Серая скала (сборник)

– Пробит в скале, – сказал он. – Да, здесь нельзя и ожидать почвенной воды. Подъемник рассчитан на большую тяжесть. Все ясно! Ну, давайте сделаем промеры.

Глубина колодца оказалась равной десяти с половиной метрам, причем воды было только на метр с четвертью. Потом проверили, нет ли скопления вредных газов, для чего бросили в колодец горящую бумагу. Она погасла только в воде. Воздух оказался пригодным для дыхания. Тогда я вызвался первым спуститься на дно колодца. Майор посмотрел на меня и согласился, при условии, однако, что я буду безусловно подчиняться его приказаниям. Я снял с себя всю лишнюю одежду и влез в бадью. Мне дали складной метр, повесили на шею большой электрический фонарь и начали медленно опускать. Я стоял в бадье, держась за цепь, и смотрел, как постепенно уменьшалось круглое пятно голубого неба. Но вот подо мной плеснулась вода. Я затопил бадью и, стоя на ее краях, погрузился по пояс в теплую грязную воду. Тут я увидел то, чего все ожидали: шахта колодца пересекалась трубой. Она шла наклонно, повышаясь в одну сторону и понижаясь в другую. Я сделал промеры. Труба была овальной формы, высотой ровно в метр и шириной в семьдесят сантиметров. Наполовину она оставалась ниже уровня воды. По трубе можно было с трудом продвигаться. Впрочем, эти трудности должны были кончиться, как только поднимешься выше уровня воды.

Я крикнул наверх, что окончил исследование, и тотчас же получил приказание майора подниматься. Цепь зазвенела, заскрипели шестеренки, и через минуту я был на поверхности земли. Возбужденный и радостный, я рассказал обо всем своим спутникам. Стали снаряжаться в подземную экспедицию. Первым решил спускаться майор, потом должен был идти я и последним – лейтенант Хрулев. Краевский из-за протеза лишался возможности принять участие в этом путешествии и остался наверху, у ворота, вместе с сержантом. Оба спутника, подобно мне, надели спортивные костюмы и туфли и повесили на грудь электрические фонари. Майор достал три резиновых мешка с широкими отверстиями, плотно замыкающимися специальными зажимами. В них он положил по две свечки, по две коробки спичек, бумагу, рулетку, часы, компас. В мой мешок он сунул фотоаппарат и запасы магния, к Хрулеву – слесарные инструменты, а к себе – моток крепких ниток и пистолет. Взяв в руки по мешку и обмотавшись куском веревки, мы начали поочередно спускаться в шахту колодца.

Я хорошо помню это подземное путешествие. Идти на корточках по пояс в воде было очень тяжело. Не хватало воздуха, ноги скользили по кривому дну трубы, покрытому липким илом.

Хорошо еще, что мучения эти продолжались недолго. С каждым шагом вода отступала все ниже и ниже, и скоро я выбрался на сухое место. Отсюда можно было ползти на четвереньках, что было значительно легче. Ползли мы очень долго, все время вверх по уклону. Помню, меня особенно мучил тяжелый ломик, который я тащил по дну трубы, зажав в руке.

Эти тридцать два метра (как впоследствии выяснилось) показались мне бесконечными. Я выбился из сил и изранил себе руки и ноги об осколки острых камней и о стекла, попадавшиеся на дне трубы. Но вот майор воскликнул: «Конец!» – и я увидел, что он встал на ноги. В этом месте труба круто поворачивала вверх, поднималась метра на три и оканчивалась решеткой, к которой можно было добраться по вбитым в стенку железным скобкам.

Майор полез по ним вверх, надавил на решетку плечом и откинул ее, как крышку коробки.

Я последовал за ним и очутился в цилиндрической камере высотой метра в три, с полом, покрытым толстым слоем ила, и люком под потолком, куда вела железная лестница. Это по всем признакам была водосборная камера.

Мы поднялись по лесенке, открыли люк и очутились в темном, узком коридоре, идущем в обе стороны. Шириной он был в метр, высотой – метра в два. Пол был покрыт резиновым ковриком. На потолке я заметил электрические лампочки.

– Ну вот мы и в подземном царстве фашистов, – сказал майор. – Прежде чем пуститься в дальнейшие поиски, нам нужно обеспечить отступление.

Он зажег свечу и поставил ее на пол возле люка. Потом достал большой моток крепкой нитки, привязал конец ее к люку и передал моток мне.

– Вы будете заведовать нитью Ариадны[1 - Нить Ариадны – путеводная нить. Согласно греческому мифу, Ариадна, дав Тезею клубок ниток, помогла ему выбраться из лабиринта.], – сказал он. – Ну, теперь в дорогу! Далеко от меня не отходите да смотрите ни в коем случае не касайтесь ни кнопок, ни выключателей, ни рубильников.

