Советская Новая Земля 69. Воспоминания

– Товарищ капитан третьего ранга, я прибыл для получения задания.

В комнате был большой стол, на котором лежал огромный лист миллиметровки.

Герман Александрович начал меня знакомить с работой, какую предстояло выполнять.

– Здесь мы будем заниматься проектированием автоматики опытного поля, а после готовности проекта я поеду в Москву утверждать проект. Затем по этому проекту начнётся монтаж испытательного поля согласно утверждённой документации. Тут и система управления и телеметрия. Вот тебе эскизы. На этой миллиметровке необходимо все соединить так, как указано на этих эскизных листах. Вопросы есть?

Отвечаю:

– Есть. К какому сроку нужно сделать?

– Чем быстрее – тем лучше.

– Ясно!

Он мне:

– Не ясно, а « Есть. Ясно». Так говорят на флоте. Это идёт от английского «Yes. Yes Sir!», вроде бы ещё с Петровских времён.

Я просмотрел все бумаги. Это те самые СЯ, ЩИРы и РЩ. Но с указанными на контактах сигналами. Соединить их и пронумеровать жилы кабелей при известных названиях сигналов на клеммах и при заданном распределении этих ящиков на плоскости – тривиальная задача. К концу недели докладываю о готовности схемы соединений. Удивился быстроте исполнения. Проверил. Одобрил и, как я понял, стал готовиться в командировку.

Герман Александрович имел обыкновение разъяснять, как и что будет происходить. Вот и о будущей командировке он немного рассказал.

– Документы, какие мы повезём, – секретные. Потому нас будет двое и с оружием: с пистолетами. До Архангельска, как ты понимаешь, зимой – только самолётом. А там поездом до Москвы. Проезд безденежный, в купе нас будет только двое – это из-за секретности. В Москве нас встретят и спецтранспортом в управление. Кстати, наша часть относится к подразделениям Центрального подчинения.

Спустя некоторое время, видимо из-за появившейся в гарнизоне молве обо мне как о специалисте в области радиотехники, тот старший научный сотрудник, что располагался в лаборатории радиоэлектронных измерений, пригласил меня в свою комнату и завёл разговор о возможных конструкторских разработках в нашей части. Он поинтересовался объёмом моих знаний и предложил заняться творчеством вместе. Я встретил это предложение с энтузиазмом. Мы быстро сошлись взглядами и подружились до такой степени, что перешли на «ты». Он предложил называть меня «Коль Колич», а его звать по имени. Против «Коль Колича» я не возражал. Его же продолжил называть Геннадием Васильевичем. Фактически он стал моим наставником в мире специальной военной техники, посвящая меня в особенности техники ядерных испытаний.

Так как мой наставник жил в той же гостинице, что и я, но в одноместном номере, то в свободное вечернее время, мы имели возможность обсуждать многие отдельские и НИЧевские проблемы.

Человек он был творческий. Его натура не позволяла ограничивать свою деятельность только плановыми задачами отдела, и он отыскивал проблемы, решением которых мог бы принести для НИЧ дополнительную пользу и славу. Ленинградец. В войну его отец-хирург работал в госпитале, где-то под Лугой. Геннадий Васильевич, будучи ещё ребёнком, часто бывал в расположении этой медсанчасти (не исключено, что его родители и проживали на территории госпиталя). По его воспоминаниям в госпитале работали пленные немцы, которые, как оказалось, были мастерами на все руки и учили парня всему, что умели сами. От них он перенял умения портного, скорняка, слесаря, столяра, а также электрика и немного радиотехника. Я так понимаю, что до поступления в военно-морское училище имени Фрунзе он самостоятельно осваивал радио- и электротехнику в объёме, превышающем объём школьного курса физики.

Зимнее время было практически свободным и могло быть использовано для творчества. Офицеры, зачастую, использовали его по своему усмотрению: кто делает стенную газету, кто занимается гравированием, кто повторно ревизует реле и кабели. Кто-то проводил партийную работу с личным составом.

