санкт-Петербурге, и в Краснодаре, и сейчас, в подмосковном городе Мытищи везде одно и то же. Все это будто замкнутый круг.

– Ремень есть? – спросил сотрудник. – Тоже снимай.

Войнов Глеб посмотрел на человека в форме, как на тупого.

– У меня спортивные штаны, какой ремень?