Идем гуськом по коридору, тщательно осматривая каждый его уголок и постукивая ломиками по стенкам. Коридор изгибается дугой. Яркий электрический свет фонарей освещает лишь небольшой кусок. Впереди и позади царит тьма. Но вот коридор неожиданно расширяется влево, и в лучах света блестят полки с химической посудой. Мы входим в лабораторию. Она имеет вид низкого, узкого и длинного каземата. Ряды пробирок, колбы, штативы с бюретками, воронки с фильтровальной бумагой, склянки с реактивами, бутыли с дистиллированной водой, вытяжные шкафы, газовые горелки, эксикаторы – все в полном порядке. Кажется, что лаборатория лишь на минуту оставлена и что вот-вот вернется химик и работа снова закипит.

– Сюда, сюда! Не разбредайтесь! – услышал я голос майора.

Он ушел вперед по коридору и теперь осматривал соседнюю комнату. Мы пошли на его зов. Это был, по-видимому, кабинет начальства. Пол устилали ковры. Одна из боковых стенок была заставлена шкафами с книгами, у другой стоял стол секретаря, и далее громадный электрический камин, возле которого лежала груда бумажного пепла. Прямо перед входом, в глубине, стоял большой письменный стол, а за ним всю заднюю стенку занимало нечто необыкновенное; мы сразу не могли и разобрать, что там такое. В лучах фонаря сверкали медным блеском ноги, руки, какие-то звериные морды. Лишь подойдя ближе и направив на стену все три фонаря, мы поняли, в чем дело. У стены высилась громадная, в два человеческих роста, бронзовая статуя какого-то древнегерманского бога. Его мощная, прикрытая латами фигура сидела вполоборота верхом на кабане. Левой рукой он держал чудовище за пасть. Повернув голову, кабан упирался, и его зеленый стеклянный глаз блестел яростью. В высоко поднятой над головой правой руке истукан держал тяжелый молот, конец которого почти касался потолка. На голове был шлем с рогами, из-под которого падали на плечи густые локоны. Лицо идола было сделано нарочито грубо. Оно казалось неодушевленной маской, без выражения, чувства и мысли, и это было страшно. От этого вся статуя становилась олицетворением бессмысленной жестокости. Мы долго не могли оторвать от нее взора.

– Что за странная причуда, – высказал я вслух свою мысль, – ставить здесь, в подземелье, такую дорогую и громоздкую вещь! К чему это?

– Такие причуды свойственны фашистам, – заметил майор. – Они любят действовать на воображение массы устрашающим образом. Они придают этому дисциплинирующее значение.

– Но сколько трудов понадобилось, чтобы принести это сюда! Даже и по частям не протащишь через водосток.

– Это только доказывает, – сказал майор, – что сюда есть или, по крайней мере, был другой, настоящий вход. А труд? Он им ничего не стоил. Они располагали тысячами рабов.

Перед нами стоял прекрасный письменный стол из орехового дерева. Большой бронзовый письменный прибор в виде средневекового замка, часы в форме башни с воротами, два бокала для карандашей, тоже в виде башен с зубцами, диктофон и два телефона – вот все, что мы увидели на столе. Все ящики его были выдвинуты и совершенно пусты. Ни одной бумажки. Куча пепла у камина свидетельствовала об их судьбе.

– Чистая работа, товарищ майор, – сказал Хрулев. – Даже бумага на пресс-папье уничтожена.

– И пепел растерт в порошок, – добавил Рожков. – Остается только просмотреть библиотеку.

Майор и лейтенант занялись книгами, а я пошел осматривать соседние помещения. Рядом с библиотекой была небольшая комната с несколькими койками, столом, стульями и стойками для ружей – по-видимому, караульное помещение. Затем следовал большой каземат с койками – общежитие для персонала. Дальше коридор кончался, и я хотел было вернуться к своим, когда заметил в конце его маленькую толстую дверь и открыл ее. Тяжелый воздух склепа пахнул мне в лицо. Луч фонаря упал на стоящий перед дверью стол и на неподвижное тело человека, сидящего за ним. Грудь, голова и левая рука его лежали на столе, правая беспомощно свисала почти до полу. От его ноги извивалась толстая цепь, звенья которой искрились в луче света, подобно чешуе фантастической змеи. Все это было так неожиданно и странно, что я невольно попятился назад. Не решаясь войти в комнату, я пошел доложить майору об ужасном открытии. Он с Хрулевым шли мне навстречу. Увидев мое расстроенное лицо, майор спросил:

– Что это с вами? На вас лица нет… Нашли прикованные тела, что ли? Где они?