Был интересный случай, связанный с привлечением в КПСС новых членов. Молодой восемнадцатилетний матрос из роты НИЧ, приписанный к нашему отделу, был приглашён для беседы парторгом отдела. Матросу предложили вступить в Коммунистическую партию. Матрос засиял от такой высокой чести, оказываемой ему старшими начальниками. Ему выдали бумагу, и он тут же написал заявление. Однако не всё оказалось так просто. Видимо, вечером в роте матросы-товарищи провели с ним какую-то беседу, и он на следующее утро по прибытии в часть пошёл к парторгу и попросил вернуть ему его заявление. Парторг удивился и стал объяснять матросу, что заявление в партию – это не игрушка. Это дело серьёзное, и уж коли написал заявление, то забирать его обратно никоим образом невозможно. «Иди и обдумай, осознай, что ты уже не ребёнок, а совершенно взрослый человек: ты же преподавал в сельской школе, был наставником, так сказать, молодых умов, поэтому тебе, как никому другому, нужно будет продолжить идеологическую работу с молодёжью, но уже в новом качестве – коммунистом».

Как я уже упоминал, наша часть располагалась в северной части посёлка, минутах в десяти пешего шага от офицерской столовой. По причине близости КПП от мест жительства офицеров мы всегда ходили на службу пешком, в любую погоду. От гостиницы недалеко – метров с тысячу. Тут вообще все рядом. Столовая – напротив гостиницы, ДОФ – чуть подальше. Военторг – рядом. Спортзал с бассейном – тоже близко. Штаб 77510 – метров пятьсот, если через озеро по дамбе. Это рядом. Но можно и объехать озеро по дороге. Это уже существенно дальше. Особенно в плохую погоду.

В 1969 году начальником гарнизона стал контр-адмирал Стешенко Василий Константинович. Адмирал жил в специальной адмиральской гостинице. Адмирал на первых порах тоже ходил пешком в штаб через озеро Шмидта по дамбе, но впоследствии ему доставили на АН-12 из Ленинграда автомобиль «Волга», и он стал ездить в штаб по дороге, огибая озеро.

Если бы от нашей гостиницы провести воображаемую прямую через озеро Шмидта под углом градусов сорок от линии дороги, что ведет в НИЧ, то обязательно можно было бы увидеть на возвышенном месте за озером, за объездной дорогой, памятник В. И. Ленину. Все торжества по поводу военных и советских праздников проводились на площади возле этого памятника. На современных фото, этот памятник стоит возле ДОФа. Как видно из новых фотографий, на указанном мною месте теперь стоит монумент воину-североморцу с автоматом на груди. Видимо, памятник Ленину переставили после раскрытия покушения в 1970 году на целостность монумента со стороны военнослужащих, призванных из союзных республик.

В часть офицеры ходили пешком. Это очень полезно и интересно. Например, весной, идёшь на обед и наблюдаешь рассвет. Идёшь с обеда и наблюдаешь закат. Все это наблюдалось в узком секторе неба над горизонтом. Сейчас это мне кажется восточной стороной, но ведь это явно был юг. С дороги хорошо наблюдались слоистые дымные облака, шлейфом опоясывающие посёлок на горизонте. В городе мы такого не видели и считали, что это чисто Новоземельский феномен. На самом деле такое же явление иногда наблюдается и вокруг крупных городов. Просто в городе не виден горизонт, и неведение о существовании такого типа дымов было порождено невозможностью наблюдать это явление издали: не виден горизонт – нет восприятия слоистости дымов. Но слоистые дымы просматриваются иногда и южнее полярного круга, если наблюдать город с возвышенного места на удалении в несколько километров.

Если же дул сильный ветер, то при ходьбе нужно было уменьшать динамический напор ветра, для чего корпус разворачивали одним плечом к ветру. Это эффективно: и выдувает меньше тепла, и меньше препятствует движению. В хорошую погоду, была возможность при движении на обед не торопиться, чтобы понаблюдать восход и закат в течение нескольких минут. В начале зимней ночи и в её конце восход – это только прелюдия восхода. Солнца самого не видно, однако расцвеченная заря появляется, но тут же – закат, то есть угасание зари. Наблюдать это явление любопытно.

