Крутень

Гроза уже прошла, и вечернее солнце снова осветило окрестности села, весело играя в лужах. Тучи кружили уже где-то над Суздалем, все ещё сверкая и грохоча. Земля запарила, отдавая лишнюю влагу, и в воздухе запахло прелью.

Из сарая Соколовых вышел Фёдор и, не глядя по сторонам с глупейшей улыбкой на лице, пошёл домой. Он сам не заметил, как вошёл в избу и уселся за стол, за которым сидела его бабка и пила чай. На неё он обратил внимание только тогда, когда бабка заговорила.

– И где это тебя, милок, носило. Вся башка в сене. Не иначе, как с сеновала свалился.

Фёдор, не переставая улыбаться, молча смотрел на бабку. У него перед глазами все ещё стояла красавица Ольга. Он до сих пор ощущал её жаркое молодое тело. Обретя, наконец, реальность, он достал кисет.

– Курить иди к печке, а лучше на улицу, – заворчала бабка, – тебя, Федя, молнией, что ли шибануло? Посмотри на него, Аксинья, сам не свой парень то у нас.

Мать только рукой махнула. В кои-то веки сын на семью поработал, а не в сельсовете просидел. Палку свою он на днях выменял все-таки на муку у Новиковых и мать немного смягчилась. Фёдор встал из-за стола и вышел на улицу. Присев на ступеньки крыльца, он свернул папиросу и закурил, пуская густые клубы табачного дыма. Сегодняшний вечер выбил Рогозина из привычной деловой колеи. Ни о чем, кроме Ольги он теперь думать не мог. Он без конца прокручивал картинку свидания, и незнакомая истома приятно бродила по телу. Шаря невидящим взглядом по грязной улице, он неожиданно увидел Клима Новожилова. Тот шёл по направлению в сельсовет. При виде председателя Фёдора пронзила мысль:

– Ольга же дочь лавочника. А как я теперь….

Там, в сарае, он совершенно забыл, кто она такая, из какой семьи. Улыбка уже не озаряла его лицо, а взгляд и вовсе потух. Он вернулся на грешную землю и понял, что на ней не все так просто, но отказаться от чувств, прогнать из сердца неожиданно обретённую любовь Фёдор уже не хотел, не мог. Со злостью бросив окурок и втоптав его в грязь, Рогозин забрался на сеновал и зарылся с головой в сено. Так он и пролежал до утра, то засыпая, то просыпаясь и терзая себя вопросом о своём будущем.

Рано утром Фёдор кое-как позавтракал и снова ушёл в луга на покос. После вчерашнего ливня перестоявшая трава легла, и косить было тяжело. Парень вымотал себя, напрочь затупил косу, а под конец и вовсе сломал её косовище пополам, вогнав полотно наполовину в землю. Работающий по соседству дед Еремей подошёл к Фёдору и покачал седой головой, увидев сломанную косу.

– Ты, парень, не в атаку идёшь, а траву косишь. Здесь умение нужно. Мы с тобой вместе начали. Однако ты скоро свалишься, а я пока ещё даже и не вспотел, как следует, хотя старше тебя лет на сорок. Пятку надо к земле прижимать, а носок кверху. Тогда и не воткнёшь ее в землю. Вот ты вчера косил как надо, а сегодня смотреть тошно. Перепахал землю так, что хоть засевай.

Фёдор вытащил полотно из земли, обтёр его скошенной травой и присел на свежий валок.

– Садись дед, закуривай. Косец из меня сегодня и впрямь никудышный. Ты взялся бы починить косу, да и отбить её надо. Я не мастак в этом деле.

Дед Еремей присел рядом с Фёдором и стал набивать трубку.

– Я, конечно, помогу тебе, не вопрос. А вот ты ответь мне, как член сельсовета. До каких пор мы с тобой будем пластаться на этих полях до последнего издоха, а иметь за это шиш?

Рогозин искоса посмотрел на деда, глубоко затянулся крепким дымом и устало ответил:

– Долго ещё. Сломать всегда быстрее, чем построить. Вон как косу. Тут тоже умение нужно. Ты на собрании тоже не больно-то и рвался в коммуну. Боишься, а спрашиваешь.

