Лжецаревич

– Вчера ночью схватили двоих…

– Двоих?! Против тебя тысячи!

– Ах, нет! Я не боюсь этого заговора. Против меня одни бояре, народ меня любит.

– Гм… Любит! Что-то очень часто поговаривают, что ты лях, либо расстрига, а не сын Иоаннов.

– Ну, будет! – прервал боярина самозванец. – Кажется, я тебя довольно слушал.

– Я говорил тебе правду для твоего блага.

– Хорошо! Я сам могу позаботиться о себе. Слава богу я не младенец. Отныне я запрещаю тебе говорить так со мной!

– Твое дело! – пожав плечами, сказал Павел Степанович.

– Конечно, мое! Ступай!

«О-ох! Не быть добру!» – думал боярин, выходя.

Было уже поздно, и Лжецарь прямо отправился в свою опочивальню.

«Все это пустое! Народ меня любит. Я не боюсь ничего. Никто не отнимет от меня власти: я самодержец, как Борис, как Иоанн… Я буду выше их!» – думал он, ворочав на своей постели.

Он заснул нескоро и проснулся под утро облитый холодным потом.

Ранний свет утра лился в окна. Где-то там, далеко за стенами дворца, что-то шумело. Казалось, какие-то бурливые волны разлились по городу.

Вдруг Лжецарь вскочил и дрожащими руками накинул на себя одежду – в рокоте этих неведомых волн он расслышал ясное:

– Смерть ему!

– Ко мне! Ко мне! – крикнул Лжедимитрий. Вбежали слуги.

– Что это за шум?

Слуги не знали; быть может, Москва горит…

– Позвать Басманова! – приказал Лжецарь и, выйдя из опочивальни, подошел к окну: внизу билось и клокотало темное людское море.

XXXIV. 17 мая 1606 года

Народная месть зрела медленно, питаясь новыми и новыми оскорблениями.

Уже в день въезда кое-что не понравилось москвичам: когда самозванец, встреченный духовенством, прикладывался к образам, литовские музыканты играли на трубах и били в бубны, заглушая молитвословия; войдя в храм Успения, Димитрий ввел в него иноверцев, – «басурман» в глазах народа.

А потом потянулся длинный ряд оскорблений, которым московцы и счет потеряли. К оскорблениям в духовной сфере присоединились оскорбления внешние от забывших всякую меру поляков.

Народ роптал. Все чаще и чаще во время народных сборищ слышались угрозы по адресу ляхов, все чаще и чаще стали называть Лжецаря втихомолку «расстригою», «ляхом», «скоморохом», «басурманом».

Женитьба царя на польке, венчание в пятницу, накануне Николина дня, дополнило чашу. Нужен был только энергичный призыв, и народ восстал бы поголовно. Призыв этот сделал Шуйский.

Свержение Лжецаря было давно уже решено боярами с Шуйским во главе, народ был подготовлен, запасся оружием и все чаще ссорился с ляхами, которым спуску не давал; вечером 16 мая уже были отмечены меловыми крестами дома, где жили ляхи, а самозванец оставался спокоен, хотя до него доходили тревожные слухи, смеялся над ними и не принимал мер.

В четыре часа утра 17 мая 1606 года зазвонили в Ильинской церкви. Колокола других церквей разом подхватили, и набат загремел по Москве.

Отовсюду, из всех улиц и переулков толпы громко шумевшего люда, гремя оружием, бежали к Лобному месту. Все сословия дружно соединились: боярский сын бежал рядом с крестьянином, торговый человек со стрельцом. Все это неистово вопило: «Смерть расстриге! Смерть ляхам!»

У Лобного места народ соединился с боярами. Князь Василий Шуйский воеводствовал над народным ополчением. Спасские ворота растворились. Шуйский въехал в Кремль, приложился к иконе в храме Успения.

– Во имя Божие! Идите на еретика! – и он указал им на царский дворец.

Толпы понеслись ко дворцу. Шуйского колотила нервная дрожь.

«Удастся ли?» – с беспокойством думал он. Потом у него мелькнуло в голове то, что уже не раз мелькало: «Кому после него быть царем?» И он мысленно ответил: «Мне!»

– Басманов! Поди узнай, чего они шумят! – приказал самозванец.

Петр Федорович выбежал в Сени и столкнулся с вломившимися мятежниками.

– Что вам надо?

– Подай расстригу! – слышались крики.

Басманов взглянул на красные, возбужденные лица, увидел сверкающие глаза, обнаженные сабли и в ужасе кинулся назад.

– Не пускайте! Бога ради, не пускайте! – крикнул он немцам, охранявшим двери.

Он вбежал в покой и крикнул:

– Москва бунтует!

– Москва бунтует? Да как она смеет? Вот я им покажу! – вскричал Лжецарь, раскрыл двери, выхватил секиру из рук немца и, махая, ею, яростно крикнул толпе: – Я вам – не Борис! Я покажу…

Что-то похожее на звериный рев было ему ответом. Раздались выстрелы.

Самозванец отскочил от двери. Дверь захлопнулась. Удары топоров посыпались на нее.

– Еретика! Расстригу! Басурмана! Подай! Подай! – ревела толпа.

– Что же делать? – растерянно спросил Лжецарь Басманова.

Тот пожал плечами:

– Не знаю. Я предупреждал. Попробую унять их.

И Басманов бесстрашно вышел к мятежникам.

– Побойтесь Бога! Что вы! Идите с миром домой – и царь на вас не будет гневаться…