При ходьбе по скользкой заснеженной тропе мы обнаружили, что для уменьшения скольжения ноги целесообразно ставить на грунт всей стопой сразу, а не на пятку. Такая постановка ноги значительно сокращает вероятность вращения стопы на обледеневшей кочке или ямке, а отсутствие малых радиусов вращения уменьшает величину центробежной силы, стремящейся свалить тело человека. Это было проверено при ходьбе по обледенелой, укатанной колесным транспортом, дороге.

При плохой погоде, когда сухой снег режет лицо с бешеной скоростью, и ветер прерывает дыхание, форма одежды – шуба и шапка. При этом некоторые люди, идущие пешком, прикрывали лицо щитками из оргстекла, удерживая щиток рукой за специальную ручку. На местном жаргоне этот щиток называли «экран». Офицеры нашей части, и я среди них, таким «экраном» не пользовались, но иногда можно было наблюдать жителей Белушки, идущих против ветра с таким экраном в руке перед лицом.

Радиоэлектронная лаборатория

Так как проектная работа мною была выполнена, то я стал «обживаться» в радиоэлектронной лаборатории. Выделенный мне стол был вторым от окна, ближе к глухой стене. Я получил бокорезы, паяльник, пассатижи, набор отверток, боцманский нож, тестер ТТ1, пинцет. Осциллограф ЭО-7, звуковой генератор ГЗ-32, генератор стандартных сигналов (ГСС) можно было свободно взять с полки в самой лаборатории и разместить на столе. Был ещё осциллограф ИО-4. Этот двухблочный прибор был на колёсах и его корпус хорошо нагревался во время работы, что позволяло на нём погреться всем телом, если ветер выдувал тепло из комнаты. При необходимости можно было взять во втором отделе пятилучевой осциллограф. Все, что хочешь, тебе дадут – только твори. И всё зимнее время, в том числе и внеслужебное, мы использовали для творчества.

Однажды Геннадий Васильевич говорит мне:

– Послушай, Коль Колич. У нас на полигоне часть оборудования в ходе испытаний запитывается от передвижных электростанций ПЭС-100. Как они себя ведут в момент «Ч» никто не контролирует, а надо бы. Скоро нам обещали прислать новую электростанцию на 3 мегаватта. Она будут с системой телеметрии. Ну а сейчас необходимо работать с теми, что стоят на вооружении. Как ты смотришь на то, чтобы нам к очередным испытаниям разработать и собрать систему контроля напряжения для такой станции. Канал связи сформируем через наши радиостанции Р-401, посадим каждую фазу на свою поднесущую, модуляцию можем сделать частотную, а можем и амплитудную?

– А что, давай возьмёмся. С деталями осложнений не будет?

– Какие осложнения? Сейчас же сходим на склад и узнаем, чем можем располагать. Чего не будет хватать – закажем.

На складе имелись монтажные провода, резисторы, конденсаторы, реле, разъемы и транзисторы. Среди них были даже такие экзотичные как точечные С-4. Это первые отечественные приборы, коэффициент усиления которых едва превышал единицу. Из плоскостных были только П-13 и П-14. Мы принялись за разработку схем сбора и кодирования информации. Разделение каналов решили сделать частотным, и модуляцию также применить частотную. В качестве элемента, изменяющего частоту в зависимости от напряжения, решили использовать индуктивности на пермаллоевых сердечниках, подмагничиваемых токами, пропорциональными напряжениям соответствующих контролируемых фаз. На приемной стороне полосовыми фильтрами разделяем поканально поднесущие и осуществляем частотное детектирование в каждом канале. Продетектированные сигналы выводим на стрелочные индикаторы.