– Это верно. Не рвался. А почему? Да потому что не верю я в эту коммуну. Клим верно рассудил. Рано нам ещё объединяться, не готовы мы начинать жить по-новому. Вон на селе снова к старой жизни вертаются. НЭП ввели. Только он не для нас с тобой. Он для Соколова да Панова придуман. Так кому же верить прикажешь, если власть им послабление дала?

– Это все временно, обстановка того требует. Я сам ещё не во всем разобрался, но то, что будет и на нашей стороне праздник, в это я верю.

– Ну-ну, поживём, посмотрим. Я косу твою возьму, завтра зайдёшь, заберёшь.

Дед встал и, захватив инвентарь, отправился в село. Фёдор докурил папиросу и тоже пошёл домой. Сегодня вечером они с Ольгой договорились встретиться в сарае. Ещё с утра Рогозин решил не ходить на свидание, но чем ниже садилось солнце, тем дальше уходила его решимость, а когда стемнело, он, без всякого сомнения, отправился в сарай.

Ворота были не заперты. Фёдор зашёл в тёмное помещение, ощупью добрался до сена, но сесть не успел. Сзади его обхватила Ольга и, повернув его к себе, страстно поцеловала. Фёдор стиснул девушку в своих объятиях, и они повалились на сено. Парень, не отрываясь от ее губ, расстегнул пуговицы платья и сунул в него руку. Ладонь тут же обожгла горячая грудь Ольги. У Фёдора перехватило дыхание.

– Федя, Федя, не дури, – зашептала Ольга и откинула его руку, – не время ещё.

– А когда время будет? – спросил Фёдор.

– Когда сватов зашлёшь, тогда и будет.

– Твой отец никогда не согласится.

– Согласится. Ты плохо меня знаешь. Скажу и согласится. Ты только не тяни. Если любишь, засылай сватов. Скоро осень, как раз свадьбу справлять. Построим свой дом и заживём.

– Какая ты быстрая. Мне строить не на что, сама знаешь, а у твоего отца я одалживаться не хочу.

– Так и не надо. Он за мной такое приданое даст, что на жизнь хватит.

– Ещё чище. Мужик на приданое жены хоромы отгрохал. Будем жить, как положено, у меня, если, конечно, ты согласна.

– Я с тобой на все согласна. Как скажешь, так и будет, – хитро улыбаясь, согласилась Ольга.

Девушку Фёдор проводил до самого дома. По селу шли не стесняясь под ручку и Фёдор впервые почувствовал, как это приятно, вот так просто пройти с девушкой на виду у всех. У ворот Соколовых он поцеловал Ольгу и, дождавшись, когда за ней закрылась калитка, закурил. Назад Фёдор прошёл мимо сельсовета. Там ещё виднелся жёлтый свет от керосиновой лампы. Клим часто засиживался допоздна. В другое время Рогозин обязательно бы зашёл на огонёк, но сейчас он вжал голову в воротник и прошёл мимо, стараясь не глядеть в окно. Ему казалось, что все знают о его свиданиях с Ольгой, и непременно будут осуждать за связь с лавочниками. Что делать дальше он и сам пока не знал, но сватов засылать, пока не торопился.

Утром в дому Соколовых завтракали. За большим столом сидело все семейство. Степенно пили чай. Двухведёрный самовар с медалями на сверкающей меди красовался на столе. Глава семейства Денис Давыдович восседал в центре. Он пил по нескольку стаканов за раз, пока обильный пот не выступал на его полном лице. Ни бороды, ни усов хозяин не носил, считая их за излишество. Стригся то же предельно коротко. Сыновья по этому поводу придерживались отцовской линии. У них уже были свои семьи, но отделяться Соколовы не торопились. Двухэтажный дом вмещал всех. Снохи содержали его в идеальном порядке. Жена Дениса Давыдовича, Таисия Петровна, сидела рядом с хозяином и по употреблению чая от него не отставала. Если в делах семьи заведовал Денис, то в доме она наводила свои порядки.

