Лжецаревич

– Вот никогда не думал дел с тобой водить! Чего не бывает! – смеясь, промолвил пан Феликс. – Ну, говори, говори.

Отец Пий немного помолчал, потом начал:

– Я знаю – хоть и ходят про тебя глупые слухи, но я им не верю, – что ты – верующий католик.

Пан Гоноровый только гмыкнул и закусил усы, чтобы не расхохотаться, а патер продолжал:

– Поэтому я уверен, что ты не осуждаешь подобно многим вольнодумцам тех некоторых суровых мер, к которым иногда вынуждена прибегать наша святая церковь…

– Молодцы вы, патеры, молодцы! Лихо спасаете еретиков! На костры их, на костры! Ха-ха!

– Именно спасаем! – с жаром проговорил патер. – Не лучше ли претерпеть краткие земные мучения, чем терпеть вечные муки? Через очистительный огонь мы проводим их к вечному блаженству!

– Ну-ну, конечно! У вас цель благая!

Отца Пия коробило от насмешливого тона пана Феликса, но он не давал ему заметить это и спокойно продолжал:

– В настоящее время я тоже вынужден прибегнуть к суровой мере: дело идет о спасении двух душ, и задумываться нельзя. Неподалеку от тебя, в Гнорове, живет заклятый еретик.

– А! Вот оно что! Не пан ли Максим?

– Он самый.

– Та-ак! – протянул Гоноровый. – Ну, говори, говори.

– Он хотел жениться на панне Анджелике…

– Знаю! Мимо это! Вспомнить не могу спокойно, что ускользнул он тогда из моих рук! – крикнул пан Феликс и стукнул кулаком по столу так, что патер вздрогнул.

– Эта свадьба не должна состояться…

– Вот это любо!

– Еретик не хочет отрешиться от своих заблуждений: я не могу допустить, чтобы он заразил ересью чистую душу панны Анджелики. Вот я и пришел просить тебя помочь мне в этом.

– Как могу я тебе помочь?

– Нужно уничтожить этого еретика! – отчеканил патер.

– Без следа и без остатка? Ха-ха!

– Так именно.

– Как видно, ты очень заботишься, чтобы его грешная душа попала в рай! – с хохотом заметил пан Феликс.

– Я не желаю вечной погибели даже грешной душе, – скромно опуская глаза, промолвил патер.

Гоноровый продолжал хохотать.

– Тебе, верно, было бы приятнее всего, – сказал он между приступами смеха, – чтобы этот грешник прошел через очистительный огонь?

– Ты понял мою мысль, сын мой.

– А костер нужно устроить, полагаю, из его собственного дома?

– Именно.

– Ты мне нравишься, поп! Ты – молодчина! – вскричал пан Феликс, хлопая патера по плечу.

Пий от этой ласки весь как-то съежился.

– Ты не прочь мне помочь?

– Пожалуй.

– Я вижу, что ты – добрый сын церкви.

– Эти глупости ты, поп, лучше оставь: сказать правду, начихать я хочу на всю вашу братию с самим папой вашим.

– Грешно, сын мой…

– Мимо, мимо! Знаю, ты сейчас про бесов да пекло толковать начнешь, так ты это припрячь для баб – авось, они испугаются, а меня этим не больно испугаешь. Помочь тебе, говорю, не прочь, а только даром работать не буду.

– Я не могу понять, сын мой, – растерянно пробормотал отец Пий.

– Сейчас поймешь. Что это, попик, так у тебя пазуха оттопырилась? Фу, как ты схватился за нее! Можно подумать, что у тебя там кошель с деньгами лежит, – сказал, насмешливо улыбаясь, пан Феликс.

– Что ты, что ты, сын мой! – беспокойно вертясь на скамье, пролепетал патер.

Дело в том, что у него там действительно лежал кошель. Собираясь отправиться к пану Гоноровому, он захватил с собой деньги на случай, если встретится надобность подкупить пана, не уладив дело безвозмездно. Он рассчитывал выдать лишь в задаток несколько червонцев, отнюдь не показывая кошеля. Теперь он каялся, зачем привез с собою весь свой капитал; благоразумнее было взять нужных пару-другую монет и только. Он проклинал свое неблагоразумие, но уже делать было нечего.

– Та-ак, – протянул Гоноровый. – И то сказать – откуда у тебя могут быть деньги? Так ведь?

Патер вздохни с облегчением.

– Я только бедный монах.

– Верю тебе, поэтому я не возьму за это дело с тебя много.

– Но я думал, сын мой…

– Думал, что я так, из одной чести? Ха-ха! Нашел дурака! Шум, поди, по всему повету поднимется, как молва об изжарении пана Максима разнесется; догадаются, кто это учинил, мне и стар, и мал проходу не даст, удирать отсюда придется поскорей – хорошо, что теперь скрыться можно, время удобное, вся Польша колобродит: москаль-царевич объявился и полки набирает, – а ты останешься голубком чистым да, поди ж, меня будешь честить и так, и сяк, и за это за все ты мне одно благословенье свое поднесешь? Ха! Не-ет! Ты, брат, вижу, гусь, но только ведь и я не гусенок! Вот что, попик: хочешь, чтобы все было сделано? Сделаю отлично, но за это мне ни мало ни много – три тысячи злотых отсчитай.

– Сын мой…

– Врешь! Никогда я твоим сыном не был.

– Три тысячи! Ты просишь очень много!