В складских ведомостях выбор был небольшой: промышленность только осваивала полупроводниковую технологию. В некоторых книжках, популяризирующих научные достижения, даже писали, что транзисторы дальше гражданских игрушек или бытовых радиоприёмников никуда не пойдут. Так как в нашем распоряжении оказались германиевые транзисторы П13 и П14, то на них и решено было выполнять и генераторы, и активные полосовые фильтры. Условия работы были лабораторные, поэтому сложных технических мер для термокомпенсации и стабилизации устройств не требовалось.

В один из рабочих дней Геннадий Васильевич подошёл и говорит:

– Сходи в дальнюю комнату, что позади каптёрки, и посмотри, нет ли там каких-либо нужных нам радиодеталей. В этой комнате матросы разбирают радиолокационную станцию. Эта станция была заказана в своё время и использовалась для определения эквивалента ядерного взрыва по электромагнитному импульсу (ЭМИ) от взрыва, воспринимаемому в атмосфере с помощью РЛС. Во дворе демонтируют списанную антенну. Ну а мы с тобой посмотрим, что от этой станции можно использовать для нашей РТС-КН. Давай так её назовем «Радиотехническая система контроля напряжения», иными словами – РТС-КН.

С моей стороны возражений не было. На том и решили. Я пошёл смотреть на работу матросов. Их видимо проинструктировали соблюдать какой-то особый режим демонтажа, и они тщательнейшим образом следовали полученной инструкции: всё разбиралось до мельчайших деталей. Панельки радиоламп рассверливали, если они были клепаные, и развинчивали, если были собраны с использованием болтов и гаек. Панельки для лампы ГУ-50 имели фарфоровые основания с отверстиями, куда прикручивались цилиндрические контакты. Это все также развинчивалось. Развинчивались подстроечные конденсаторы с воздушным диэлектриком и раскидывались их пластины. Всё, правда, складывалось в отдельные ящики. На мой вопрос, почему так разбирают, ответ был простой: «Так приказано». Вернулся в нашу лабораторию и докладываю: «Почти все разобрано. Мы можем посмотреть только корпуса для передающего и приемного блоков нашей РТС-КН».

Работы по РТС-КН шли споро. Так как вечера были свободны, то мы часто оставались в части и собирали действующие макеты узлов. Как-то я заметил, что часть транзисторов П13 ведёт себя ненормально: отдельные образцы имеют усиление по току более 100, чего в полученной со склада партии не наблюдалось; другие были пробиты, так как их база одинаково низкоомно прозванивалась и на эмиттер, и на коллектор; третьи вели себя нормально и имели коэффициент около 40. Причина была неясной.

Однажды в морозную ветреную ночь, отойдя от стола, я приблизился к двери из лаборатории и протянул руку к дверной металлической ручке. Тотчас с руки на ручку соскочила фиолетовая искра. Вернулся к столу, достал высоковольтную (на 1000 Вольт) неонку и пошёл к двери. На расстоянии около 10 см от ручки неонка вспыхнула. Стали с моим наставником рассуждать о причинах такой электризации. За окном завывала метель. Северовосточный ветер с Карской стороны бил в угол здания, где как раз и располагалась лаборатория. Ясно, сухой снег тёрся о здание и наэлектризовывал его. Электрический заряд накапливался, внутри помещения на всем оборудовании. Если крыша здания было металлической, то мы находились внутри конденсатора, образуемого крышей и грунтом. Напряжение заряда, видимо, составляло не один десяток тысяч Вольт. Стала понятна причина, почему были повреждены транзисторы. Через пару недель, когда ветер утих, мы проверили транзисторы. Все транзисторы оказались рабочими, только, те, которые были отложены в коробку как пробитые, приобрели большой коэффициент усиления и при испытаниях выдерживали без лавинного пробоя напряжение эмиттер – коллектор сильно отличающееся от паспортных значений. Их всё равно пришлось забраковать.