– А Олька-то наша скоро мужиком обзаведётся, – вдруг заявил Сергей, – видел я вчера, как он провожал её.

Отец посмотрел на Ольгу, но ничего не сказал. Он никогда не торопился высказываться, предпочитая сначала всех выслушать, а только потом делать выводы. Ольга, казалось, внимания на слова Сергея и вовсе не обратила.

– А знаете, кто в провожатых был? – Сергей для пущего эффекта взял паузу, – Рогозин Федька. Сельсоветчик и беспорточник.

За столом по-прежнему стояла тишина. Все сосредоточенно пили чай. Ольга первая положила чашку и вышла из-за стола. Она все так же спокойно поднялась к себе в комнату, и только, оставшись наедине, сердито сжала кулачки. Губы её закаменели, а глаза сузились. Она сейчас была готова отколотить своего болтливого братца.

Завтрак к тому времени подошёл к концу и мужчины вышли во двор покурить. Они уселись на скамейку под навесом.

– Рассказывай что знаешь, – повернулся отец к Сергею.

– Да ничего я не знаю, – ответил Сергей, – видел только, как Федька проводил Ольку до калитки. Целовались ещё. Мы сегодня, папаня, ему агитаций на роже наставим, что бы, не совал своё поганое рыло в чужой огород.

Соколов набил трубку табаком и с большим наслаждением закурил. Немного подумав, он заговорил:

– Сделаем так. Рогозина не трогать. Наоборот, кто к нему сунется, мослы начистите, особо Илюхе Панову. Я слышал, что на днях этот самодур Рогозина с Новожиловым чуть не уходил. Сделайте Панову внушение.

– Это как так понимать, папаня. Мы вместо того, что бы их уничтожать, должны ещё и защищать, – справедливо возмутился Ромка, второй сын Соколова, – а Олька, значит, пусть с Федькой гуляет?

– Своего ума в недостаче, так у отца займи, – сердито сказал Денис Давыдович, – Если с ними что приключится, нас первыми к стенке ставить будут. Вы не смотрите, что власть торговлю разрешила. Советы ещё никто не отменял, а с ними дружить надо, а не воевать. Война, милые мои, кончилась. И мы её проиграли. Теперь пригни голову, засунь гордость в штаны и живи согласно обстановке. Понятно объясняю, или до вас до сих пор не дошло, что жизнь-то в корне в сторону вильнула и назад вряд ли уже когда вернётся.

– Надо за границу уходить. Там для нас место всегда найдётся, – проговорил Сергей.

– Что же ты не ушёл, когда в Одессе был? Переоделся в гражданское и к Юшко подался, однако, – озлобился отец.

– Тогда ещё надежда была, что власть переменится, да и дома жена с детьми. Куда же я без них, – оправдывался Сергей.

– А в банду, зачем полез? Совсем у тебя соображалка не работает, Серёга. Не дай бог, кто дознается, всем цугундер пропишут, – не отставал отец, – торговлю тихо надо вести, а землю в аренду сдать. Ни к чему она сейчас, все равно отнимут. Сейчас главное воспользоваться НЭПом. Набить мошну и тогда можно подаваться хоть за границу, хоть куда, а лучше туда, где нас никто не знает. Федьку за Ольгу отдадим, если до сватов дело дойдёт. Свой человек во власти нам до зарезу нужен.

– Это Рогозин-то свой? Он нас первый к стенке ставить будет, – вскочил Ромка, – ты, папаня, хитро задумал, но с Федькой такой трюк не пройдёт.

– Пройдёт. При нем спектакли будем разыгрывать. За новую власть радеть. И не только при нем, а везде, где только можно. Федька должен поверить. А если он поверит, то и другие поверят.

Сыновья поняли замысел отца и полностью с ним согласились. Другого пути у них просто не было. Докурив, они молча разошлись по дому. Отец отправился открывать лавку. Сегодня была его очередь вести торговлю. Серёга отправился в свою комнату. Он был сильно не в духе. Отец напомнил ему о прошлом, которое хотелось забыть, вычеркнуть из жизни как дурной сон.