– Там, в последней комнате, – ответил я. – Откуда же вы знаете?

Вместо майора мне ответил Хрулев:

– Слыхали в диктофоне. Они забыли уничтожить валик. На нем был записан последний приказ. Вот, смотрите, – и он подал мне клочок бумаги, на котором рукой Рожкова был написан перевод на русский язык с немецкого текста:

ПРИКАЗ по объекту VL № 172

1. Согласно распоряжению фюрера, работа на нашем объекте временно прекращается.

2. Все оборудование, аппараты и приборы оставить в полном порядке и готовности, дабы после возвращения можно было тотчас возобновить работу.

3. Все документы и чертежи немедленно сдать мне. Частную переписку уничтожить.

4. Эвакуацию персонала начать сегодня в 22 часа и закончить завтра в 4 часа. В 5 часов шлюз будет затоплен.

5. Изменника фюреру и Германии Отто Хиссингера, который предательски саботировал работу, а также русского инженера Пасько оставить в карцере на цепях, снабдив их хлебом и водой на две недели.

Хайль Гитлер!

    Начальник объекта VL 172, оберштурмбаннфюрер
    Зигмунд фон Римше.

Я был поражен открытием. Значит, там, в смрадном карцере, передо мной лежало тело отца Татьяны, Виктора Ивановича Пасько!

В то время когда все думали, что он увезен в Германию, и ждали его возвращения, он сидел на цепи в подземной тюрьме, совсем недалеко от своего дома, и умирал голодной смертью. Как это ужасно!

Я вошел в карцер и огляделся. Небольшая мрачная комната с низким потолком, почти пустая: только стол, два стула и большой бак. В середине пола было вбито железное кольцо с двумя цепями. Одна шла к телу Пасько, другая – куда-то в темный угол. Там на груде тряпья с трудом можно было разглядеть скорчившееся тело еще одного человека. Это, без сомнения, тот самый Отто Хиссингер, который осмелился не подчиниться приказу фюрера.

Рожков занялся осмотром стола. Хрулев ползал по полу с фонарем и собирал бумажки.

– Товарищ майор, – заявил он вдруг, – под листочками пыль.

– Сам вижу… Бумажки разбросаны недавно, и стеариновые пятна совсем свежие. Спички, заметьте, которых так много валяется, все советского производства. Здесь кто-то до нас побывал, и не так давно, может быть, только два-три дня назад. Сомневаться не приходится… Ах, черт возьми! – вдруг выругался майор. – Что это?.. Смотрите, смотрите, они украли со стола какой-то документ! Мы опоздали! Он лежал здесь вот, под рукой умершего! Несомненно, это были его записи. – И майор указал на почти чистое от пыли место на крышке стола. Наверное, тут раньше находилась ученическая тетрадка или листочки бумаги такой же величины.

Никогда раньше я не видел Рожкова таким взволнованным. Он схватил листочки, собранные Хрулевым, и стал их просматривать при свете фонаря. Все они были чистые, кроме одного. С лихорадочной поспешностью майор прочел его, потом приложил к чистому месту стола.

– Отсюда взята, несомненно! – сказал он, помолчав. – Да, нас опередили… Ну ничего! Не будем унывать!.. Сергей Михайлович, давайте сфотографируем все это. Да надо скорее вылезать наружу.

Я сфотографировал при вспышке магния карцер, кабинет и другие помещения. Майор собрал бумаги и спрятал их в резиновый мешок.

Мы без труда отыскали люк и спустились вниз по водостоку в колодец. Краевский с сержантом живо подняли нас на поверхность.

Потные, покрытые с ног до головы грязью, ослепленные ярким светом, мы имели такой забавный вид, что оба они невольно рассмеялись. Пришлось прежде всего сходить к реке, вымыться и переодеться. Потом сели закусывать. Майор рассказал Краевскому обо всем виденном. К нему вернулось его обычное хладнокровие.

– Сегодня у нас день неудач: мы упустили паромщика Галембу и прозевали важный документ. Теперь он в руках врагов. Но, думается мне, они скрываются пока что здесь, недалеко. Уже около недели, как я установил наблюдение за вокзалами, дорогами и поселками. Им некуда деваться. Не ускользнут.

– Почему ты полагаешь, что похищенный документ так важен? – спросил Краевский.

Майор молча раскрыл резиновый мешок.

– Это по всем признакам первая страничка тетради, – сказал он, передавая Краевскому бумагу. – Она была потеряна или же умышленно оторвана от тетради и выброшена. Прочти про себя.