Вечерние работы в лаборатории практиковали не только мы, но и другие «холостяки», то есть офицеры, проживавшие в гарнизоне без жён. У большинства офицеров семьи проживали в Ленинграде и были хорошо устроены. Ехать в отдалённый закрытый гарнизон не все хотят. Вот так и образуются на Новой Земле «холостяки». Жёнам остается их пасти на удалении. А выпас состоял в том, чтобы вовремя перехватить денежное довольствие мужа. Так вот, жена Генннадия Васильевича, получив от него перевод, через неделю шлёт телеграмму: «Дорогой, вышли рублей сто – очень надо». Ясное дело – боится, что прокутит с сослуживцами в ресторане теплохода «Буковина». Так и у большинства остальных. Но эти временные холостяки не дремлют и занимают у настоящих холостяков до получки, когда появляются у пирса теплоходы «Буковина» или «Татария».

Теплоходы приходят летом и осенью, или один из них стоит на Маточкином Шаре в качестве гостиницы. Трюмы этих круизных теплоходов изобиловали коньяками, винами, водкой и самогоном. В судовом ресторане сначала продают то, что подороже. Затем экспортная водка по 5р20 копеек, а уж потом под видом водки – самопальные напитки, как говорили старожилы – «Архангельский сучок». Когда нет теплоходов, иногда отмечали дни рождения со спиртом архангельского розлива в бутылках с синей наклейкой.

Офицеры, которые участвовали в воздушных испытаниях, вспоминали, что тогда при демонтаже аппаратуры спирт выдавали в неограниченном количестве. По технике безопасности все приборы было необходимо не просто обтирать, а именно мыть и купать в специальном корыте, заполненном спиртом. Причём, сперва купали в «гидрашке», а затем в ректификате. Это было рассказано сотрудниками первого отдела НИЧ. Что касается других отделов – сказать не могу. Теперь время наступило иное, и способы обработки демонтируемого оборудования стали иными: промывка корпусов теперь не требуется, а отмывание от флюса паек по утверждённым в ту пору нормам оговаривало 1 миллилитр на одно паяное соединение.

Вечерами мы работали в лаборатории над нашей РТС-КН. Некоторые мичманы сверхсрочной службу также оставались в своих подразделениях для подготовки работ матросам на следующий день. Командование НИЧ иногда лично проверяло, что творится в части после восемнадцати часов. Особенно часто мы видели замкомандира части полковника Пучкова Аркадия Александровича. Однажды его посещение совпало с промывкой нами паяных соединений в блоках РТС-КН. Не исключено, что он вошёл в лабораторию почуяв запах этилового спирта. После нашего приветствия и доклада Геннадия Васильевича о характере работ, Пучков задал вопрос:

– Ваша работа с промывкой не кружит ли вам головы?

– Никак нет, Аркадий Александрович, – отвечал капитан третьего ранга, – это при воздушных спирт лился рекой и можно было охмелеть. Сейчас лишь один миллилитр на контакт.

– Что ж, успокоил, – заметил ему Пучков и вышел из лаборатории.

– Отличный специалист и человек Аркадий Александрович, – отметил мой коллега и погрузился в работу.

Должности в части были высокие. Инженер- испытатель – эта должность соответствовала званию капитана третьего ранга. На эту должность были приняты и мы, вновь прибывшие лейтенанты. Что это давало нам? Это давало возможность при безукоризненной службе через определённое время получать очередное звание от старшего лейтенанта до майора (звания для нас общевойсковые, так как мы не плавсостав и не имели морского образования). Но это также требовало от нас исполнения обязанностей, которые обычно исполняют старшие офицеры, например, дежурство по гарнизону. Этой нашей привилегией старшие офицеры часто пользовались, отлынивая от дежурств по гарнизону, ссылаясь на занятость работами в подготовке испытаний, понимая, что вместо них начальник пошлёт дежурить кого-нибудь из лейтенантов.

Время шло, и через пару месяцев мне в отделе приказали переселиться на второй этаж в комнату 9 к офицерам нашего отдела.

Я начал возражать, мол, мне и здесь хорошо, но приказ был обоснован особым режимом нашей части, что запрещало жить в одной комнате с офицерами из других частей.

Я переселился на второй этаж этой же гостиницы. Моими соседями теперь стали капитан 3 ранга Владимир Владимирович Я. и капитан-лейтенант Григорий Петрович С.